Путешествие Феди Карасика
Моим сыновьям — Александру и Валентину
Глава первая,в которой еще ничего о путешествии нет
Вода скользит по деревянному смоленому борту Минута-две, и высокая баржа пройдет мимо. Федя напрягается, готовясь ринуться вперед в тот момент, когда приблизится корма, чтобы цепко ухватиться за балку руля. Тут надо не раньше и не позже ни на секунду. Поторопишься — чего доброго, угодишь под баржу или ударит тебя так, что не сразу очухаешься. Помедлишь — баржа пройдет мимо.
Рядом с Федей чернявая голова Петрика Моисеенко. Словно сговорившись, они махнули одновременно руками, и вот уже их тела рывком отбросило назад, прохладная пенистая вода забурлила рядом, яростно оглаживая плечи, грудь, бедра своими прохладными ладонями. Федя крепко ухватился за деревянный руль. Он видит, как его приятель подтянулся и грудью навалился на бревно, взбираясь наверх. Вот Петрик встал на колено. На какой-то миг он отпускает бревно, зеленоватая волна, словно она караулила этот момент, откуда- то из-под кормы бросается на него, и Петрик, не выдержав коварного толчка, падает в воду.
— Лезь, Карасик! — через секунду слышит Федя звонкий крик. Это Петрик подбадривает Федю.
На барже, нагруженные горой, — пестрые, черные, белые арбузы.
Ох, как захотелось рыбакам сладкого, красного арбузика! Не то, что они мучались от жажды — на Волге ведь! — просто рыба надоела уже. Почти три дня живут они на берегу.
А вдруг там, наверху, есть кто?.. Конечно, эта пузатая просмоленная баржа, наверно, прожила сто лет, сейчас по Волге самоходки плавают, металлические. Но уж раз сохранилась эта, с неуклюжим рулигцем, значит, рулевой должен быть.
Осторожно выглянув поверх борта и не заметив ничего подозрительного, Федя ухватился за какой-то подвернувшийся под руку канат, подтянувшись, взобрался наверх.
Кажется, никого нет… Впрочем, за горой арбузов многого не увидишь. Вон, даже буксира не видно впереди. Значит, и его, Федю, оттуда не видно. А и заметят, так что?.. Подтянут за трос баржу, перепрыгнут, и тогда — держись!.. Или, например, откроют по Феде беглый огонь…
Почувствовав себя в полной безопасности, Федя обернулся назад и нашел глазами Петрика. Приятель уже стоял на берегу и смотрел в сторону баржи.
— Петрик!!! — заорал что было сил Федя и неистово запрыгал, дрыгая ногами и руками, изображая, по его мнению, дикий индийский танец, танец победы и торжества.
Петрик замахал ему руками, то ли в ответ, то ли желая что-то сказать.
Видно, Федя слишком увлекся. Он не заметил, как за его спиной из- за горы арбузов показалась чья-то голая, как колено, голова. Ее было трудно заметить, потому что можно легко принять за белый арбуз.
Голова ехидно улыбалась, наблюдая за неистовым танцем Феди Карасика, потом над ней показалась рука. Рука обтерла тряпочкой бритую голову и водрузила на нее широкополую соломенную шляпу.
Когда Федя решил, что традиционный танец победы можно закончить, завершив его стойкой на руках, голова в шляпе поднялась выше. Теперь было видно, что обладатель ехидно улыбающейся головы — толстый дядька в белой навыпуск рубахе, подпоясанной ремешком. Дядька азартно захлопал в ладоши, приветствуя Федькину стойку на руках. А Федя мигом, как только услышал сзади себя неожиданные аплодисменты, принял нормальное человеческое положение.
— А на пузе, хлопчик, плясать можешь? — спросил дядька. — Вот слыхал, что на пузе тож пляшут, а не довелось увидать…
Федя растерянно смотрел на дядьку и глупо улыбался. Потом он шустро вскочил на борт баржи и, ни минуты не размышляя, кинулся в голубую воду Волги.
— Эге-гей! Хлопчик! — услышал Федя, уже вынырнув на поверхность. — Кавун забув! Лови!
Черный арбуз тяжело плюхнулся в воду, и Федя радостно замахал саженками навстречу неожиданному подарку.
— Спасибо! — крикнул он дядьке. А тот в ответ почему-то погрозил ему пальцем, продолжая улыбаться, потом снял соломенную шляпу и поднял над головой в приветствии.
Толкая арбуз впереди себя, Федя поплыл к берегу, от которого навстречу ему уже плыл Петрик…
— Арбуз ничего себе, — хвастливо проговорил Федя, когда они с Петриком шли по горячему песку к палатке.
— Может, и зеленый, — предположил Петрик.
— На спор? — остановился Федя. Ему было обидно, что арбуз, доставшийся так нелегко, может быть зеленым.
— Ну розовый, — не сдавался Петрик. — Смотри. — Он нажал ногтем арбуз и удивился: — Эге! Лопнул! Не вдавился!
Арбуз и на самом деле оказался красным. Когда подошли к палатке, Федя разыскал нож, воткнул в арбуз и чуть надавил, от ножа по коре арбуза молнией рванулась трещина.
Мальчишки сидели на волглой кромке песка, возле самой воды, и с аппетитом уплетали сладкий арбуз. У Петрика и Феди ото рта и до самых ушей пролегали полосы, стягивающие лицо, как обручи.
Когда от арбуза остались только круглые корки-чашки, Федя взял одну, ножом выскоблил оставшуюся красную мякоть и надел на голову.
— Балда, — засмеялся Петрик, — волосы слипнутся! — А сам тоже надел себе на голову другую чашку.
— А ты балдее меня! — захохотал Федя. — У тебя вон какие густые волосы — не отмоешь!
— Ура! — заорал Петрик и вскачь понесся по горячему желтому песку в сторону кустарника.
— Ура!! — еще громче крикнул Федя и бросился за другом.
Под ногами скрипел, словно пел, крупный чистый песок. Он был очень горяч, раскалился до того, что простоять на нем хоть минуту невозможно.
— Петрик! — закричал вдруг Федя. — Глянь!
За высоким, надутым ветром, хребтом песка, на который выскочил Федя, между деревьями на поляне стояла большая парусиновая палатка. Не то что у Петрика с Федей, а настоящий шатер.
— Цыгане, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Петрик. — Чего это они?
— Кочуют, — словно удивляясь неосведомленности Петрика, объяснил Федя.
— Они же теперь оседлые, голова, — снисходительно объяснил Петрик. — В колхозах работают, на заводах.
— Так сразу они и привыкли! — не унимался Федя. — Знаешь, как это здорово, наверно, все время путешествовать…
— Путешественник!.. — хмыкнул Петрик. — Ты даже вон в Волгограде не был.
Друзья повернулись в сторону Волги и вдруг оба замолчали. Кто-то на четвереньках вылазил из их палатки, пятясь, словно рак.
— Эй, чего надо?! — закричал Петрик.
Возле палатки стоял лет восьми, весь замурзанный, в одних трусах, как и Федя с Петриком, малец. Волосы у него на голове были коротко подстрижены, а голое тело так щедро расписано разводами грязи, словно он не купался все лето. Малец смело, чуть прищурившись, смотрел черными тазами на приближавшихся Федю и Петрика, он не собирался удирать. Но что он делал в палатке?
— Тебя зовут балда? — указал на Федю цыганенок.
— Ты чего тут по чужим палаткам шастаешь? — отцовым словом спросил Федя, не обращая внимания на глупый вопрос цыганенка.
А Петрик расплылся в довольной улыбке. Он подошел вплотную к мальчугану, щелкнул его по голому животу легким щелчком и задал свой вопрос:
— Пацан, ты цыган вон из того табора? Да?
— Я не пацан, — огрызнулся цыганенок. — Ты тоже балда, как и этот.
— Ты не пацан? — озадаченно спросил Петрик. — А кто же ты? Дух святой?..
Теперь наступила Федина очередь заулыбаться. Петьку Моисеенко не зря прозвали Святой Петрик. Говорят, что это откуда-то из книжки, но дело не в этом. Петрик, как чуть, так говорит «дух святой». Это он вроде от бабки своей научился, да и привык. Забегается Петрик долго на улице, забудет пообедать, бабка вечером его «духом святым» ругает: «Да как же ты, Петюшка? Духом святым жив не будешь!» Вот и Петрик теперь, чуть что, кстати или совсем и некстати — «дух святой».
«Дух святой» снова не счел нужным отвечать на вопрос. Он протянул Петрику руку и предложил:
— Дай рыбы — спляшу… Одну рыбку… Две. Или нет, лучше три рыбки…
— Не поймали мы сегодня, а вечернюю съели, — честно признался Петрик.
Цыганенок понравился и Феде. Вот живет человечек — не теряется.
— Хлеба хочешь? — предложил он.
— Сам ешь свой хлеб, — непочтительно ответил цыганенок.
— Ну и веселый ты парень.
— Я не веселый, а веселая.
— Ты чего, девчонка, что ли? — изумился Петрик.
— Ну дай арбуз, — не унимался цыганенок.
— Пожалуйста, — снял со своей головы кружалку от арбуза и надел цыганенку Федя.
— Ты балда! Балда! — Бросив корку в Волгу, цыганенок побежал по песку в сторону шатра.
— А ведь это и правда девчонка! — весело смотрел вслед удиравшему «святому духу» Петрик. — Слышал, как она завизжала: «Балда! Балда!..» Ну ладно, домой пора. Ты закидню собери пока, а я палатку…
Да, пора. Пока через займище пройдут, потом в озере Зеленом искупаются, в воложке тоже… Хоть бы к вечеру домой попасть. Мама, наверное, уже беспокоится: все-таки две ночи на Волге ночевали. А завтра, может, на бахчу надо идти. В Осиновское съездить бы на лодке. Время-то еще есть, больше месяца до первого сентября. Не очень-то Федя любит ходить на бахчу. Километров семь по степной дороге, под солнцем — радости мало. Тем более когда еще арбузов и дынь спелых нет. Скоро они созреют, но пока зеленоваты. На барже-то повезли с опытной станции, наверное… Нет, на бахчу не хочется. Вот съездить бы куда подальше. В Волгоград, например… Александр Трофимович — учитель — об открытии памятника на Мамаевом рассказывал.
У него там брат погиб во время войны. И у Петрика — дедушка. Только, где дедушку Петрика захоронили — неизвестно. А вот если бы прочитать в пантеоне Славы все фамилии, что там записаны, может, и дедушка Петрика найдется.
Мысли в голове Феди Карасика текут и текут. То их перебьет каким-нибудь разговором Петрик, то отвлекут поиски фонарика. Но вот наконец и собрались. Можно идти.
Взвалив рюкзаки на плечи, друзья по влажной кромке песчаного берега тронулись вдоль Волги на Песчанку, домой.