По его лицу пробежала тень сомнения. Несмотря на все мои объяснения, микробы и вакцины казались ему чем-то относящимся к области черной магии.
– Да? – скептически пробормотал он. – Может, оно и так, но…
– Послушай! – с нажимом повторила я. – Я врач. Они больны, и я могу что-то для них сделать… и… и обязана сделать!
Определенное воздействие этот образец красноречия произвел. Джейми приподнял бровь, как бы предлагая мне продолжить.
Я глубоко вздохнула. Как могла я объяснить это – необходимость, внутреннюю потребность исцелять? Фрэнк, хоть и на свой манер, понимал. Значит, должен существовать способ донести это и до Джейми.
– Я дала клятву. Когда стала врачом…
Брови его полезли на лоб.
– Клятву? – повторил он за мной. – Что за клятву?
До сих пор мне довелось произнести клятву Гиппократа вслух только один раз, однако ее текст, заключенный в рамочку, висел в моем кабинете. Это был подарок Фрэнка в честь окончания медицинской школы.
Я сглотнула ком в горле, закрыла глаза и заговорила, словно перед моим внутренним взором развернули свиток:
– «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
Я открыла глаза и увидела, что Джейми внимательно меня разглядывает.
– Э… часть этого только дань традиции, – пробормотала я.
Уголок его рта слегка дернулся.
– Понятно, да, начало звучит малость по-язычески, но мне понравилось место, где ты обязуешься никого не совращать.
– Так и думала, что тебе понравится, – буркнула я. – Со мной добродетели капитана Леонарда ничто не грозит.
Он слегка фыркнул и запустил пальцы в волосы.
– Значит, у вас, у врачей, так принято? Вы считаете себя обязанными помогать каждому, кто к вам обратится, даже врагу?
– Да, если он болен или ранен, – ответила я, ища понимания в его глазах.
– Ну ладно, – неохотно согласился он. – Мне самому случалось порой давать клятвы, и я держал слово, хотя это всегда было нелегко.
Джейми дотронулся до моей правой руки, и его пальцы замерли на серебряном колечке.
– Одни обеты, однако, перевешивают другие, – произнес он, глядя мне в лицо.
Солнце, падая из люка над головой, высвечивало рукав его рубашки, золотило кожу руки и вспыхивало на серебре моего обручального кольца.
– Да, – тихо сказала я. – Ты знаешь, так оно и есть. – Я положила другую руку ему на грудь, и золотое кольцо блеснуло, поймав луч солнца. – Но когда держишь одну клятву, иногда неминуемо нарушаешь другую…
Джейми вздохнул и нежно поцеловал меня.
– Ну ладно. Не становиться же тебе клятвопреступницей. – Он выпрямился и с сомнением добавил: – А эта твоя… вакцинация и вправду работает?
– Еще как работает, – заверила я его.
– Может, мне все-таки стоит пойти с тобой?
– Тебе нельзя: ты ведь не был привит, а брюшной тиф – ужасно заразная штука.
– Ты сделала вывод о тифе только на основании слов капитана Леонарда, – заметил он, – и пока не можешь быть в этом уверена.
– Не могу, – признала я. – Но есть только один способ удостовериться.
На борт «Дельфина» меня подняли в подвесной боцманской люльке, жутко раскачивавшейся в воздухе над пенящимся морем. После неуклюжего приземления ощутив под ногами твердь, я подивилась тому, как прочна и солидна палуба военного корабля по сравнению с хлипким дощатым настилом «Артемиды», оставшимся далеко внизу. Я взирала на наше суденышко, как с Гибралтарской скалы.
Пока я переходила с корабля на корабль, ветер растрепал мои волосы. Я собрала их наверх и заколола как смогла, после чего потянулась за медицинским саквояжем, который дала подержать гардемарину.
– Лучше всего сразу покажите мне больных, – велела я.
Ветер был свежим, и я подумала, что обеим командам будет не так-то просто удерживать корабли борт к борту.
Под палубой было сумрачно, маленькие масляные лампы, мягко покачивавшиеся вместе с корпусом корабля, давали мало света, и ряды подвесных коек с лежащими на них людьми прятались в глубоких, лишь кое-где разрежавшихся тенях. Все это напоминало лежбище китов или еще каких-то морских животных, сбившихся в тесную стаю и покачивающихся на волнах.
Внизу стояла ужасающая вонь. Воздух поступал сюда с палубы через узкие вентиляционные отверстия, чего было явно недостаточно.
К смраду немытых матросских тел примешивалось отвратительное зловоние рвоты и кровавого поноса. Жидкие фекалии то здесь, то там пятнали палубу под гамаками, ибо некоторые больные были слишком слабы, чтобы дотянуться до какого-нибудь из немногих имеющихся в наличии горшков. Пока я осторожно продвигалась вперед, мои подошвы прилипали к полу и отрывались с противным, чмокающим звуком.
– Мне нужно больше свету! – бросила я приставленному ко мне в качестве сопровождающего унылому, перепуганному гардемарину.
Он прикрывал лицо шарфом с самым несчастным видом, однако повиновался – подняв фонарь, продвинулся ко мне, насколько мог среди гамаков.
Лежавший человек застонал и отвернулся, словно свет причинял ему боль. Он раскраснелся от жара, кожа на ощупь была горячей. Я задрала ему рубашку и осмотрела живот, раздутый и твердый. Когда я попыталась осторожно пальпировать, больной изогнулся, как червь, издавая жалобные стоны.
– Все в порядке, – успокаивающе сказала я. – Вам помогут, скоро вы почувствуете себя лучше. Только позвольте заглянуть вам в глаза. Да, вот так.
Я оттянула веко: зрачок на свету сузился, веки покраснели.
– Боже, уберите свет! – выкрикнул больной, отдергивая голову. – У меня от него голова раскалывается!
Итак, лихорадка, рвота, брюшные спазмы, головная боль.
– Знобит? – спросила я, махнув рукой гардемарину, чтобы убрал фонарь.
Ответом послужил утвердительный стон.
Даже в полутьме я видела, что многие люди на подвесных койках завернуты в одеяла, хотя здесь, внизу, было душно и жарко.
Если бы не головная боль, можно было бы подумать, что это обычный гастроэнтерит, но эта хворь не поражает столько людей сразу. Сомнений нет, это не отравление, а какая-то цепкая зараза. Не малярия, пришедшая в Европу с Карибских островов. Скорее всего, брюшной тиф, носителем которого является обыкновенная вошь. Эта болезнь стремительно распространяется при скоплении большого количества людей в тесном пространстве, что как раз и имело место. Да и симптомы на первый взгляд были схожими. С одним лишь отличием.
Первый осмотренный мною моряк не имел характерной сыпи на животе, второй тоже, но у третьего этот симптом обнаружился, так же как и розовые, в форме розеток пятна на липкой белой коже. Я крепко надавила на одно такое пятнышко, и оно исчезло, появившись снова, как только кровь прилила к коже. С трудом протиснувшись между гамаками, я вернулась к трапу, где меня дожидался капитан Леонард.
– Это брюшной тиф, – заявила я со всей уверенностью, какая только была возможна без микроскопа и анализа бактериального посева.
– О! – Судя по выражению осунувшегося лица, капитан был полон дурных предчувствий. – И как по-вашему, миссис Малькольм, можно с этим что-нибудь сделать?
– Да, можно, но это будет непросто. Больных необходимо вынести наверх, вымыть и уложить там, где они смогут дышать чистым воздухом. Кроме того – это уже вопрос выхаживания, – им необходимо жидкое питание. Очень много воды – кипяченой, это очень важно! – и обтирания, чтобы остановить лихорадку. Однако главное – воспрепятствовать дальнейшему распространению заразы. Тут потребуется кое-что сделать…
– Так сделайте, – прервал он меня. – Я прикажу выделить столько трудоспособных людей, сколько возможно, чтобы они выполняли все ваши распоряжения.
– Хорошо, – пробормотала я, неуверенно озираясь по сторонам. – Я начну и объясню вашим людям, что надо делать, но работа предстоит большая. А капитан Рейнс и мой муж торопятся.
– Миссис Малькольм, – с воодушевлением произнес капитан. – Я буду весьма признателен за любую помощь, какую вы сможете оказать. Нам необходимо как можно скорее попасть на Ямайку, но если поветрие охватит и оставшуюся часть команды, мы можем вообще туда не добраться.
Говорил он весьма серьезно, и я вдруг ощутила жалость к нему.
– Хорошо, – вздохнула я. – Для начала выделите мне дюжину матросов.
Взобравшись на шканцы, я подошла к борту и помахала Джейми, который стоял у руля «Артемиды», глядя наверх. Несмотря на расстояние, я хорошо видела его лицо: оно было встревоженным, но при виде меня на нем появилась широкая улыбка.
– Ты спускаешься? – крикнул он, сложив рупором ладони.
– Пока еще нет! – крикнула я в ответ. – Мне нужно два часа!
Показав два пальца для наглядности, я отступила от борта и увидела, как растаяла его улыбка.
Убедившись, что больных вынесли на корму, сняли грязную одежду и принялись мыть их морской водой, я отправилась на камбуз, чтобы проинструктировать кока и его помощников насчет гигиенических предосторожностей, и вдруг ощутила движение под ногами.
Кок, с которым я разговаривала, стремительно выбросил руку и закрыл на задвижку буфет позади себя. С той же привычной ловкостью он подхватил кастрюлю, свалившуюся с полки, сунул нанизанный на вертел окорок в нижний ящик и, развернувшись, накрыл крышкой кипятившийся над кухонным очагом котел.