— Давай, — охотно сошасился Карасик, хотя, собственно, было совсем нежарко, а даже чуть-чуть прохладно. Феде хотелось угодить Гришке, ведь это, хоть и нечаянно, благодаря встрече с ним у Карасика теперь все благополучно, и в час ночи он поедет в Гороховец.
— Ты не торопись, — учил Федя. — Когда плывешь, ладони вот так делай и отталкивайся, упирайся об воду.
— Я ведь второй год, как учусь плавать, — оправдывался Гришка. — Раньше мы не на Волге жили, негде было купаться… Но все равно я научусь, вот посмотришь… — словно и на самом деле Карасик когда-нибудь сможет посмотреть, как он выучится, уверял Гришка. И тут же, не обращая внимания на недостаточную последовательность в разговоре, говорил: — А насчет корзины ты не думай… Мы ее, и правда, совсем нечаянно столкнули.
— А трешница-то… — неумолимо напомнил Гришке Федя.
— Так это — за работу… — не очень уверенно сказал Гришка и нырнул, решил попробовать, как Карасик, плавать под водой с открытыми глазами.
Глава двадцать пятаяВеликолепные сны Феди Карасика
И все-таки ни в этот день, ни в следующий испытания для Феди Карасика не закончились. Поздно вечером расстались они с Гришкой, как самые лучшие друзья. Побродив по пристани, по берегу и так и не придумав, чем бы заняться, Федя зашел в зал ожидания, поднявшись по крутой лестнице на второй этаж, и сел возле окошка на скамью. В зале ожидания почти никого не было. Старушка, опустив жилистые тяжелые руки на колени, сидела неподвижно в дальнем углу, женщина на скамье недалеко от Феди пеленала ребенка, и что-то долго у нее не получалось: ребенок выпрастывал ручонки, озорно махал ими, словно они были на пружинах. Рядом, тут же, бегал мальчонка лет четырех. Мальчонка носился между скамьями, изображая лошадку, и то рысил, то переходил в галоп. Настроение у него было явно повышенновозбужденное. Еще две девчонки лет по пятнадцати, в платочках, повязанных углом, сидели сзади Карасика. Уже когда стемнело, подсела на скамью, на которой сидел Федя, еще одна пассажирка, пожилая женщина. Она поставила у ног Феди зимбиль, положила мешок, вздохнула устало и велела:
— Посмотри, мальчик, за вещами, пойду билет куплю.
Через пять минут женщина вернулась. Разохалась:
— Подумать только: в полночь пароход-то! Маяться-то сколь!
Женщина тоже здорово налегала на «о» и то и дело к словам приставляла частицу «то». Своим выговором она живо напомнила Карасику тетю Маню-маленькую и тетю Маню-большую. Одновременно. Внешне, по возрасту, женщина напоминала тетю Маню-большую, а по голосу — тетю Маню-маленькую. Тетя Маня- маленькая — самая младшая из Фединых теток, она еще не замужем и ведет себя, как девчонка: пошутить, похохотать любит и эдакая — самостоятельная тетка, решительная. Только ей и могла взбрести в голову мысль о том, чтобы мама отпустила Федю в деревню.
Карасик прислонился к спинке скамьи и вспоминает Петрика Моисеенко, Стаську Рыжего. Думает о том, что, пожалуй, Гришка больше похож на Петрика, чем на Стаську. Со Стаськой у Феди был такой случай в прошлом году. Поехали они в степь на бахчи. Пришла в голову Стаськи неожиданная мысль: полакомиться арбузами с чужой бахчи. Может, позавидовал атаманским рассказам других мальчишек?.. Вот и уговорил Федю, поедем да поедем.
— А велосипед-то зачем? — недоумевал Федя. — Лучше пешком пойдем, можно подкрасться незаметно, по-пластунски…
— Да нас на велосипеде ни один сторож не догонит! — посмеялся над Федей Стасик. — Механизация!
Однако всю дорогу к бахчам велосипед пришлось вести, чуть ли не на себе тащить, потому что до кустарниковых кулис километра три шли тропкой в песках. Песок был горячий, обжигал Феде подошвы. Стаська-то надел сандалии, он вообще босиком никогда не ходил. Велосипед тащили по песку по очереди. Федя ругался:
— И чего ты надумал эту железяку брать!
— Ничего, ничего, — успокаивал Стасик. — Вот посмотришь дальше как будет.
Дальше, правда, было лучше. У кулис песок кончился, вышли на дорогу, твердую, укатанную. Стаська сел на велосипед, а Федя сзади на ходу вскочил на багажник.
— Ну как?! — торжествовал Стасик.
Но выдержать такую нагрузку долго Стасик не смог, он пыхтел- пыхтел и предложил:
— Давай лучше так пойдем.
Федя ездить на велосипеде не умел, у него не было велосипеда. Как ни клянчил у отца с матерью — все бесполезно…
Сейчас, сидя в зале ожидания и вспоминая Песчанку, Карасик думает: не заснуть бы, а то проспать пароход можно. А спать уже хочется, тлаза сами так и закрываются.
«Ну ничего, не засну, — успокаивает себя Карасик. — Гудок-то будет же… А потом услышу, как женщина рядом пойдет, она ведь тоже, наверное, на мой пароход купила билет».
Чтобы не заснуть, Федя решает довспоминать про велосипед и про Стаську…
Однажды Стаська пытался учить его, Федю, кататься на велосипеде. Они выехали за Песчанку, и на ровном участке дороги Федя сел на велосипед, поддерживаемый Рыжим, судорожно ухватился за руль. Рыжий Стаська толкнул велосипед, пробежав за ним метра четыре, и Федя поехал. Ура! Поехал!
— Ты крути, крути педали сильней! — орал Рыжий.
Переднее колесо велосипеда завихляло туда-сюда, но Федя стал крутить педали, и колесо пошло ровнее. Все обошлось бы хорошо, и, может быть, Карасик научился бы ездить на велосипеде, но… Возле дороги, метрах в ста от того места, где сел Федя на велосипед, паслось стадо коров. Некоторые из них лежали. Наверное, пастух пригнал стадо на дойку. Слева, возле дороги, разлеглась огромная красная корова. Оттого, что она лежала на земле, бока ее, набитые за полдня пастьбы, были как большущие раздутые меха. Карасик прилагал все усилия к тому, чтобы проскочить мимо коровы, и места в степи было много, можно и с дороги свернуть — степь ровная-ровная. Но велосипед, как завороженный, направился передним колесом именно на эту лежащую корову. Федя вспотел, но как ни рулил, велосипед так и врезался в мягкий коровий бок.
Что получилось из этого столкновения — Федя разбирался после. Во-первых, корова, разморенная знойным солнцем и дремавшая, вскочила в одну секунду на ноги, словно она была не корова, а взбрыкивающий теленок, Карасик полетел на землю, Стаська орал:
— Ты нарочно, да, нарочно наехал?!
У велосипеда переднее колесо перекособочило, руль вывернуло на девяносто градусов.
После этого происшествия Стаська ни на секунду уже не доверял Феде своего драгоценного велосипеда.
— Ноги подними! — вдруг донеслось до Фединого сознания. — Ты что, оглох, парень?..
Федя встрепенулся и поднял ноги от пола. Пожилой матрос со шваброй в руках мыл полы в зале ожидания.
«Чуть не заснул, — обрадовался, что его разбудили, Карасик. Он посмотрел в темное окно, за которым совсем рядом дышала Волга, ползли огоньки то катерка, то лодки. Решил: — Буду смотреть в окно, чтобы не задремать».
Но та история с походом на чужие бахчи снова ожила в его воображении. Карасик снова увидел, как, замаскировавшись в кустарниках кулис, они потом пошли на бахчу, сорвали два арбуза и, когда уже возвращались к оставленному в кулисах велосипеду, совсем рядом услышали, как гром среди ясного неба:
— А! Вот вы где!.. Вот я вас!..
Стаська бросил арбуз и припустил что есть мочи. Федя со своим арбузом мчался следом. Свой арбуз он не выбросил, наверное, потому, что растерялся. Но бежать ему было труднее, и он поотстал от своего дружка.
А сзади, настигая, неслось:
— Вот я вас сейчас, фулюганы!
На какой-то миг Федя оттянулся и увидел бегущего за ними дядьку. У дядьки одна нога была деревянная, но он удивительно быстро прыгал через арбузные плети, а в руках держал ружье. Карасик припустил еще сильнее и вдруг услышал, как треснул выстрел и над головой что-то пронеслось-прошелестело.
Но вот и кулисы. За кулисами — дорога. Когда Карасик выбежал на дорогу, он увидел, как Стаська далеко впереди, согнувшись на сиденье велосипеда, накручивал педали, словно на велосипедных гонках.
— Уж не мог подождать с велосипед ом-то… — упрекал через пять минут Карасик.
— Ага! — защищался Стаська. — Слышал, как он пульнул? Тебе что, если бы и поймал, а у меня мог велосипед отобрать…
Получалось, что Стаська Рыжий не удирал, а спасал велосипед.
— Чего ж арбуз свой бросил?
— Хм!.. Вот чудак, — удивился Стаська. — Чем же мне за руль держаться, если бы арбуз не бросил?..
Карасику возразить было нечего, доводы Стаськи выглядели вполне убедительно. Федя в тот раз даже не обиделся на Рыжего. Вот еще, из- за какой-то чепухи обижаться! Какое-то сомнение закралось в его душу, какая-то беда потревожила. А так они мирно сидели прямо на дороге и с аппетитом уплетали арбуз, расколов его кулаком на две половинки. Арбуз был не ахти какой красный, как говорят в Песчанке, «потэклый», что означает, что арбуз только-только начинает розоветь, он еще, собственно, белый, но белая мякоть его уже сочна и даже немного сахариста… Вдруг Федя увидел: по дороге бежит собачонка. Собачонка остановилась, глянув на Федю, подняла морду и… вместо того, чтобы залаять, замычала, громко, протяжно:
— Му-у-у-у-у!
Карасик подскочил от неожиданности на скамье и проснулся. Вот ведь, скажи пожалуйста, опять чуть не уснул! Лучше, наверное, встать и походить, чтобы сон разогнать… Точно. А то проспишь пароход, билет пропадет и кукарекай тогда на пристани…
Но вставать не хотелось. И Федя решил: вставать и ходить он не будет, но глаза не закроет ни на минуту. А с открытыми глазами ни один человек не может спать. Он взял в руки портфель, положил его на колени, отпер и запер замок, огляделся: тетенька, что сидела рядом с ним, клевала носом, девчонки сзади безмятежно спали, привалившись друг к другу, женщины с двумя малышами не было, видно, ушла.
«Наверно, уже часов одиннадцать-двенадцать», — прикинул Карасик. Он стал смотреть на лампочку на потолке, но на лампочку долго смотреть нельзя — глазам больно. Федя отвел глаза, но в них все равно оставался желтый круг.