– Так-то, птичка, могло быть и хуже, – Доркас закончила осматривать меня и, видимо, не нашла ничего, стоящего беспокойства. – А между ногами, уж верно, болит и жжет? – Она лукаво посмотрела мне в глаза, понимая, что не ошиблась.
– Ой, девочки, ей стыдно! Вот это новость! – захохотала Молли, обращая внимание сидящих на мой конфуз. – А, вот я недотепа! Ты ж впервой так, наверное?
Я совсем смешалась от такого пристального внимания и от того, что не могла отвечать на их вопросы, так что пила эль молча, благо кружка была такой широкой, что закрывала мне пол-лица. Эль и правда был отменный, темный и крайне вкусный.
– Ладно, ладно, не красней. Никто из нас здесь не родился, так что стыдиться нечего. Давай ешь, и я отведу тебя к кадкам, мы там моемся. – Молли распоряжалась, касаясь меня рукой. – Попаришь свою мохнатую норочку и уже ночью сможешь снова принимать гостей.
– Кувшины, кувшины не забудь! – напомнила Доркас. – Они у нас на травах настояны. Как полезешь в лохань, добавишь чуток воды из кувшина, – проинструктировала она меня. – Это мадам их поставила – хочет, чтобы мы пахли душистым, а не смердели, как остальные шлюхи.
– Хорошие господа предпочитают хорошеньких девушек, а кому все равно, с кем спать, – милости просим в порт. Портовые девки не стоят за ценой, – вторила ей Пегги. По тому, как она старательно гнусавила, я поняла, что она цитирует мадам Жанну или по крайней мере подражает ей.
Товарки Пегги легли на столы от смеха, оценив шутку. Внезапно сама мадам возникла в дверях, находившихся в конце комнаты. Смешки затихли.
Хозяйка борделя, казалось, ничего не слышала, будучи крайне озабоченной, и растерянно смотрела по сторонам.
– Ша, стихните! – шикнула Молли при виде недовольной мадам. – Пришел клиент. В такую-то рань! Терпеть таких не могу, не сидится им дома, вот и волокут ноги сюда. Куда уж тут есть и пить – беги ублажать.
– Молли, не ной. Его возьмет Клэр. – Пегги убрала волосы с лица. – У нас правило: новенькая обслуживает тех, кого никто не берет.
– Знаешь что, хочешь совет? Когда мне нужно поскорее избавиться от клиента, я пихаю палец ему в задницу. Верное средство! Мигом кончает и уходит довольный. – Доркас заулыбалась, вспоминая свою хитрость. – Так что иди занимайся, а я оставлю тебе лепешку.
– Благодарю… – проблеяла я.
Краем глаза я увидела, что мадам Жанна заметила, что я сижу в конце стола. Она была слишком далеко, и я не могла слышать звука, но видела, как с ее губ слетело «О!».
– Зачем вы здесь?! – Она ринулась ко мне, пытаясь говорить как можно тише, но было поздно: многие девушки удивленно смотрели на нас.
– Спустилась, чтобы поесть, – ответствовала я.
Мадам держала меня за руку, видимо желая оттащить от стола, словно непослушного ребенка, дорвавшегося до праздничного стола, предназначенного для гостей. Я понимала, что кончить завтрак мне уже не удастся, поэтому вытащила руку из ее цепких объятий и потянулась за элем, не теряя надежды его допить.
– Merde![9] – вскрикнула мадам Жанна. – Разве служанка не поднялась к вам?
– Она не приходила. Я осталась без еды и платья, – развела я руками, чтобы она убедилась, что, кроме одеяла, на мне ничего нет.
– Nez de Cleopatre![10] – Мадам не привыкла сдерживать эмоции. Несмотря на то что содержание ее возгласов было вполне приемлемым, интонации, взятые отдельно от слов, годились для площадной брани. – Я выпорю гадюку служанку! Тысяча извинений, мадам!
– Не стоит так беспокоиться. – Я была великодушна. – Меня угостили вкуснейшим завтраком, и я очень рада познакомиться с этими премилыми девушками. Благодарю.
Я отвесила поклон, стиснув одеяло в кулак.
– Мадам Жанна, я могу рассчитывать на платье?
Мадам утащила меня прочь из столовой, поминутно рассыпаясь в извинениях. Она просила простить ее, что мне пришлось провести утро так беспорядочно, включая компрометирующее знакомство, и отчаянно надеялась, что Джейми не узнает об этом. Мы поднялись на третий этаж, где находились владения портнихи. Ткань была свернута в рулоны – это были неначатые платья. Готовые же и полуготовые размещались на вешалках.
– Секунду. – Мадам куда-то исчезла. Я принялась осматриваться.
Посреди комнаты стоял манекен, утыканный булавками. Развешанные наряды впечатляли: здесь были ладно сшитые платья с огромными вырезами, выходившими за все рамки благопристойности, разнообразные пеньюары из эфемерных тканей и ночные рубашки.
То, что я сняла, скорее походило на платье-рубашку или рубашку-платье тонкого хлопка. Изделие отличалось низким воротом и своеобразной вышивкой – на груди, бедрах и ягодицах виднелись ладони, намекая, какие части женского тела наиболее привлекательны.
Подол не был подшит и волочился так же, как и мое одеяло, но здесь я хотя бы могла не бояться потерять одеяние.
Натягивая на себя новую одежду, я услышала голос мадам Жанны и бас какого-то мужчины. «Вероятно, это Бруно», – предположила я. Мадам снова была недовольна.
– Какая разница! Что мне до ее сестры! Жена месье Джейми сегодня утром не получила ни еды, ни одежды, соображаешь?
– Да полно, жена ли она? – загудел Бруно. – Что-то я сильно сомневаюсь…
– Знаю. И все же он представил ее как жену. Следовательно, мы должны относиться соответствующе, – властно положила конец сомнениям мадам Жанна. – А бедняжку Мадлен…
– Мадам, она ни в чем не виновата, – Бруно защищал девушку. – Об этом все говорят, неужто вы не знаете? Этим утром Изверг…
Мадам Жанна испустила испуганный вздох.
– Не может быть… Опять?!
– Именно, – помрачнел рассказчик. – Совсем недалеко, трактир «Зеленая сова». Убитая – сестрица Мадлен. Священник известил перед завтраком. Как здесь быть…
– Да, мне ясно, – дрожащим голосом произнесла мадам. – Разумеется, она не виновата. А убили… так же?
– Да, в том-то и дело, снова какой-то тесак или топор.
Вышибала заговорил так, как дети, когда пугают друг друга страшилками: тихо и заговорщически.
– Он снова отсек несчастной голову, а саму покойную нашли возле входа в ее комнату – так говорит священник.
Бруно зашептал:
– А голову, мадам, он прибил к доске над камином, чтобы она глядела в комнату. Когда это увидел хозяин, он потерял сознание.
Мадам Жанна последовала примеру неизвестного мне хозяина – об этом свидетельствовал звук, какой сопровождает упавшее тело. Я тоже изрядно испугалась. Недаром Джейми не хотел оставлять меня здесь…
Не желая больше быть свидетельницей разговора, не предназначенного для чужих ушей, я пошла туда, где находились говорившие. Это была гостиная. Мадам уже прилегла на диван. У ее ног находился коренастый, грустный донельзя мужчина.
Мадам Жанна заметила мое присутствие.
– Мадам Фрэзер, простите, ради бога! У меня и в мыслях не было мучить вас ожиданием, но… – она замялась, – но я узнала страшную весть.
– Это в самом деле очень страшно. Кто этот Изверг? – полюбопытствовала я.
– Вы уже знаете?
Вдруг мадам Жанна побледнела еще больше и в отчаянии заломила руки.
– Мой бог! Он будет взбешен!
– Кто? – я недоумевала. – Изверг?
– Да нет же, месье Фрэзер. Ведь ему же скажут, что вы остались без должного ухода, без ничего, к тому же вас сочли fille de joie[11]… Это позор!
– Нет, думаю, не стоит беспокоиться. Джейми не станет придавать значение таким мелочам. – Теперь утренний прием показался мне досадной мелочью. – Расскажите, кто он, Изверг.
– Рассказать?
Мой интерес озадачил Бруно. Я поглядела на него: крепыш, покатые плечи, руки до пола, низкий лоб – точь-в-точь горилла! Лучше вышибалы не найдешь во всем Эдинбурге, мадам Жанна угадала. Это занятие должно быть ему по душе.
Он посмотрел на мадам, ожидая ее согласия. В поле зрения мадам Жанны попали эмалированные часы на камине. Она одним махом села на диване:
– Черт побери! Я опаздываю!
Мадам убежала, махнув мне – то ли чтобы я оставалась, то ли чтобы нашла себе занятие.
– Точно. Его привозят ровно в десять, мы и запамятовали, – промямлил Бруно.
На часах было пятнадцать минут одиннадцатого. Я рассчитывала, что «им» занялась мадам Жанна, а привратник сможет поведать мне леденящую душу историю.
– Так кто такой Изверг?
Бруно охотно выполнил мое желание, и я услышала не одну устрашающую деталь кровавого действа, которым он щедро потчевал меня. На поверку Изверг был тем же, чем в свое время станет Джек Потрошитель: он убивал потаскушек секачом или чем-то подобным, иногда разрубая их на куски. Орудие убийцы явно имело режущее или рубящее острие, иначе бы ему не удалось достичь таких «повреждений», как называл их Бруно, на телах жертв. Но эдинбуржцы еще не знали, что деяния Изверга повторит Джек Потрошитель в Лондоне.
Пока местный охотник до мертвых женских тел орудовал уже два года, наводя ужас на девиц, торгующих собой, и держателей публичных домов, потому что две из восьми убитых были найдены мертвыми именно в домах терпимости. Остальные принимали клиентов на дому и были убиты прямо там. Все они жили одни, кроме одной девушки.
– Кто была эта девушка? – поинтересовалась я.
Рассказчик осенил себя крестным знамением.
– Монашка! – выпалил он, округлив глаза. – Сестра милосердия. Она прибыла из Франции. Кроме нее, с корабля сошли на берег монахини, чтобы из Эдинбурга добраться до Лондона. Так вот, никто не видел, куда она исчезла. Верно, ее выкрали, а потом убили. Нашли бедняжку ночью в грязном закоулке уже мертвую. – Бруно был потрясен случившимся и явно сочувствовал девушке.
– Над ней надругались? – Во мне говорил профессиональный интерес.
– Чего не знаю, того не знаю. – Он то ли действительно не знал, то ли оскорбился моим вопросом.
Правда, его вид свидетельствовал в пользу банальной физической усталости, что было неудивительно, если он не спал ночами.