Я видела след от шрама на горле Джейми и ткнулась туда лицом, раскрыв рот. Под ключицей билась жилка. Джейми вздрогнул, но уже не от холода.
– Нет, не хочу, – задышал он.
Он запустил руку в ворот моей сорочки, чтобы снять ее, а потом вдруг схватил меня, поднимая, держа так легко, что казалось, будто я пушинка в его руках. Наконец он умудрился снять с меня одежду, и я поежилась от холода и от желания близости.
Джейми блаженно заулыбался, прикрыв глаза, кажущиеся раскосыми, и положил руки на мои груди.
– Я хочу сказать, что есть другие способы.
В комнате давно было темно – свеча уже погасла, а очаг угасал. На небе появились звезды, пока еще бледные. Я изучала, как комната выглядит в темноте: на столе стоял белый фарфоровый кувшин, синий тазик, кажущийся сейчас черным; на табурете лежала одежда Джейми. Глаза привыкали к темноте.
Самого Джейми я видела тоже хорошо. Он отбросил покрывало, и я могла любоваться его мускулами, блестевшими в свете звезд. Невольно мои пальцы очерчивали его ребра. Я видела, как над кожей Джейми встают темные волоски, обволакивая дымкой его бледное тело.
– Как же хорошо, когда рядом любимый мужчина, которого можно касаться. И любить, и ласкать, – рассуждала я вслух.
– Я все еще нравлюсь тебе? – Джейми был польщен высоким званием, ласками и оценкой его физической красоты.
Он обнял меня.
Я сонно согласилась. Мне трудно было объяснить все в деталях, ведь тяжело описать словами то чувство, когда можно ласкать мужчину в любой момент, когда захочешь, потому что он является как бы продолжением тебя, потому что ты обладаешь им – лучше не придумаешь слова, – и, наконец, потому, что он сам хочет этих ласк и позволяет распоряжаться собой.
Я быстро коснулась рукой живота Джейми, затем выпуклостей таза и бедер, полных мускулов.
Огонь угасал, но его отблески успели лизнуть волосы на теле Джейми, начинающиеся невинным золотым пушком на конечностях и заканчивающихся каштановой темнотой в межножье.
– Ты точно бабуин – такой же волосатый. Но очень хорошенький. Всюду.
Я осторожно коснулась гущи волос между его бедер, и Джейми позволил мне ласкать его.
– Нужно сказать, что меня еще не собирались освежевать. Оно и к лучшему, – рассудил он. – Англичаночка, с кого с кого, а с тебя уж точно нельзя спускать шкуру. – Он взял мощной рукой половинку моей попки, проводя по ней большим пальцем. Другая его рука покоилась на подушке – Джейми положил на нее голову, добродушно изучая мое тело, что не могло мне не нравиться.
– Хотелось бы верить.
Он стал гладить мне спину, ведя пальцем вдоль позвоночника, и я легла так, чтобы он мог лучше касаться меня.
– Англичаночка, видела, как ветка лежит в воде? – внезапно спросил Джейми. – Только не плывет, а именно лежит, долго лежит в стоячей воде. На ней образуются пузырьки, много – целые тысячи, по всей длине. Кажется, что она в инее, так они ее облепляют. Ну или что она в серебристом меху.
Джейми едва касался моего тела, и навстречу его пальцам со спины, с ребер, с рук поднимались волоски, создавая отзывчивые волны. Моя кожа покрылась мурашками, но Джейми не останавливался.
– Так и ты. Гладенькая, как веточка, беленькая, в серебре, в пузырьках. Представляешь? – прошептал он.
Какое-то время из всех звуков в комнате не осталось никаких, только дождь стучал в оконное стекло снаружи. К холоду прибавилось тепло от угасшего очага, создав удивительную смесь. Джейми потянулся за одеялами, но он искал их долго, и я улучила момент.
Свернувшись калачиком подле него, я лежала сзади, и мои колени очень точно вписались в его подколенные выемки. Сзади меня еще виднелись всполохи умершего огня, и их было достаточно, чтобы я увидела шрамы на спине Джейми, которыми была полна его спина, испещренная следами от заживших шрамов, будто исполосованная чем-то серебристым. Я помнила эти шрамы, но тогда могла на ощупь безошибочно сказать, где какой. К тому же появился новый шрам, неизвестный – полумесяц, оставленный на теле Джейми уже после моего ухода. Он размещался по диагонали, тонко, но глубоко разрезая кожу.
Я прошлась по нему пальцем.
– Не собирались освежевать, но ведь были бы не прочь?
Джейми ничуть не удивился моему вопросу.
– Было и такое.
– И теперь? – обеспокоилась я.
Джейми помедлил с ответом, вздохнув и помолчав.
– Теперь… Что ж, и теперь.
Я опять стала водить пальцем по этому новому, незнакомому мне шраму, чтобы лучше запомнить его и связать с тем, чем занимался Джейми без меня. Сейчас это был уже жесткий рубец, но тогда… Впрочем, я не знала, что было тогда.
– Кто он?
– Я не знаю, англичаночка. Но догадываюсь, почему он за мной охотится. – Джейми накрыл своей рукой мою, покоившуюся у него на животе.
Дом молчал, по-видимому, все спали. Это было неудивительно, если вспомнить, что все малыши, все дети и внуки уехали и что в Лаллиброхе осталось немного людей – слуги, спавшие где-то позади кухни, Эуон-старший и Дженни, ночевавшие вдали отсюда, в конце коридора, и Эуон-младший в верхних этажах. Мне показалось, что мы с Джейми предоставлены сами себе, что мы где-то на краю света, откуда не видно ни Эдинбурга, ни коллег Джейми по его ночному промыслу.
– Англичаночка, припоминаешь, как перед Каллоденом ходил слух о золоте будто бы из Франции? Это было после падения Стирлинга.
– Которое прислал Людовик? Конечно, помню. Но ведь и ты знаешь, что он ничего не отправлял нам. – Я вспомнила те дни, когда Карл Стюарт дерзко возвысился, чтобы по прошествии некоторого времени снова пасть в пучину небытия. – Да и не только он, Джейми, вспомни: французское золото, испанские корабли, голландское оружие… Ничего этого ведь не было!
– Ну, не совсем уж ничего. Людовик и правда ничего не посылал, но золото было на самом деле. Правда, тогда думали на него.
Джейми поведал мне историю, которой я не знала: он встретился с Дунканом Керром, находившимся при смерти, и тот шепнул о золоте, хотя это было ему трудно и физически, и еще потому, что у постоялого двора, где он умирал, были уши, к тому же за ним наблюдал офицер-англичанин.
– Беднягу лихорадило, но голова и язык ему еще служили. Узнав меня, он понял, что если не расскажет мне всего, то унесет свою тайну в могилу. Больше некому было довериться, и Дункан посвятил меня в подробности.
– Это история о белых колдуньях с тюленями? – скептически уточнила я. – Честно говоря, ерунда какая-то. Ничегошеньки не понятно. А тебе?
– И мне, – признался посвященный.
Увидев его лицо, я заметила, что он нахмурился.
– Я не соображал как следует, какая такая колдунья. Когда он впервые сказал о белой колдунье, у меня сердце в пятки ушло – я подумал было, что речь о тебе, и очень встревожился его словами.
Джейми наклонил голову и сжал мою ладонь, грустно улыбнувшись.
– Я уж предположил, что что-то стряслось и ты не попала туда, куда должна была попасть. Я думал, что ты не можешь вернуться к Фрэнку и камням, что ты оказалась во Франции непостижимым для меня образом, что ты там до сих пор. В общем, много чего навыдумывал, нечего уже вспоминать.
– Как жаль, что ни одна из этих мыслей не оказалась правдой…
Джейми не разделил моих фантазий.
– Да ведь я был тогда в тюрьме! А Брианна была, наверное, десятилетней девочкой, верно? О чем жалеть, англичаночка? Ты здесь, со мной, и это навсегда – да будет так. Это главное.
Целуя меня в лоб, он намеревался рассказать мне дальнейшие подробности истории с золотом.
– Откуда появились деньги, было неясно. Понятно было одно: Дункан сказал, где и почему оно находится. За ним послал будто бы сам принц. А тюлени…
Джейми отвлекся и взглянул в окно, за которым рос розовый куст. Указав на него, он пояснил:
– Мать покинула Леох, но люди говорили, что это не просто так, что огромный тюлень соблазнил ее: сбросив шкуру, он стал походить на человека и ходить как человек. И она бежала за ним.
Джейми сунул пальцы в шевелюру и затеребил волосы.
– Да, у него были густые волосы, только не рыжие, а черные, прямо агатовые. Всегда блестели на солнце, будто всегда были мокрыми. Ходил он быстро, но плавно, точь-в-точь тюлень плывет в воде.
Он передернул плечами, возвращая себя к основной нити повествования.
– Да… Дункан Керр вспомнил какую-то Элен, будто бы между прочим, но я-то сообразил, что он дает мне знак. Он знал и меня, и моих родных – это неспроста. Значит, он был в себе, не бредил, значит, всему, что он говорит, можно верить, пускай это и загадки! Тогда я…
Джейми опять призадумался, отвлекаясь, но быстро сказал главное:
– Один англичанин сказал, что Дункан был на побережье. Там они и нашли его. Причем на берегу множество безлюдных островов и скал, они тянутся вдоль берега. А тюлени обитают только на краю земель Маккензи, близ Койгаха.
– Ты пошел туда?
– Да.
Джейми снова вздохнул и взял меня за талию.
– Англичаночка, да кабы я не думал, что речь о тебе, я бы вряд ли бежал из тюрьмы.
Бежать было довольно легко: арестанты выходили небольшими группами под конвоем. Обычно их выводили, чтобы они добывали торф, которым топили в тюрьме, или были каменотесами – стены нуждались в ремонте, и заключенные ломали и катали камни.
Джейми не пришлось даже прибегать к хитростям, он просто прикинулся, что хочет отлучиться по нужде, и, уйдя с непосредственного места работы, пошел к холму. Конвоиры честно отвели глаза от мужского срама, но сделали это совершенно напрасно, потому что Джейми уже не было ни возле холма, ни за ним. Ему повезло – тот, кто знает и любит вересковые пустоши, не пропадет, сидя в шотландской тюрьме.
– Да, сбежать было легко, но почти никто не пользовался этой возможностью. Оно и неудивительно: ардсмьюирцев там не было, но даже если и были, кто бы их приютил в окрестных деревнях?
Служивые, подчинявшиеся герцогу Камберлендскому, справились со своей работой на «ура»: многие области Горной Шотландии были пусты. Современник «гуманного» герцога впоследствии описывал это так: «Превратив край в пустыню, он сказал, что отныне там царит мир». Мир царил в безвоздушном пространстве: людей не было. Мужчины мучились по тюрьмам или были сосланы, очень многие убиты; женщины и дети искали пристанища в других краях либо были рабами новых хозяев, умиротворивших непокорных горцев. Ни посевов, ни домов не осталось. В таких условиях бежавшие из Ардсмьюира не могли долго прятаться от англичан, поскольку не было ни родных, могущих помочь, ни клана.