— Да я из Крутоярска еду, дяденька…
И хотя на фразу эту было потрачено немало усилий, прозвучала она довольно жалобно, совсем нетребовательно, как этого хотел бы Федя. Но иначе, наверное, за него не вступились бы пассажиры- первоклассники, наблюдавшие сверху сцену Фединого позора.
— Пустите мальчика, видно, он на самом деле не обманывает.
Это сказала тетенька в очках, с седыми волосами.
— Безобразие, я наказывал бы родителей, которые не следят за своими детьми!
Это сказал пузатый гражданин в соломенной шляпе.
Вот еще окажется среди них та девчонка с бантиками — тогда совсем — лучше сквозь землю провалиться!
— Мальчик, а где твои родители? — спросил толстый в соломенной шляпе.
— Я один еду, — еле слышно сообщил Карасик.
Толстый понимающе усмехнулся седой женщине в очках и продолжал допрос:
— И куда же ты едешь?
— К бабушке, — совсем по-шупому, будто ему пять лет, а не все двенадцать, брякнул Федин язык.
— Как же тебя родители отпустили?
Федя не знал, как же его отпустили родители, и поэтому пожал в недоумении плечами.
— Все-таки, куда же ты едешь к бабушке? — не унимался толстый.
— В Горький, — выдавил Федя.
В этот момент Карасик и услышал знакомый голос:
— Эй, парень, где ты запропал?
Родион, моментально оценив обстановку, властно скомандовал Феде, взяв его за руку:
— А ну, за мной!.. Там мать ждет-волнуется, а он…
Матрос у трапа почему-то беспрекословно уступил им дорогу.
— Ты без билета не рыпайся на берег, — шагая позади Феди, весело выговаривал ему цыган. — Зайцем едешь?
— Никаким не зайцем, билет я потерял…
— Рассказывай! — хлопнул его по плечу Родион. — Неси все это за мной.
Парень свернул к Фединой полке. Положив руки на живот, как после сытного обеда, внизу лежал рыжебородый Циклоп.
«Если бы знал, что ему, ни за что бы не понес, — свалил Карасик кульки на полку Полифему. — Нашел раба!»
Полифем сложил покупки в сумку. Молча вынул из кармана рублевую бумажку:
— На, — сунул он ее Родиону и коротко бросил: — Иди.
Родион повернулся и пошел. Карасик видел, как обиженно и зло скривил он губы, когда шел между полками.
«Отец еще называется!» — посочувствовал про себя Родиону Федя. Теперь Федю тревожила одна-единственная мысль — билеты. Он порылся на всякий случай в портфельчике, еще раз проверил карманы — билета не было. С этой минуты он понял, что превратился из Одиссея в самого обыкновенного безбилетника, «зайца». Федя даже почувствовал, как сердце его тоже превратилось в заячье и сразу ушло в пятки от одной мысли о контролере, которому вдруг захочется проверить билеты у пассажиров… Что-то его ждет завтра…
Глава одиннадцатаяО том, как «заяц» снова стал Одиссеем
Завтра наступило, как только Федя открыл глаза. После вчерашних треволнений выспался он хорошо. На уровне его полки двигалась взад-вперед черная беретка, изредка слышалось:
— Ноги!.. Вещи, тетка, убери…
Это дежурный матрос мыл шваброй полы. Слышались мокрые шлепки с размаху, шум передвигаемых чемоданов… Дома Федя иногда мыл полы, помогая маме, делал это с удовольствием, хотя тряпкой мыть полы неудобно. Надо ползать по полу на коленях или постоянно быть согнутым пополам. Особенно трудно мыть пол под столом или под кроватью. И чего дома не придумают мыть полы шваброй? Это же очень просто: привязал к палке тряпку и мой себе на здоровье! К тому же сразу таким образом мытье полов превращается из девчоночьего дела в чисто мужское.
«Вот бы попробовать», — подумал Федя, слезая со своей полки вниз. Он так следил за работой матроса, что тот даже на него тянул раза два. А потом остановился и сказал, обращаясь к Феде:
— На-ка, подержи швабру, я на минуту в камбуз схожу.
«Словно в сказке, — удивился Карасик. — Только подумал и — пожалуйста!» Он взял швабру из рук матроса и попробовал ею двинуть по полу. У матроса это получалось легко и даже как-то лихо. А Федя весь натужился, чтобы сдвинуть с места мокрый, насыщенный водой хвост швабры. И палка была великовата для Карасика.
Видно, он задел ей Циклопа, Он догадался об этом, когда услышал, как тот рявкнул:
— Эй, ты! Уши вырву и сопли красные пушу!
Чего он возненавидел Федю, этот рыжебородый? Место его занял, а еще кричит!.. Наверно, злой он человек: цыгане-то сюда к нему ни разу не подходили. И даже Ольга — дочь ни разу не была. Наверно, запретил. Странно это! Карасик отвел конец палки в другую сторону и провез хвостом швабры вдоль прохода между полками. Получилась мокрая длинная полоса чистого пола. Теперь еще усилие, чуть в сторону и назад, и снова вперед.
— Во, молодец! — похвалил, увидев со своей верхней полки бывший солдат. — Слушай, дай-ка я попробую.
У Владимира Сергеевича куда ловчее получалось, ему, наверно, приходилось и раньше иметь дело со шваброй.
Но вернулся матрос.
— Ну, помощники, отдавайте швабру, — сказал он. — Побаловались — хватит.
Тут до Фединого слуха и донеслось:
— Приготовьте билеты, граждане.
А Федя-то забыл, что он теперь безбилетник!.. Что делать?
Схватив с полки полотенце, Федя, не спеша, солидно, чтобы не разгадали его умысла, направился в противоположную от контролера сторону. В умывальнике он пробыл минут десять, а когда решил, что контролер уже прошел, направился обратно. Однако на свое место Федя сразу не попал. Оказалась открытой железная дверь в машинное отделение, и он, конечно, прирос к ней, как завороженный.
Машинное отделение — это, как если бы — пароход в разрезе. Где- то, в какой-то книге или журнале, он видел похожее… Вообще все, когда в разрезе, открывается неожиданно сложной картиной… И теперь: сколько разных ручек, колес, котлов, цилиндров! Все огромное пространство машинного отделения занимали «внутренности» парохода. Особенно Федю поражали большущие, словно руки, шатуны. Они были, как живые существа, или, вернее, принадлежали живому существу: двигали локтями с такой грозной силой, так серьезно, надежно, что забывалось их стальное происхождение. Это они, захватив накрепко в кулаки широченный вал, крутили его и крутили, заставляя вращаться колеса. Постоянный гул, которым наполнен весь корпус парохода, это от них, от этих рабочих рук- шатунов. Смазанные щедро маслом, они трудились, толкая пароход, на котором ехал Федя, вперед, против течения, к городу Горькому.
Отвлекаясь от машин, Карасик размечтался, вспомнив передачу по телевидению про роботов: «Вот бы своего робота сделать!»
— А ты вон это читал? — услышал вдруг Федя голос над собой. — Вон там… — Бывший солдат стоял рядом и указывал на металлическую доску:
— Значит, наш пароход еще молодой, — обрадовался Федя.
— Для парохода он далеко не молод, — возразил солдат. — Молодым по годику, да по два, а то и того меньше. Наш против молодых дизель-электроходов — древний старикашка.
— А где этот Сормовский завод?
— Вот чудак, да в Горьком же!
Ну и что, если Федя не знает? Он и не обязан все знать. Через пять лет закончит учебу в средней школе, поступит в университет, выучится на инженера…
Федя уже давно решил, что он будет инженером. Правда, пока что он не знает, каким именно инженером, но это не беда, потом выберет профессию. Инженер — в Федином представлении — самое высокое самое ученое звание, и это — главное… Вот тогда уже Карасик все будет знать, абсолютно все, и ни один вопрос не застанет его врасплох. И про космос, и про эту… как ее… кибернетику. И еще про полупроводники…
Бывший солдат ушел куда-то, а Федя стоял возле машинного отделения и смотрел, как неустанно, в заданном ритме крутят вал стальные руки-шатуны.
Между многочисленных металлических колесиков, цилиндров, трубок с тряпкой в руках не спеша похаживал совсем маленький рядом с большущими шатунами человек. Трудно было поверить, что вся эта махина подчиняется ему, стоит человеку повернуть один какой-нибудь рычаг, крутнуть ручку, и все остановится.
«Тер-линь, тер-линь!» — зазвенело где-то. Вон где!.. Стрелка на циферблате каких-то чудных часов мотнулась бегом туда-сюда и остановилась на словах «тихий ход».
Человек подошел и крутанул колесо, побежал куда-то еще. И вот шатуны, только что азартно работавшие, стали замедлять свое движение, словно устали. Теперь они медленно, не торопясь, крутили вал и словно прислушивались в ожидании нового звоночка. Среди грохота голосок звонка звенит так, что нельзя не услышать, и слушаются его и человек, и все механизмы! Вот это ничего себе звоночек!.. Этим звоночком, конечно, командует тоже человек, там, наверху, или штурман или капитан… Интересно, зачем сбавил капитан ход? Наверно, мелкий фарватер, и он боится, как бы «Чайковский» не врезался в песок… Или потому, что мимо проплывает встречный караван с нефтеналивными, глубоко сидящими в воде баржами. Или к пристани разворачивается пароход.
«Побегу, посмотрю», — решил Федя. Но в этот момент перед ним вырос тот усатый матрос, что не пускал его на пароход в Саратове.
— Ты чего бегаешь, когда контроль идет билетам!
Матрос легонько подтолкнул Федю в четвертый класс, навстречу мужчине в черном, строгом кителе.
И чего они заладили проверять билеты, будто у них только и ездят «зайцы», а не настоящие люди! И у Феди Карасика есть билет, вернее, был, он не безбилетник. Только вот потерялся билет. Но это же не считается!
— Мальчик, ты с кем едешь? — обратился к нему черный китель. — Где твои родители?
В руке человека поблескивала металлическая машинка, похожая на щипцы, а еще похожая на ящерицу. Она словно приготовилась ухватить Федю железными челюстями за ухо.
— Я один еду, без родителей… Вон мое место.
— Тэк-с, тэк-с, — вежливо и угрожающе проговорил черный китель. — А где твой билет?.. Билет ты покупал?
— Покупал, — умоляюще глядя снизу вверх на контролера, проговорил Федя. Ему вдруг показался он чем-то знакомым.