— Трус! Предатель! — наотмашь бил словами один бывший солдат другого бывшего солдата.
— Ты, дружок, не ори, — отчаянно смело сказал фотограф, тревожно глянув на дверь ресторана. — Это еще доказать надо… Четверть века прошло.
— Надеешься — позабыли?.. Люди памятники ставят героям. Видел на Мамаевом кургане? Это Васе Гомону памятник. А подлецам памятников нет. Однако и подлецов люди не забывают. Носи в себе свою совесть, запачканную подлостью, всю жизнь, до гробовой доски!
— Ой! — услышал Карасик вскрик от дверей ресторана. Он повернул голову и увидел, как спрятав в ладони лицо, Наташа повернулась и бросилась бежать по коридору. Он вскочил и побежал за ней, на ходу поймав жалкую фразу вдруг сникшего фотографа:
— Четверть века прошло…
И еще слова Владимира Сергеевича успел услышать Карасик:
— И теперь калымом занимаешься, частную лавочку открыл. На святом развернул спекуляцию. Помощничками аферисты у тебя на службе, продукцию сбывают, клиентов подыскивают… Широко развернулся, Ираклий Аввакумович…
Наташа пробежала мимо своей каюты, бегом спустилась по лестнице вниз.
«Куда это она? — встревожился Федя. — Еще натворит чего…» Наверно, она слышала весь разговор, а Федя не догадался тянуть на двери… Ну и гад — этот Ираклий Аввакумович! А Наташка тут не при чем. Она виновата разве!
Федя увидел ее возле машинного отделения. Она уткнулась лицом в угол, плечи ее вздрагивали.
— Чего ты? — дотронулся до ее плеча Карасик. — Он же тебе не отец, а дядька.
Федя понимал, что, действительно, его утешение — не утешение, но надо же было как-то успокаивать.
— Теперь ты никогда не поедешь к ним в гости, — сказал Карасик.
Наташа горько рыдала, спрятав лицо в ладони.
— Пойдем на корму, — пригласил Федя. — Или, хочешь, посмотрим, как машины работают?
Они подошли к стеклянной стене, отгородившей машинное отделение со стороны коридора, и стали смотреть, как огромные шатуны, словно засученные в работе руки, крутят и крутят тяжелое бревно коленчатого вала. Смотрели, а каждый думал не про машину.
Глава шестнадцатаяОтвечать за другого — это здорово!
— Федя, хочешь на корму? — услышал Карасик знакомый голос и обернулся.
Ну конечно же, синие бантики пришли.
— Как это тебя отпустили? — удивился Федя, имея в виду фотографа.
— А я убежала, — сообщила Наташа. — Пусть теперь побегает по пароходу, поищет.
— Это как же ты убежала? — вмешалась тетя Поля. — Нехорошо, девочка. А родные-то, может, думают, что ты утонула.
— Ну и пусть… так ему и надо! — нахмурила белесые брови Наташа.
— Ай-ай-ай! — растерянно развела руками тетя Поля.
— Да он у нее такой… — попробовал объяснить Федя Карасик.
— Нет уж, девочка-деточка, так нельзя… Ты, Федя, отведи ее.
— А Феде, значит, можно? — обиделась Наташа. — Да, можно?..
Тетя Поля улыбнулась ласково, ведь и правда: почему это Феде можно, а ей нельзя.
— Он все-таки мальчик, а не девочка, — попробовала она объяснить. Но объяснение не было принято. Наташа пожала плечиками, дескать, какая же разница?
А Федя, выручая ее из создавшегося положения и понимая, что она может уйти, а ведь пришла она к нему, к Феде, поднялся со скамьи и сказал:
— Пойдем.
Федя брал на себя ответственность за Наташу. Для него это было новое чувство: брать на себя ответственность за другого человека. И вот он впервые в своей жизни делал это. Конечно, они не пойдут наверх, пусть тетя Поля думает, что они пошли наверх, а они на самом-то деле пойдут по пароходу, на палубу третьего класса, узнают по пути, где, в какой каюте живут боцман, механик, матросы, штурманы, где находятся красный уголок, медпункт, парикмахерская, камбуз. Федя все уже изучил на пароходе, а Наташа многого не знала.
— А что такое камбуз? — спросила Наташа.
— Это где еду готовят повара, — снисходительно объяснил Федя, подумав: «Эти девчонки даже такой чепухи не знают!»
— А кто это — боцман?
Федя, пожалуй, не смог бы ответить на этот вопрос, задай его Наташа дня три назад, но бывший солдат объяснил ему, что боцман это вроде старшины в армии. Правда, Федя не знал и про старшину в армии. Но Владимир Сергеевич и это ему рассказал.
— Боцман — главный на пароходе, понимаешь, — растолковывал Федя своей попутчице, — ему все матросы подчиняются… — Подумал немного и добавил: — Он вроде старшины, если бы в армии.
Наташа не стала спрашивать, кто такой старшина в армии, она только мотнула головой, мол, поняла, а сама ведь не знала. Федя рассчитывал объяснить ей подробно, кто такой старшина в армии, а она притворилась, что знает. Ну и пусть притворяется, самой же хуже.
— Штурман на корабле, — начал было Федя, когда проходили каюту, над дверью которой написано «Штурман» и римская цифра III, — штурман — это…
Но Наташа радостно прервала Федю Карасика:
— Штурман — это помощник капитана. Тетя Дуся мне говорила, что мой дедушка был штурманом. Только я никогда его не видела, он давно умер, еще когда меня не было на белом свете.
Она так и сказала «на белом свете».
«Воображает, — подумал Федя, — хочет сказать, что она взрослая».
Но Наташа Феде все-таки нравилась. Он сам себе ни за что в этом не признался бы, но это было так. Ну хотя бы за то, что она сама подошла к нему тогда, во время тумана, и заговорила первая. Федя, пожалуй бы, так не смог. Во-вторых, у нее такие забавные бантики, как крылья какой-то необычной, большой, синей бабочки. В-третьих, и сейчас вот она взяла и сбежала от своего дядьки и не боится ничего.
Конечно, ей далеко до Фединого приятеля Петрика Моисеенко. И вообще, ну что за друзья — эти девчонки! Наверное, куколку за собой возит, тряпки разные. А на рыбалку она пошла бы за десять километров?.. А кроликов она смогла бы разводить? Или змея сделать с трещоткой и чтобы — почту отправлять в небо по ниточке? Нет, девчонкам куда до мальчишек!
Так думал Федя Карасик, шагая впереди Наташи. Он, конечно, не специально так думал, это у него в голове промелькнуло за какие- нибудь две-три секунды.
— Мы куда идем? — спросила его Наташа.
«Уже струсила, что ли?» — решил Федя.
— Пойдем на нос, — не оборачиваясь, предложил он.
— Х-ха, — коротко и как-то немного грустно посмеялась Наташа. — На чей нос?
Карасик тоже улыбнулся и не стал отвечать. Он решил, что осложнять и без того довольно сложные отношения между Наташей и ее дядей не стоит и если они и пойдут на нос парохода, то на верхней палубе, а не внизу, чтобы этот бритоголовый Фантомас не позеленел от злости.
Предосторожность Карасика оказалась не излишней. Как только они поднялись наверх, наткнулись на фотографа. Ираклий Аввакумович выпроваживал из своей каюты какую-то полную женщину. Женщина ругалась: «Вы взяли три рубля, а такую мазню сделали!»
В руках у женщины фотокарточка, женщина машет ею перед лицом Ираклия Аввакумовича.
— Сама вы размазня, — сердится фотограф.
Женщина ошалело смотрит на бритоголового, а потом ожесточенно рвет фотокарточку, швыряет ее в фотографа и уходит, часто стуча каблуками туфель по коридору.
Когда дядька остановил Наташу, выражение лица у него было и растерянным, и вместе с тем умильно-глуповатым:
— Наташа, а ты пригласи, пригласи мальчика в каюту — я разрешаю…
Подумаешь — он разрешает! А кто больно хочет в эту каюту идти!
Бритоголовый, не услышав от племянницы приветливого слова, нахмурился и, словно его подменили, ворчливо предупредил:
— От каюты далеко не уходи, некогда мне за тобой следить, — и хлопнул дверью.
Наташа молчала. Эта встреча снова ее расстроила.
— Смотри, полуглиссер! — попытался отвлечь ее Федя. — Вот здорово идет!
Но Наташа не смогла пойти навстречу доброму Фединому лицемерию и тяжело молчала, глядя на пенистую волну у носа парохода, настойчиво и неустанно одолевавшего километры волжского пути к городу Горькому.
Глава семнадцатая,в которой вы узнаете о том, какой храбрый Федя Карасик
Нет, Федя совсем не жалеет, что он поехал в это путешествие! Ну и что, если и попереживать пришлось в Саратове? Ну и что тут такого, если продукты у Феди кончаются, те, что мама приготовила ему в дорогу? Скоро будет Горький, как-нибудь Федя с голоду не помрет. Ехать-то уже всего-навсего двое суток! И деньги еще есть, правда, немного. Но ведь это кроме тех, которые мама зашила в трусы и которые Федя честно решил не трогать до Горького.
Сегодня будет Казань. Интересно, что это за город. На Федю больше всего произвел впечатление Волгоград. А еще — Ульяновск. Хоть город этот и не большой, не такой, например, как Куйбышев, но ведь в Ульяновске родился Ленин!
А теперь вот следующая большая пристань Казань. Карасик знает о том, что в Казани Ленин учился. Это тоже его город, Ленина.
Федя стоит на палубе первого класса, смотрит на приближающийся берег: что это за пристань? И сколько их — мелких — до Казани?
Рядом облокотилась на перильца Наташа.
«Чайковский» ударился бортом о пристань и, притираясь к ней, прижал опущенные по борту бревна. Бревна заскрипели, полетели щепки. Толстыми канатами пароход привязали к причалу, и вот уже по трапу, перекинутому на пристань, теснясь, подталкивая друг друга, двинулись пассажиры. Федя и Наташа смотрели вниз, как сходили пассажиры на берег.
Чемоданы, корзинки на коромыслах, тюки на плечах, мешки…
— Ну проходи ты, чего застряла! — не выдержал кто-то.
Тетка с узлами в руках, с мешком на плече застряла между людей на самой середине трапа. И чего уж так нагрузилась? Может, переезжает… А может, к дочке в гости приехала и везет ей гостинцы.
Наконец тетка отцепила свой мешок от чьего-то чемодана, и ее, словно пробку из бутылки, вышибло на причал.
— Пошевеливайся, пошевеливайся! — командовал усатый. — А ну проходи, чего застрял!
Когда все, кому нужно, сошли с парохода, началась посадка. Другой поток людей, уже с пристани, поднапер на матроса и стал просачиваться по трапу на пароход. Матрос сейчас был вроде плотины, сдерживающий поток. Он проверял билеты и пропускал людей. Однако ему не сдержать бы потока, если бы на помощь не пришел молоденький матрос! Федя сразу узнал его. Это тот самый, который выпроводил Федю с верхней палубы.