мог, и голодал, когда такой возможности не было. Наконец ветер удачи повернул в мою сторону, и я прибился к странствующим торговцам снадобьями, направлявшимся к побережью на лекарственную ярмарку. Они всю дорогу давали мне пищу и кров, я же за это расписывал иероглифами стяги, которые они поднимали над своими палатками, и сочинял надписи для ярлыков, восхваляющих их снадобья.
Добравшись до побережья, он отправился в порт, где попытался выдать себя за моряка и наняться на уходящий корабль, но потерпел неудачу. Его тонкие, изящные пальцы, привычные к кисточке и туши, не умели вязать узлы и крепить снасти. В порту стояло несколько иностранных судов, и он выбрал то, экипаж которого имел наиболее варварское обличье, а стало быть, прибыл из самых удаленных от Поднебесной краев. Мистер Уиллоби незаметно проскользнул мимо вахтенного у трапа и спрятался в трюме. Так китаец оказался на борту «Серафимы», приписанной к Эдинбургу.
— Ты, значит, решил окончательно покинуть страну? — осведомился Фергюс. — Это отчаянное решение.
— Император иметь длинные руки, — ответил мистер Уиллоби по-английски, не дожидаясь перевода. — Моя стоять перед выбор: бежать или умирать.
Слушатели дружно вздохнули, устрашенные подобным проявлением беспощадной власти, и на миг на палубе воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом снастей. Мистер Уиллоби взял свою кружку и допил грог. Потом он облизал губы и положил руку на предплечье Джейми.
— Странно, — задумчиво промолвил китаец устами Джейми, — но в моих стихах вторую жену более всего привлекала как раз моя чувственная любовь к женщинам. Однако, желая обладать мной и моими стихами, она готова была уничтожить то, чем восхищалась.
Мистер Уиллоби издал иронический смешок.
— Но на этом противоречия моей жизни не закончились, ибо, не желая поступиться мужским началом, я лишился всего остального: чести, средств к существованию, родины. Под последним словом я подразумеваю не просто поросшие благородной елью горные склоны в Монголии, где я проводил лето, или великие равнины юга и полноводные, изобилующие рыбой реки, но и себя самого. Мои родители обесчещены, могилы моих предков прозябают в небрежении, и никто не приносит жертв перед их образами. Вся гармония, вся красота — все потеряно! Я прибыл туда, где золотые слова моих стихов воспринимаются как кудахтанье кур, а сам я оказался ниже последнего нищего или балаганного шута, глотающего змей на потеху толпе и позволяющего любому прохожему вытащить змею у него из глотки за хвост, заплатив ничтожные гроши, дающие возможность прожить еще один ничтожный день.
Мистер Уиллоби обвел слушателей пылающим взглядом.
— Я прибыл в страну, где женщины грубые и волосатые, как медведицы, — страстно возгласил он, хотя Джейми сохранял ровный тон, произнося слова четко, но не вкладывая в них чувств. — Они понятия не имеют об изяществе, не знают церемоний, невоспитанны, невежественны, плохо пахнут и обросли волосами, как собаки! И они — они! — презирают меня! Называют желтым червяком, и даже последняя шлюха не желает ложиться со мной постель!
Тут мистер Уиллоби горько произнес по-английски:
— Ради любовь к женщинам я прибыть туда, где женщины не заслуживают любви!
На этом месте, увидев, как помрачнели моряки, Джейми прекратил переводить и, желая унять китайца, положил большую руку на обтянутое синим шелком плечо.
— Ну-ну, приятель, вполне понимаю. И не думаю, что среди присутствующих найдется мужчина, который поступил бы иначе, будь у него выбор. Правильно я говорю, парни? — спросил он, оглянувшись через плечо и многозначительно подняв брови.
Этого оказалось достаточно, чтобы все ворчливо согласились, но сочувствие, вызванное перечислением тягот, выпавших на долю мистера Уиллоби, сошло на нет из-за его оскорбительного заключения. Прозвучали резкие замечания в адрес распущенных, неблагодарных язычников, меня же и Марсали моряки осыпали множеством восхищенных комплиментов, после чего удалились на корму.
За ними ушли и Фергюс с Марсали. Правда, последний счел нужным задержаться и сообщить мистеру Уиллоби, что дальнейшие высказывания в том же духе относительно европейских женщин вынудят его, Фергюса, намотать его, Уиллоби, косу на шею да этой косой его и удавить.
Мистер Уиллоби оставил эти замечания и угрозы без внимания. Он стоял и смотрел прямо перед собой, его черные глаза блестели от воспоминаний и грога. Джейми тоже поднялся и протянул мне руку, помогая встать с бочки.
Когда мы с Джейми собрались уходить, китаец потянулся к своему паху. Без малейших призраков похотливости он взял свои яички в сложенную чашечкой руку, так что их округлость обрисовалась пол тонким шелком, и стал медленно перекатывать в своей ладони, сосредоточенно созерцая сей процесс.
— Иногда, — произнес он, словно говорил с самим собой, — моя думать, что это того не стоить.
Глава 46ВСТРЕЧА С «ДЕЛЬФИНОМ»
С некоторых пор мне казалось, что Марсали пытается набраться решимости для разговора со мной, и я полагала, что рано или поздно это случится: какие бы чувства она ко мне ни испытывала, других женщин на борту не было. Со своей стороны я любезно ей улыбалась и говорила «доброе утро», но первый шаг должна была сделать она.
И наконец она сделала его, посреди Атлантического океана, спустя месяц после нашего отплытия из Шотландии.
Сидя в нашей каюте, я вносила в журнал запись о проведенной малозначительной ампутации — одному матросу пришлось удалить два расплющенных пальца, — когда в дверном проеме возникла Марсали, задиристо подняв голову.
— Мне нужно кое-что узнать, — решительно заявила она. — Вы мне не нравитесь, и, наверное, для вас это не секрет, но папа говорит, что вы вроде как ведунья, а мне кажется, что вы, даже если и шлюха, женщина честная, так что врать мне не станете.
Существовало множество способов достойно отреагировать на столь примечательное вступление, но я от них отказалась.
— Очень может быть, — сказала я, положив перо. — А что ты хочешь узнать?
Убедившись, что я не разозлилась, девушка проскользнула в каюту и села на табурет, единственное свободное место.
— Ну, это касается младенцев, — пояснила она. — Что с этим делать?
Я подняла брови.
— Тебе что, мать не рассказала, откуда берутся дети?
Она нетерпеливо фыркнула и презрительно усмехнулась, сдвинув светлые брови.
— Вот еще! Разумеется, я знаю, откуда берутся дети. Это любая дурочка знает. Женщина дает мужчине засадить ей между ног свою штуковину, и девять месяцев спустя — готово, младенчик. Но я-то хочу узнать, как сделать, чтобы этого не было.
— Понимаю, — произнесла я, глядя на нее с немалым интересом. — Значит, ты не хочешь ребенка? Даже состоя в законном браке? Странно! Считается, что большинству молодых женщин хочется иметь детей.
— Ну, — медленно проговорила она, теребя подол платья, — не то чтобы мне вовсе не хотелось. Может быть, когда-нибудь я и заведу ребеночка. Будет такой красавчик, черноволосый, как Фергюс. — На миг на ее лице появилось мечтательное выражение, но она тут же опять посуровела. — Однако сейчас я не могу.
— Почему?
Задумавшись, Марсали надула губки.
— Из-за Фергюса. Мы с ним до сих пор не ложились в постель. Только и удается, что целоваться здесь и там, прячась за переборками. Все из-за отца да его чертовых дурацких понятий.
— Аминь! — усмехнулась я.
— Что?
— Неважно, — отмахнулась я. — Какое это имеет отношение к нежеланию заводить детей?
— Я хочу, чтобы мне это нравилось, — призналась девушка. — Ну, когда мы с ним все-таки ляжем в постель.
Я прикусила изнутри нижнюю губу.
— Я… хм… понимаю, что это, конечно, может иметь отношение к Фергюсу, но решительно не возьму в толк, при чем здесь дети.
Марсали смотрела на меня настороженно. Не враждебно, скорее оценивающе.
— Фергюс хорошо к вам относится, — сказала она.
— Мне он тоже симпатичен, — осторожно ответила я, не понимая, к чему этот разговор. — Я ведь знала его давно, еще мальчишкой.
Неожиданно она заметно расслабилась, худенькие плечи слегка опустились.
— О, так вы знаете это? Я имею в виду, где он родился?
Неожиданно я поняла, что ее тревожило.
— Насчет борделя в Париже? Конечно знаю. Он и тебе рассказал?
Марсали кивнула.
— Да, уже давно. На прошлый Новый год.
Ну конечно, в пятнадцать лет кажется, что год — это огромный период времени.
— Это случилось, когда я призналась, что люблю его, — продолжила Марсали, не отрывая глаз от своей юбки. Ее щеки слегка порозовели. — Он ответил, что тоже меня любит, но что моя матушка ни за что не согласится на нашу свадьбу. «Почему? — удивилась я. — Что страшного в том, что ты француз? Не всем же быть шотландцами». И в руке его я тоже ничего особенного не видела: вон мистер Муррей ковыляет себе на деревянной ноге, а матушка относится к нему со всем уважением. Тут он и сказал, что это не самое дурное, да все и выложил. О Париже, о том, что родился в борделе и был карманником, пока не повстречал отца.
Она подняла глаза, в светло-голубой глубине которых светилось удивление.
— Мне кажется, он думал, что меня это испугает. Порывался уйти, говорил, что не должен больше меня видеть. Ну да ладно. — Марсали повела плечами, отбрасывая светлые волосы. — С этим я разобралась быстро.
Она взглянула прямо на меня.
— Я бы вообще не стала об этом упоминать, если бы вы уже не знали. Но раз так вышло… да, признаюсь, что меня беспокоит вовсе не Фергюс. Он-то уверяет, будто знает, что да как, и мне самой понравится, не с первого раза, так со второго. Но вот матушка моя говорила совсем другое.
— Что именно она тебе говорила? — заинтересовалась я.
Марсали слегка нахмурилась.
— Ну, — медленно проговорила девушка, — в сущности, не так много она и сказала. Правда, когда узнала от меня про Фергюса, пригрозила, что он будет вытворять со мной ужасные вещи, потому что жил среди шлюх и мать его… мать его тоже была шлюхой.