На удивление они подчинились. Даже эльф, петляющий на манер зайца, путающего следы. Наконец, когда все оказались в относительной близости от меня, я подняла руки к небу, и нас накрыло полупрозрачной сферой – воздушным щитом, который не отражал, а поглощал удары молний. Электрические разряды летели все чаще и чаще, но щит спокойно выдерживал эту атаку.
А потом все резко прекратилось.
Я чувствовала, что заклинание, наложенное на тучу, выдыхается, и с ошеломляющей ясностью поняла, что сейчас будет последний, самый сильный удар, который наша защита может и не выдержать. Повернувшись к притихшей команде, я рявкнула:
– На землю! Все на землю! И пока я не разрешу, даже головы не поднимать!
Соратники слаженно рухнули ничком, словно долго репетировали синхронное падение.
Я развела руки, и между моими ладонями заплясала бело-голубая электрическая дуга, сыпавшая яркими искрами. Щит замерцал голубыми огоньками, и в этот момент я заметила, что Аннимо не лежит на земле, а держит в руках лук с наложенной на тетиву стрелой, присев на одно колено.
– Идиот! – заорала я и, стряхнув с одной руки сияние, сильно толкнула эльфа в плечо, опрокидывая его. – Лежать! Лежать, я сказала!!!
Я ногой выбила оружие из рук Орве и надавила коленом на грудь, прижимая эльфа к земле. Он метнул на меня яростный взгляд и тихо зарычал. Я уже знала, что этого он мне не простит, но если эльф сейчас поднимется…
Додумать мне не дали. Грохотнуло так, что мне показалось, будто мир раскололся пополам, а потом на щит упала ярко-зеленая ветвистая молния толщиной с мою руку.
Я едва успела вскочить на ноги, вскидывая ладони к небу.
Сфера засияла ослепительно-белым светом и внезапно лопнула, словно мыльный пузырь, осыпавшись на землю острыми звенящими осколками…
Небо враз посветлело, и воцарилась полная тишина. Я стояла, напряженно вытянувшись в струнку, и чувствовала, что левое запястье сильно жжет. Значит, меня опять ранило.
Я скосила глаза на грудь – сюда пришлась большая часть электрического разряда – и поняла, отчего же мне так тяжело и больно дышать – в том месте, куда ударила молния, был весьма обширный дымящийся ожог. Ткань буквально припеклась к телу.
За спиной раздалось тихое, но очень отчетливое рычание, а в следующую секунду меня резко дернули за правую руку, развернув на 180 градусов. От боли я громко завопила и тотчас очутилась лицом к лицу с разъяренным эльфом. На его темно-зеленой куртке в районе груди проступал отпечаток моего сапога. Аннимо проскрипел сквозь зубы:
– Человек! Ты заплатишь за это! Еще ни одно существо не могло оскорбить эльфа и при этом уйти от возмездия!!!
Меня уже просто мутило – видимо, ожог оказался не смертельным либо был частично исцелен, но боль не проходила. Выходит, я полностью исцелюсь не раньше чем через несколько часов. Все еще глядя в глаза эльфа, от ярости принявшие лиловый оттенок, я хрипло произнесла, одновременно убирая от груди руку, закрывавшую ожог.
– Что ж, будем считать, что я уже наказана. – С этими словами я рухнула на землю у ног Орве, причем это падение отозвалось очередной очень болезненной вспышкой в груди.
Меня приподняли, под голову подложили что-то мягкое, и словно сквозь пелену пробился встревоженный голос Милы:
– Ллина, Ллина, ты меня слышишь? Тебе срочно нужно выпить это лекарство!
Я едва нашла в себе силы помотать головой. Но мне приподняли голову и попытались влить в рот какую-то безумно противную настойку.
От горечи и оттого, что лекарство попало не в то горло, я надрывно закашляла, отчего боль только усилилась, и, наверное, в следующий момент задохнулась бы, если б кто-то не додумался перевернуть меня на бок. Дышать сразу стало намного легче, и я, воспользовавшись случаем, чтобы выплюнуть остатки лекарства, снова тяжело обвалилась на спину.
Надо мной собрался целый консилиум, плавно переходивший в банальный спор. Сознание, вопреки всем моим ожиданиям, покидать меня не торопилось, заснуть при такой дикой боли я не могла, а падать в горячечное забытье было еще рано. Поэтому я тихо молилась, чтобы кто-нибудь додумался прикончить меня или хотя бы придушить до потери сознания. В уши в очередной раз ввинтился высокий Милин голос:
– А я говорю, что если она это не выпьет, то, когда мы будем отдирать одежду от ожога, она умрет от болевого шока!
– Может, мне просто слегка стукнуть ее по затылку? – послышался неуверенный бас тролля.
Ну, слава богу, хоть кто-то догадался!
– Ты что? Ты ж ее убьешь!
Ну, пожалуйста, только не надо его отговаривать от этой гениальной идеи!
– Тогда что же делать?
– Может, попробовать еще раз напоить ее лекарством? – Это уже Гидеон.
Удивительно, что я еще могу различать голоса.
– Нет, лекарства осталось только на одну порцию. Она очень много разлила, а для того, чтобы приготовить новое, у меня уйдет две недели. Надо, чтобы она выпила его наверняка.
– Камилла, дай мне настойку. – Этот неестественно спокойный голос моментально оборвал все споры.
Да, эльф остался в своем репертуаре. Если бы не слабость, я б ему высказала все по поводу гордости, которая подвергает опасности всю команду.
Внезапно на мое лицо упали длинные мягкие волосы и чьи-то губы мягко, но твердо коснулись моих губ. Возмущение, охватившее меня, заставило приоткрыть рот, и тотчас мне в горло полилось то самое лекарство. Все-таки они заставили меня проглотить его! Я хотела было запустить в наглеца каким-нибудь заклинанием посерьезней, но по телу разлилась приятная сонливость, и моих сил хватило только на то, чтобы, приподняв веки, увидеть фиалковые эльфийские глаза…
Ну, Аннимо, я тебе это еще припомню!
Дай только поправиться…
С этой мыслью, значительно успокоившей мою совесть, я плавно погрузилась в пучину сна…
Проснулась я в тишине и первое, что увидела, – встревоженное и уставшее лицо Милы. Заметив, что я очнулась, она поправила сложенное у меня под головой одеяло. Я перевела взгляд наверх и увидела, что лежу в наспех сооруженном шалаше, а постелью мне служит нарубленный в ближайшем лесу лапник, покрытый одеялом. Снова посмотрев на Милу, спросила:
– Сколько я спала?
– Ты лучше объясни, как тебе удалось выжить?! У тебя был жуткий ожог почти до костей! А спала ты часа четыре.
– Да… – Я попыталась привстать, но алхимик заставила меня лечь обратно.
Только сейчас я заметила, что валяюсь раздетая до пояса, а вся грудь – от ребер и до ключиц – замотана чистыми белыми полосками ткани.
– Это что, ожог был ТАКИМ???
– Ну, в общем-то, да. В том месте, где в тебя ударила молния, рана была очень большой. Вокруг – намного слабее, но я решила обработать все сразу.
– Отлично, отлично… – рассеянно пробормотала я. Потом огляделась в поисках своей одежды. – Мил, где мои тряпки?
– Да здесь где-то валялись. А зачем они тебе?
– Восстановить хочу.
Она на миг перестала копаться в своей сумке и вопросительно взглянула на меня:
– Ты и одежду умеешь восстанавливать?
– Да, – ответила я, пожав плечами и поморщившись от боли в груди. Но теперь было терпимо.
Алхимик еще немного покопалась в своей сумке и наконец-то извлекла оттуда мой изодранный и в некоторых местах прожженный камзол и почти целый плащ. На вопрос о рубашке она смущенно потупилась и сказала, что ее пришлось порвать на бинты. Ну и фиг с ней.
Я провела ладонью над камзолом, возвращая ему первозданный вид. А после того, как проделала подобную процедуру с плащом, Мила, немного смущаясь, протянула мне сложенную белую блузку со шнуровкой на груди.
– На, возьми. Это у меня запасная. В конце концов, это я твою порвала…
– Спасибо, – улыбнулась я и начала было одеваться, но Мила остановила меня:
– Прежде я осмотрю твою грудь.
– Я думала, что ты алхимик, а не целитель.
– Да ладно, – отмахнулась она. – Каждый алхимик должен быть неплохим целителем.
– Это еще зачем?
– А кто знает, что у него в следующий раз рванет во время очередного эксперимента? – ответила вопросом на вопрос Мила.
Мы переглянулись и рассмеялись.
– Чувствуется, по опыту знаешь.
– Еще как… Ладно, давай я тебя размотаю… Нет, ну ты посмотри… – пораженно выдохнула Мила, когда, справившись наконец-то с моей «упаковкой», вместо ожога третьей степени узрела только ярко-розовый круг почти зажившей кожи. – Похоже, что перевязка тебе не нужна…
Камилла отвернулась от меня и начала быстро собирать свою сумку. Я почувствовала что-то неладное и придержала ее за плечо.
– Постой!
Девушка вырвалась, глядя на меня, как на чудовище:
– Ты не человек? Кто ты? Оборотень?
– Мила, я человек, клянусь тебе. Просто очень и очень необычный.
– Не понимаю… – Она уселась напротив, притянув колени к груди, и, глядя на меня карими глазами из-под черной челки, спросила прямо: – Кто же ты тогда?
Я глубоко вздохнула и выложила ей все. И то, что я Путешественница, и почему на мне все раны затягиваются, и прочее и прочее… Камилла слушала не перебивая, а когда я закончила, тихо уточнила:
– Получается, что у тебя есть близкие, но ты их видишь очень редко, потому что должна помогать разумным существам в разных измерениях?
– Ну, в общем-то, да…
– А твои родные знают, кто ты?
Я покачала головой:
– Нет. И вряд ли когда-нибудь узнают… Они бы этого никогда не поняли…
– Да… У меня родители такие же. Я ведь из очень известной и влиятельной семьи. Меня все детство заставляли ходить в дурацких платьях и туфлях на высоких каблуках, учиться вышивать и прочей ерунде… А потом, когда в четырнадцать лет они решили меня выдать замуж за нашего сорокалетнего соседа, мотивируя тем, что это упрочит положение нашей семьи, я попросту сбежала. Настоятель Храма Семи Дорог сделал из меня алхимика. Правда, за три года я у него переколотила сколько пробирок и всякой ерунды! Зато совершенно случайно получила смесь, которая при соприкосновении с воздухом дает эффект взорвавшегося огненного шара приличной мощности, – гордо резюмировала она.