— Так хватит! — Остановила зал девушка-сова. — Ваши выкрики могут задеть честь мистера Гулливера.
— Нет, что вы, я не принимал их выкрики на свой счет. Так как я не из вашего времени, то и ваш отбор меня не особо трогает. Вы можете обращаться ко мне по имени и этого будет достаточно. Что вы будете думать обо мне на самом деле, ваше право.
— Прекрасно, мистер Гулливер. Я вижу, что ваша известность заслужена вами. Вы понимаете свободу так же, как и мы.
— Спасибо. — Поблагодарил я ведущую. — Ну, и что же тревожит ваши молодые умы помимо разделения на «трансов» и «нетрансов»?
Из зала не раздалось ни звука. К моему великому удивлению, проблема разделения людей будоражила молодые умы монополистическим образом.
— Я не очень способен в устном красноречии. — Решил я подзадорить зал на общение. — Неторопливое письменное изложение мыслей удается мне гораздо лучше, особенно потому, что можно зачеркивать и переписывать заново. Будучи студентом, в том же возрасте, что и вы сейчас, мне задали загадку, над которой я думал больше четверти часа, и я хочу задать ее вам. Уверен, что у вас ее решение займет гораздо меньше времени. Итак, готовы?
Зал одобрительно загудел. Мне помнилось еще, как в таком горячем возрасте я любил головоломательные загадки.
— По дороге шли два отца и два сына, и нашли три яблока. Им удалось поделить их поровну. Каким образом?
Зал замер.
— Усложним задачу. — Произнесла в зал девушка-сова. — Планшетами и смартфонами не пользоваться.
По залу побежал шепот. Студенты наклонялись друг к другу, совещались, спорили.
— Это логическая задача? У нее есть решение, или это забавная шутка? — Спросила сова, прикрыв микрофон.
— Вполне логическая, с очевидным решением. Вы сами еще не догадались?
— Нет, математические расчеты не мой конек. Я гуманитарий.
— Да там нет ничего математического.
— Как же, там надо делить.
— У меня есть ответ? — В зале поднялась рука.
— Пожалуйста, поделитесь. — Я посмотрел на время. Прошло меньше трех минут.
— Если вы не поставили условие, что два отца и два сына шли по дороге одновременно, то мне видится, что решение кроется именно в том, что шли они по очереди, и каждый из них нашел по три яблока.
Несомненно, молодой человек шевелил мозгами, найдя лазейку в моей загадке.
— Не совсем, они шли одновременно, и нашли три яблока на всех.
— Это не возможно, если только не убить одного родственника. — Выкрикнули из зала.
— Думайте. — Посоветовал я.
— Ваша задача противоречит элементарной математике. Три яблока не делится на четверых никоим образом.
— Они порезали их на четвертинки и взяли потом по три доли!
— Делить нельзя. Они взяли по целому яблоку.
— У одного из них была аллергия на яблоки, и он отказался!
— Нет, неверно. Они все любили яблоки и желали их съесть.
— Вы, наверняка, предлагаете способ решения, от которого наука уже отказалась!
— Вряд ли наука откажется от родства. Это подсказка.
— Один брат был сиамским близнецом с одним желудком на двоих.
— Не знаю о чем вы, но там были вполне нормальные люди.
— Я проверил ваше условие программой, и она выдала результат, что оно некорректное. То есть условия вашей задачи не соответствуют нынешним научным выкладкам. — Студент с козлиной мордой, в толстых очках, размахивал прямоугольником перед собой, являющимся, как мне показалось, неким посредником в его умозаключениях.
— Все так считают? — Спросил я зал.
Снова тишина. Никто не хотел прослыть глупцом.
— Я оглашу ответ. С прискорбием сообщаю, что вы думали дольше, чем я. Видимо мне не на что было надеяться, кроме собственной сообразительности. — Прошло почти двадцать минут. — Итак, по дороге шли два отца и два сына, если сказать иначе, то это был внук, отец и дед. Отец был одновременно и сыном и отцом, внук сыном, дед отцом. Просто? — Вместо смеха и гула, в зале снова повисла тишина.
На мордах студентов замерла гримаса тяжелой интеллектуальной работы. Они уже не пытались понять задание, они пытались понять ответ. В разум закралось подозрение, что мой способ мышления и моих потомков где-то на исторических путях сильно разошелся. Приподнятый утренний настрой, на который я возлагал большие надежды, испарился.
Меня одолело чувство, что я на этом корабле совершенно инородное тело. Меня либо не понимали, либо хотели использовать. Рано или поздно, когда с меня нечего будет поиметь, я останусь в совершенном одиночестве. Или того хуже, меня объявят неопределившимся изгоем, заслуживающим презрения.
Я не понимал до конца, но чувствовал, что у людей, называвших себя «определившимися» есть какая-то изначальная ложная предпосылка, слепая вера в которую не дает им увидеть того, в кого они превратились. Слишком много мишуры вокруг, ярких упаковок, громких деклараций и совсем мало внутри. За внешним разнообразием скрывалось полное однообразие мышления. Меня одолела тоска и уныние. Я сделал вид, что мне стало нехорошо, и покинул собрание. Не успев дойти до выхода, я понял, что обо мне уже забыли. Молодые интеллектуалы начали горячий спор на тему, которую я не понимал.
Нечаянно, из-за подавленного состояния, я спустился ниже своей палубы на два уровня. Свет здесь горел реже и был более тусклым. Он падал желтыми пятнами на серые стены, чтобы подчеркнуть их унылость. Никаких ковров на полу не было и в помине. Не скажу, что в моем доме все было намного красочнее, нет, возможно и там было все довольно серо, но после контраста с верхними палубами, эти выглядели чрезвычайно тускло.
Открылась дверь в каюту. Оттуда вышел человек в коричневой рубахе с закатанными рукавами. Самое удивительное, у него была обыкновенная человеческая голова. После множества морд, которые я повидал за эти дни, человеческое лицо казалось мне совершенно экзотическим. Человек, напротив, совсем не удивился, увидев меня.
— Здравствуйте. — Поздоровался я и улыбнулся во весь рот. Мне чертовски приятно было видеть нормального человека.
— Здорово. — Человек остановился, немного обескураженный моим довольным лицом. — Откуда ты?
— Оттуда! — Я показал пальцем вверх. — Не слышали, я Лемюэль Гулливер, которого спасли несколько дней назад. Наш корабль разбило ураганом у берегов Африки.
— Нет, не слышал. Нас не особо информируют о том, что происходит наверху, если это не касается наших обязанностей напрямую. — Он посмотрел на меня изучающе. — На какую должность?
— Что? А, нет, простите, меня не работать к вам отправили, я случайно забрел. — Человек с нормальной головой принял меня за такого же «неопределившегося» как и он. — Вы не поверите, но я из восемнадцатого века, плыл в Ост-Индию и попал в ураган, который каким-то невероятным образом выбросил меня в ваше время.
Меня одарили подозрительным взглядом. Я понимал этого человека. Его реакция на мое признание была нормальной.
— Признаться, мир изменился сильнее, чем я мог себе представить.
В дверном проеме каюты, из которой вышел мужчина, появилась женщина, одетая в скромный домашний халат.
— Джонни, ты еще не ушел? Кто это? — Спросила женщина.
— Нет. Мне тут пытаются рассказать, что люди научились перемещаться во времени. Господин говорит, что он из прошлого.
— Для господина он имеет слишком обыкновенную голову.
— Я на самом деле из Англии восемнадцатого века. Меня зовут Люмюэль Гулливер. Может быть, вы слышали это имя?
— Нет, не слышали. Мое дело электрика на корабле. — Ответил мужчина. — Они вам поверили?
— Разумеется. Они смогли подтвердить, что я не обманываю их, взяв у меня кровь.
— Понятно. Что ж, поздравляю вас, Лемюэль. Я первый раз вижу чтобы скотоголовые приняли человекоголового.
Я не знал, что ответить. Пауза между нами затянулась неприлично долго.
— Ладно, у меня нет времени, болтать, надо идти на работу. Никто, кроме меня ее хорошо не сделает. Приятно было познакомиться, Лемюэль. — Джонни протянул мне руку.
— Взаимно.
Мужчина развернулся и спешно направился вдоль коридора.
— Мне тоже пора. — Сказал я женщине и собрался идти.
— Вы не хотите пообедать? У нас жареная картошка с говядиной.
— Настоящая? — Я замер на полушаге.
— Что? Ах, я поняла, вам, наверное, не понравилась кухня этих? — Она показала рукой вверх.
— Да, не особо. Мне она показалась не похожей на ту, к которой я привык.
— Не вы один. Нам человекоголовым она тоже не по душе. Чтобы она нравилась надо иметь, сами понимаете, другую голову. Так что, примите предложение?
— Пожалуй, приму. — Я почувствовал себя голодным, особенно после того, как представил себе кусок настоящей жареной говядины.
Обстановка в каюте выглядела скромно, особенно в сравнении с теми помещениями в которых меня заставляли отрабатывать контракты, но по-домашнему уютно. Хозяйка дома подняла крышку сковородки. Из под нее поднялся ароматный пар, усиливший голодные позывы в моем желудке.
— Простите, я до сих пор не знаю, как вас зовут? — Мне захотелось сделать комплимент женщине.
— Люси.
— Очень приятно. Скажу вам честно, с момента, как я оказался на этом корабле я не вдыхал еще ничего вкуснее.
Женщина засмущалась. Поставила передо мной тарелку с жареным рассыпчатым картофелем и кусками говядины. Блюдо выглядело жирным и аппетитным. Вкус его оказался под стать запаху и здорово напомнил мне еду из моего времени. Ничего лишнего, жир, мясо, лук и соль. Мясо само по себе имело божественный вкус и не нуждалось в лишних специях.
— Я сейчас проглочу свой язык, просто объедение! Не пойму, почему эти ското…, «определившиеся» едят такую безвкусицу?
— Они вообще странные. Мой Джонни говорит, что у них с головой что-то не то.
— Вообще-то у них головой точно что-то не то. Мне интересно, а с чего началось разделение людей на обыкновенных и с головами животных?
— Давно это было и начиналось вроде как хорошее дело. Люди озаботились тем, что не хотят есть мясо. Им, видите ли, было жалко бедных животных. На них долго никто не обращал внимания, но они не сидели сложа руки. Устраивали демонстрации и шествия, называли тех, кто ест мясо, пожирателями трупов. Когда их попытались окоротить, они тут же обвиняли власти в том, что их лишают свободы выбирать себе пропитание. Получается, что мир, который создал для них Господь, они посчитали неправильным. В наказание он и наградил их головами травоядных животных. Но их это не проняло. Они смогли вывернуться и выставить себя, как новую ветвь цивилизации, имеющей свободу делать выбор. А дурной пример, сами знаете, заразителен. По миру пошла волна выбора свобод. На мой взгляд, люди старались выбирать себе самые небогоугодные свободы. Нам казалось, что началась эпидемия, а те, кто поддержали изменения, думали, что обретают какие-то новые необыкновенные сво