— Я думал, что вы живете один, — сказал я.
— Так оно и есть, — ответил доктор.
«Кто же тогда несет свечу?» — удивился я про себя, но вслух ничего не сказал. Я не мог видеть, кто спускается к нам по лестнице, зато прекрасно слышал шаги: казалось, кто-то прыгает на одной ноге со ступеньки на ступеньку.
— Наконец-то! — воскликнул доктор. — Вот и ты, моя славная Крякки!
И тут я окончательно уверился, что сплю: в тусклом свете я увидел белоснежную утку, прыгающую на одной лапе. В другой она держала зажженную свечу!
Глава 4ВИФФ-ВАФФ
Теперь я мог осмотреться. Передняя кишела зверями. Кого здесь только не было! Голубь, сова, еж, летучая мышь, галка, барсук! Даже маленький поросенок пришлепал из залитого водой сада и старательно вытирал копытца о половичок. Его розовая спинка блестела от дождя.
Доктор Дулиттл взял у утки подсвечник и обратился ко мне:
— Теперь нам надо переодеться. Извини, я до сих пор так и не спросил, как тебя зовут.
— Том Стаббинс, — представился я.
— Да ты, наверное, сын сапожника Стаббинса?
— Да, — ответил я.
— Твой отец — превосходный мастер, — сказал доктор. — Посмотри, — и он выставил вперед ногу в поношенном, но еще крепком башмаке. — Эти башмаки сшил мне твой отец. Четыре года я не снимаю их, а им все сносу нет.
Я даже покраснел от удовольствия: никто и никогда не хвалил так моего отца, а доктор тем временем продолжал:
— Подожди минутку, я зажгу еще пару свечей, а потом пойдем наверх и поищем сухую одежду. Придется тебе удовольствоваться моим старым сюртуком и брюками, пока твоя одежда не просохнет.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж, вошли в спальню, и доктор достал из шкафа пару поношенных костюмов. Переодевшись, мы отнесли вниз на кухню нашу мокрую одежду и разожгли огонь в очаге. Сюртук доктора был мне так велик, что, когда мы пошли в подвал за дровами, я запутался в его полах и чуть не упал. Скоро в очаге полыхало жаркое пламя: а наша мокрая одежда сушилась над огнем.
— Теперь самое время приготовить ужин, — сказал доктор. — Надеюсь, ты поужинаешь со мной, Стаббинс?
Прошло совсем немного времени, как мы познакомились, но я уже успел полюбить этого человека. Он был добрый и веселый, он любил зверей, он называл меня не малышом, чего я терпеть не мог, а Стаббинсом, уважительно, словно я был его взрослым другом.
Подумать только — он даже пригласил меня поужинать с ним! Но вдруг я вспомнил, что не предупредил мать, куда пойду, и что она будет волноваться. Поэтому я грустно покачал головой:
— Большое спасибо, доктор. Я бы с удовольствием, но мне пора домой. Мать не знает, где я, и, наверное, очень волнуется.
— Дорогой мой Стаббинс, — отозвался доктор, подбрасывая в огонь еще одно полено, — твоя одежда еще не просохла, к тому же на улице льет как из ведра. Ты промокнешь до нитки! Поэтому лучше сейчас заняться ужином, а там — глядишь, и дождь кончится. Ты не заметил, куда я положил саквояж?
— По-моему, вы оставили его в передней. Сейчас я его принесу.
Саквояж стоял у входной двери. В нем не было ничего особенного: черный, изрядно потрепанный, со сломанным замком, а потому обвязанный веревкой. Он больше подошел бы деревенскому ветеринару, чем великому путешественнику.
— Спасибо, — поблагодарил меня доктор, когда я принес саквояж на кухню.
— И это все, что вы брали в дорогу? — недоумевал я.
— Да, — ответил доктор. — К чему таскать с собой тюки ненужных вещей? Жизнь и так слишком коротка, чтобы еще обременять себя лишними хлопотами. Кстати, куда запропастилась колбаса? Я точно помню, что положил ее в саквояж!
Доктор запустил руки в саквояж и вытащил оттуда сначала каравай хлеба, а затем стеклянную банку с крышкой. Он поднял ее на уровень глаз, долго разглядывал на свет, цокал языком и покачивал головой, пока не поставил на стол. Внутри что-то плавало. А может быть, кто-то плавал? Но я стоял далеко и не сумел рассмотреть, тем более что меня в ту минуту больше занимала колбаса, которую доктор наконец извлек из саквояжа.
— А вот и наш ужин, — сказал доктор. — Теперь осталось найти сковородку.
Он заглянул в кладовую и там, среди кастрюль и горшков, отыскал сковородку, черную от сажи и копоти.
— Вот и уезжай надолго! — посетовал доктор. — Мои звери — умницы и вовсю стараются содержать дом в порядке. Крякки — прекрасная хозяйка, но есть вещи, которые ей не под силу. Ну ладно. Сейчас мы так надраим сковородку, что она у нас заблестит как новая. Ну-ка, Стаббинс, там в ведре должна быть зола, подай мне пару горстей.
Через минуту сковородка сияла, а еще через одну колбаса шипела на огне и соблазнительный запах наполнил кухню.
Пока доктор стряпал ужин, я разглядывал странное существо в банке.
— Что это такое?
— Редкий морской конек, — сказал доктор, поворачиваясь ко мне и поднимая в воздух палец. — В науке он зовется гиппокампус пиппитопитус, но местные жители зовут его Вифф-Вафф, потому что он очень забавно виляет хвостиком. Мне пришлось поехать чуть ли не на край света, чтобы найти его. Дело в том, что я хочу изучить язык рыб, раков и моллюсков.
— А зачем? — удивился я.
— Видишь ли, Стаббинс, эти животные — самые древние на Земле живые существа. В песке и среди камней очень часто попадаются окаменевшие раковины и панцири тех обитателей моря, что жили на Земле много тысяч лет тому назад. Вот я и хочу выучить их язык и расспросить, как выглядел мир в те далекие времена.
— А если расспросить об этом других животных?
— Увы, они ничем мне не могут помочь, — ответил доктор, переворачивая ломтики колбасы на сковородке. — Несколько лет тому назад я познакомился в Африке с обезьянами, и они рассказали мне все, что знали, о давних временах. Но дело в том, что знают они не так уж много. Только рыбы, раки и моллюски помнят, каким был древний мир.
— И вы уже выучили их язык? — спросил я.
— К сожалению, хвастаться пока нечем. Для начала я совершил путешествие к Средиземному морю и нашел там свистящую рыбу. Но она меня разочаровала. Боюсь, что я потратил уйму времени впустую. «Свистушка», как ее называют рыбаки, не отличается особым умом.
— Да, конечно, — поддакнул я, поглядывая на сковородку.
— Пожалуй, наш ужин готов, — сказал доктор. — Подай-ка мне тарелки, Стаббинс.
Мы сели к столу и принялись за колбасу.
Я был в восторге от большой кухни доктора. Потом я часто сидел за большим, грубо сколоченным столом и ел с бо́льшим аппетитом и удовольствием, чем на самом изысканном званом обеде. В доме доктора не существовало нелепых правил и запретов: там можно было стащить ломтик мяса прямо со сковородки, присматривать за гренками и одновременно прихлебывать суп из кастрюли, хватать руками горячие блинчики. Особенно мне нравился очаг, самый большой из всех, какие я когда-либо видел. Я любил сидеть у огня на широкой деревянной скамье, смотреть на пляшущее пламя, жарить каштаны и слушать, как в окно стучит дождь. Я раскрывал книгу, и картинки оживали в неверных отблесках огня, а когда доктор принимался рассказывать старые сказки, их герои заполняли кухню и прятались в полумраке по углам. Это была славная кухня, такая же славная, как и сам доктор.
Однако вернемся к началу истории. Пока мы с доктором пировали, открылась дверь, и на кухню вошли утка Крякки и пес О’Скалли. Пес нес в зубах аккуратно сложенную простыню. Я снова раскрыл рот от удивления, а доктор, заметив это, сказал:
— Я же говорил тебе, что Крякки — лучшая хозяйка в мире. Она никогда ничего не забывает, вот и сейчас она решила просушить постельное белье у огня. Когда-то, давным-давно, за домом следила моя сестра Сара, но потом она уехала и вышла замуж. С тех пор я ее не видел. Дай Бог, чтобы она нашла свое счастье. Но как бы то ни было, до Крякки ей как хозяйке далеко. Возьми еще кусочек колбаски, Стаббинс.
Доктор издал несколько странных звуков, явно обращаясь к утке и псу.
— А вы понимаете язык белок? — спросил я. — Для меня это очень важно, доктор.
— Да, конечно. У белок простой язык. Ты сам мог бы выучить его шутя. А почему ты спрашиваешь?
— У меня дома лежит больная белка. Она попалась в когти ястребу, но я ее отбил. Похоже, у нее сломаны задние лапки. Не могли бы вы ее вылечить? Пожалуйста, доктор. Можно, я принесу ее сюда завтра утром?
— Нет, лучше я посмотрю ее сегодня вечером. Честно говоря, не знаю, смогу ли я ей помочь, но мы с тобой сейчас же отправляемся.
К тому времени моя одежда высохла. Пока я переодевался, доктор уложил в свой саквояж бинты и лекарства и перевязал его веревкой.
— Вперед, мой юный друг Стаббинс! — воскликнул он. — Дождь уже кончился.
Действительно, ветер разогнал тучи, ярко горел закат, в саду пели скворцы.
Глава 5ПОЛИНЕЗИЯ
Мы вышли на улицу, и доктор закрыл ворота. Мне ужасно понравилось в доме у доктора. Такого я еще нигде не видел! Но я боялся показаться навязчивым и семенил рядом с доктором, не решаясь высказать сокровенную просьбу.
— Можно я приду к вам завтра? — робко выдавил я из себя.
— Ну разумеется, — ответил доктор. — Не только завтра, но всегда, когда тебе захочется. Кстати, завтра я покажу тебе мой зоопарк.
— Зоопарк? — поразился я. В тот день мой рот почти не закрывался от удивления.
— Ну да, зоопарк. В доме у меня живут звери поменьше, остальным приходится довольствоваться садом. Зверей там, правда, не так уж и много, но среди них есть очень редкие.
— Как хорошо знать язык зверей! — не переставал я восхищаться. — Как вы думаете, доктор, я смогу когда-нибудь выучить его?
— Несомненно, — заверил меня доктор. — Надо только постараться. Тебе небось не раз говорили, что терпенье и труд все перетрут? Кто тебе пригодился бы в этом деле, так это Полинезия.
— А кто такой Полинезия?
— Не кто такой, а кто такая, — поправил меня доктор. — Полинезия, а попросту — Полли, попугаиха родом из Восточной Африки. Но ее нет с нами.