Май таки свое взял: сегодня сюда приехал младший Разгильдеев[1320] и привез самые неприятные известия. Раз, по делу Лунина многих допрашивают,[1321] многих привозят в Иркутск — будто бы до 90 человек. Второе, будто бы одного секретного повезли из Читы в Иркутск (в Чите их всего-навсего один: Завалишин).[1322] Третье, в Чите скарлатина, и множество ребят умирает: это третье самое худшее! Сохрани, господи, мне моих малюток! Привезли мне дневники, только не все.
Уехал сегодня Анемподист Иванович Разгильдеев: вместо спасибо за то, что я его дочь учил целое полгода, он мне насказал множество неприятностей и колкостей. Дежинька также со мной не простилась. Видел я сегодня у Натальи Алексеевны мальчика, которому здешние тунгусы поклоняются как воплощению Шигумуни или другого какого-то их Бурхана. Он довольно хорош из себя, но ума очень недальнего; лет ему около 12-ти.
Нерадостный день! Уехал, во-первых, мой добрый Савичевский, с которым я свыкся как с родным; а вдобавок Ваня опять занемог. Ох вы, дети, дети!
Вчера был у меня тунгусский Бурханчик. Я подарил ему табакерку и, может быть, худо сделал. Гнать идолопоклонников и силою принуждать их креститься, разумеется, варварство; но строить им божницы, дарить их лам, называть их даже батюшками (как это делают здешние казаки) — просто значит потакать их грубому суеверию и являть самое постыдное равнодушие к собственной вере.
[...] У французских литературных фешьонеблей,[1323] кажется, введено подтрунивать над Ал. Дюма и даже Виктором Hugo, как у нас «Отеч<ественные> зап<иски>» трунят над Марлижжим[1324] и его последователями.
Наша Акша пустеет. Вот и Наталья Алексеевна готовится в путь-дороженьку. Васиньке я написал сегодня на прощание стихи, которые здесь следуют:
Фантазия, Ундина, Пери
(Любое имя выбирай):
Ах, скоро за тобою двери
Затворятся — прощай! прощай!
Услышит скоро дальний край
Твои затеи, смех и шутки;
Резвиться перестанешь ты
Вокруг меня. Твои ж черты,
Черты бесценной мне малютки,
Я в сердце сохраню, поверь!
И буду ожидать с тоскою,
Чтобы опять твоей рукою
Вдруг отворилась наша дверь,
Чтобы, предшествуя веселью,
Ты вновь в мою впорхнула келью
И здесь все было, как теперь!
Завтра едет Наталья Алексеевна. Здесь Д. М. Кандинский:[1325] мы с ним уговаривались насчет его детей. Дай-то бог, чтоб это состоялось!
Все наши разъехались: третьего дня Наталья Алексеевна, Лизавета Ивановна и Василий Данилович, а вчера уехал и Истомин.
Книг мало, только «Revue etrangere», в которой я уже прочел самые занимательные статьи, — остался только подбор (Nachlese). Итак, перечитываю порою-временем старые дневники: встречаю в них отметки о таких сочинениях, которые вовсе изгладились из моей памяти. Насчет некоторых писателей я свое мнение переменил: к этим в особенности принадлежит Бальзак. Теперь нахожу его довольно однообразным, хотя и теперь считаю его человеком очень даровитым.
29 июня я отправился в Варашанту и 30-го воротился домой пешком, потому что вздумал лакомиться земляникой и опустил коня. Нынешний год, без особенной помощи божией, непременно будет неурожай: жары стоят истинно африканские, а помочки мало.
Матушка скончалась 26 марта. Ее жизни было 84 года и 6 дней. 10 июля 1841 г. в Акше написал мне это мальчик,[1326] которого здешние тунгусы почитают Бурханом.
Наконец я прочел Шекспирова «King John»,[1327] которого я так давно уже желал прочесть. В положениях и распорядке сцен кое-какое сходство с «Ричардом III» и «Макбетом»; в характерах, напротив, решительный контраст: Ричард умный злодей, Макбет мощный злодей, Джон злодей слабодушный и слабоумный.
Самый оригинальный характер — побочный сын Ричарда Львиного Сердца; самое оригинальное положение, когда эта буйная головушка приходит в ужас, узнав о смерти Артура. Губерт не без достоинства, а сцена его с Артуром превосходна; но только одна она да, может быть, еще то, что дофин говорит Сельсбери, выдержит сравнение с первостатейными сценами и местами в «Ричарде» и «Макбете». Кардинал Легат несколько слишком откровенен с дофином, а протестантские выходки англичан, особенно самого короля, не у места и не вовремя. Главное достоинство этой драмы — слог, который очарователен.
«Pericles, Prince of Tyre»,[1328] подобно «Андронику», Чемерсом[1329] (Chalmers) и Мелоном[1330] не признается за творение Шекспира. Что касается до меня — я, несмотря на чудовищности «Андроника», гораздо охотнее признаю эту пиэсу за Шекспирову, нежели «Перикла», разве принять, что в самое первое время своего авторства великий драматург только выправил старинную драму. Это роман, и огромный, на который наброшен очень неискусный покров драмы. Первое явление напоминает «Туриндоту» Гоцци,[1331] но Гоцци тут выше Шекспира. Даже прекрасных стихов мало. NB Теперь постигаю несколько связь между «King John«ом и прочими «Histories» Шекспира: «King John» с ними не в исторической, но в нравственной связи; он их поэтический пролог, их поэтическое сокращение.
В Арашантуе выжато у меня 40 сунонов ярицы и 2 пшеницы.
«All's well that ends well»[1332] — и к этой драме Джонсон[1333] слишком строг. Нравственно прекрасным нельзя назвать характера Бертрама; но если принять, что его принудил — и кто? — король — жениться на Гелене, он по крайней мере становится извинительным и очень терпимым на сцене, тем более что ему приданы кое-какие достоинства, напр. красота, храбрость etc. Сама Гелена, которая ему навязывается на шею, мне не слишком по нутру, впрочем, она выкупает этот поступок впоследствии. Интерес этой драмы очень высок и разнообразие чрезвычайно; а Клаун и Пароль в своем роде превосходны.
Вчерашнюю ночь я всю почти просидел над романом «Танька разбойница».[1334] Это дикий, страшный, бессвязный бред, с романо-историческими вставками, но бред, исполненный воображения. Автор, без сомнения, человек с талантом.
Ночью я долго не мог заснуть и от бессонья занялся грамматическою находкою. Обыкновенно окончание на -учий, -ючий и вообще на -чий считают просторечивым причастием, соответствующим окончанию на -ущий, -ющий и -щий, но если рассмотреть строже, оно по смыслу от него очень различествует. Вонючий, напр., не то, что воняющий, — вонючий может теперь, в это самое мгновение, и не вонять, но свойство его вонькость; текучий тот, чье свойство быть в текучем состоянии; горючий — способный гореть, а не горящий в самом деле; летячий и летучий — способный летать, а не летающий в сию минуту, и пр. Итак, это окончание показывает свойство или способность, а не настоящее действие или состояние. Это истинная verbalia,[1335] но не причастие.
Ныне я уже почти три недели не ездил верхом. Между тем мне необходимо движение: вот почему сегодня я был на Козловой горе. Спустился с довольно крутого гладкого спуска в лощину предикую, преуединениую, в которой даже птицы почти не пугались меня. Вид с горы прекрасный.
Читаю очень недурной роман «Осужденный» А. Крылова[1336] (не Александра ли Абрамовича, моего петербургского приятеля?). Только плохо автор знает язык: юница он в одном случае употребил <вместо>молодая девушка, а старица, — вместо слова старушка; между тем как юница значит корова, а старица — монашенка.
[...] Примечательного прочел я: рецензию на стихотворения Лермонтова[1337] в «Отечественных записках». [...]
Наконец все наши съехались, да кое-кто уже успел опять уехать. Александр Иванович в среду отправился с приставом миссии в Чиндант и Цурухай. Н. И. Любимов[1338] — человек истинно европейский; я провел в его обществе несколько очень приятных дней; его подчиненный Быстров мне также полюбился. Между прочим, они познакомили меня с стихами Хомякова[1339] «На перенесение праха Наполеона»: эти стихи — истинно необыкновенное явление в нашей поэзии.
Сегодня 30 лет со дня открытия Лицея. Теперь всем моим товарищам (оставшимся в живых) за сорок лет. Из тридцати тогда поступивших в Лицей умерли,