Прочел я сегодня 6 первых глав Третьей (апокрифической) книги Ездры. Должно признаться, что она писана человеком, совершенно проникнутым тем восторгом, который веет и живет в писаниях пророков Ветхого Завета. Хотя поддел заметен во многих местах, хотя нет сомнения, что эта книга не Ездрина, что она, вероятно, сочинена в первые века христианской церкви, но вместе нет сомнения, что творец ее достоин беседовать с Исайею и Иеремиею и может назваться счастливым учеником и преемником их. Мыслей высоких, уподоблений превосходных и смелых, картин резких и новых — множество. Со стороны поэтической недостает только лирического беспорядка и парения; все расположено слишком обдуманно, рассудительно, это-то именно, с другой стороны, и заставляет смотреть на сию книгу не так, как на глас свыше, исходящий из уст вдохновенного, исступленного пророка, а как на прекрасное творение ума смертного.
Вот несколько мест из 6-ти первых глав апокрифической книги Ездры, особенно примечательных: в конце 3-й [...] [643]
Вчера опять принялся за греческий язык: хорошо бы было, если бы до нового года удалось перечесть уже прочитанные шесть книг «Илиады».
Вечером после ужина прочел я первую книгу Краббевой поэмы «The Village».[644] Судя по началу, Краббева фламандская картина не в пример занимательнее, чем томсоно-деммевские чувствительно-бесхарактерные собрания возгласов, изображений и поучений, называемые сельскими или описательными поэмами.[645]
Прочел вторую книгу Краббевой «Деревни» и первую другой поэмы, сельской же — «The Parish Register».[646] Обе они напоминают «Tales of the Hall», но, кажется, уступят этому истинно прекрасному творению.
Получил письма от брата (это третье, оно от 22 сентября), от Юстины Карловны и от дочерей ее, старшей и младшей.
Гете в одной из «Римских эпиграмм» своих называет мух, помешавших спать ему, вдохновительницами[647] (Musageten); моим вдохновителем с понедельника было ненастье, от которого в моей кануре так было темно, что я не мог внести с доски в тетрадь окончания второй песни поэмы моей, а потому поневоле должен был выхаживать новые стихи; мыслей для третьей песни не было — итак, плодом комнатного моего путешествия оказалось следующее послание к матушке.
Предел безмолвный, темный уголок,
Немая пристань, где наставник-рок,
Спасительный, но в строгость облеченный.
Назначил мне приют уединенный,
Святыней будь сегодня для меня!
Я ныне полон чистого огня:
Объемлет горний пламень дух поэта,
Нет дыму в нем, ни духоты страстей.
Источник силы, теплоты и света,
Он мне Перуном не слепит очей,
Не жжет мне сердца пылом исступленья;
Из жилы в жилу токи вдохновенья
Лиются тихо, без мятежных бурь...
Так некогда по вертограду рая
Текла, луга и рощи напояя,
Являя неба дивную лазурь,
Река, родительница рек святая!
К кому ж простру я в благодатный час
Парящий на крылах восторга глас?
Не ветреным друзьям, питомцам мира,
Бряцает под моей рукою лира:
Забытый, не ищу вниманья их,
Но ты да слышишь звуки струн моих,
О лучший друг мой! о моя родная!
Ты, коей имя на моих устах,
Ты, коей память вечно мне драгая
В душе моей, когда, покинув прах,
Не зная ни оков, ни граней тесных,
Ношусь, ширяюсь в областях небесных
И выше звезд и солнцев узнаю
Не грозного для смертных судию,
Не бога, воруженного громами,
Властителя над бледными рабами,
Но кроткого и падших чад отца,
Но близкого, того, кто, благ без меры,
Врачует сокрушенные сердца
Елеем дивным животворной веры!
И он пошлет отраду и тебе,
Утешься: видит он, как о судьбе
Своих сынов рыдаешь и тоскуешь
И нас сынами скорби именуешь...
Но слез не лей: нет, не без бога мы!
Не сетуй! — наше солнце среди тьмы,
Наш пестун, и покров, и защититель,
Наш бог, надежда наша — вседержитель.
И много от его руки благой
Прияли мы — не ясной ли душой,
И радостной, и мощной даже в горе
Им брат мой наделен? — Пусть мрак кругом,
Пусть катится в ночи ревущий гром,
Но светлый день в его спокойном взоре.
«Жив бог мой!» — он вещает и с челом
Бестрепетным, без страха, без смятенья
Смиренно все встречает искушенья.
[Так, не таю: я мене тверд, чем он;
Так, исторгался малодушный стон
Из этих персей. Ныне ж со слезами
Пою и славлю господа: дарами]
Бесценными дарами датель сил,
Господь мой, и меня благословил.
Пусть упиваются любимцы счастья
Отравою земною сладострастья;
Пусть одеваются в ничтожный блеск,
Пусть слышат купленный за брашно плеск, —
Они умрут, и сгложет червь их кости,
Имен их не помянут даже гости,
Участники распутных их пиров, —
Я узник, но мой жребий не таков!
Меня взлелеял ангел песнопенья,
И светлые, чудесные виденья
За роем рой слетают в мой приют;
Я вижу их: уста мои поют,
И райским исполняюсь наслажденьем.
И да вещаю ныне с дерзновеньем;
Я верую, я знаю: не умрут
Крылатые души моей созданья.
Так! чувствую: на мне печать избранья.
Пусть свеется с лица земли мой прах —
Но я — счастливец — буду жить в веках.
Не весь истлею я: с очей потомства
Спадет покров мгновенной слепоты —
И стихнет гул вражды и вероломства;
Умолкнет злоба черной клеветы —
Забудут заблужденья человека,
Но воспомянут чистый глас певца,
И отзовутся на него сердца
И дев и юношей иного века.
Наступит оный вожделенный день —
И радостью встрепещет от приветов
Святых, судьбой испытанных поэтов
В раю моя утешенная тень.
Тогда я робко именем клевретов,
Великие, назвать посмею вас:
Тебя, о Дант, божественный изгнанник!
О узник, труженик бессмертный, Тасс,
Тебя, — и с ним тебя, бездомный странник,
Страдалец, Лузитании Гомер!
Вы образцы мои, вы мне пример.
Мне бед путем ко славе предлетели,
Я бед путем стремлюся к той же цели
Не плача же достоин жребий мой:
Я на земле, в тюрьме я только телом.
Но дух в полете радостном и смелом
Горе несется, за предел земной
И в ваш собор вступает светозарный.
Нет! мне не страшен черни смех коварной:
Я в скорби, в заточеньи, в нищете;
Но лучший ли удел вкушали те,
Которых имена вовеки громки,
Те, что стоят времен на высоте.
Поэты, к коим поздние потомки
Подъемлют блеском ослепленный взор, —
Светил вселенной вдохновенный хор?
Прочел я остальные главы Книги Ездры. Главный вопрос Ездры все-таки не разрешен; [649] но, кажется, его разрешил мне мои почтенный ревельский духовник. Не могу не согласиться с его мнением, ибо оно совершенно согласно с тем утешительным и высоким понятием, какое дух Христова учения дает о боге, о милосердом отце любви. Конец 9-й и начало 10-й главы примечательны по удивительно смелой просопопее: [650] не знаю в этом роде ничего подобного. Здесь выпишу два места: первое важно по преподанному в нем правилу, второе по силе поэтической мысли.
«Не буди любопытен, како нечестивый мучатися будут, но испытуй, како праведный спасутся». Гл. 9, ст. 13.
Изображается запустение, долженствующее постигнуть Вавилон и Азию, Египет и Сирию; после многих резких картин, напоминающих Исайю, следует: «Восхощет человек человека видети или глас его слышати». Гл. 16, ст. 28. Как это просто и в то же время ужасно!
Есть такие дни, в которые идет все неудачно. Поутру я хотел было сочинять, но мыслей для 3-й песни не было; взялся было за перевод Геллертовых стихов[651] «Du bist's dem Ruhm und Ehr gebuhrt»[652] — и тут не повезло; после обеда и читать даже не было охоты; наконец, вечером перед ужином и греческим языком занимался я не так успешно, как на прошедшей неделе; после ужина рассердился даже на своего теперешнего фаворита — Краббе: начало его поэмы «The Borough»[653] до невозможности скучно.
Прочел еще четыре письма Краббевой поэмы «The Borough». В пятом письме мастерски изображена навязчивая дружба тех, о которых наш Крылов сказал: «Услужливый дурак опаснее врага».
Для человека в моем положении Краббе бесценнейший писатель: он меня, отделенного от людей и жизни, связывает с людьми и жизнью своими картинами, исполненными истины. Краббе остер, опытен, знает сердце человеческое, много видал, многому научился, совершенно познакомился с прозаическою стороною нашего подлунного мира и между тем умеет одевать ее в поэтическую одежду, сверх того, он мастер рассказывать — словом, он заменяет мне умного, доброго, веселого приятеля и собеседника.
Сегодня я прочел еще три письма его поэмы: в 8-м эпизод — William and Walter[654] — очень хорош; недоволен я только последними двумя стихами — они мне кажутся несколько натянутыми и неестественными.