— Поскольку ты остался жить и работать в Халябе и обзавелся там семьей, то считаешься гражданином этой страны.
Я не возражал, и он продолжил:
— Мы разрешим тебе остаться здесь на десять дней. Этого достаточно для путешественника.
— А если мне здесь понравится, и я захочу остаться на больший срок? — спросил я.
— В таком случае подай прошение, мы рассмотрим его и вынесем вердикт — либо положительный, либо отрицательный.
Я кивнул в знак удовлетворения, скрыв при этом свое удивление. Он снова заговорил:
— Мы приставим к тебе необходимое сопровождение.
— А могу я от него отказаться? — поинтересовался я.
— Это обязательный порядок для твоего же блага.
Он хлопнул в ладони, и в комнату вошел человек лет шестидесяти. На нем была такая же форма, состоявшая из куртки, набедренной повязки до колен, сандалий и головного убора, похожего на шлем, но только из хлопка или льна.
— Кандиль Мухаммед аль-Инаби, путешественник, — сказал чиновник, переводя взгляд с меня на него. — Флука, твой проводник и уполномоченный туристического управления.
Мы покинули учреждение, и Флука молча, как тень, последовал за мной, лишив меня свободы и духа приключений. Он шел большими шагами рядом со мной, и мы вместе погрузились в темноту, ища защиты в свете звезд и факелов стражи.
— Мы на пути в гостиницу, — сухо пояснил он.
Миновав квадратную площадь, мы подошли к гостинице, которая в свете факелов казалась не менее огромной и роскошной, чем гостиница в Халябе. И хотя комната оказалась меньше и проще, в ней было все необходимое для отдыха, к тому же она была чисто прибрана. Я заметил две сдвинутые кровати и обеспокоенно спросил:
— Зачем вторая кровать?
— Для меня, — спокойно ответил Флука.
С нескрываемым недовольством я спросил у него:
— Ты будешь спать в одной комнате со мной?
— Конечно, зачем занимать две, если мы поместимся и в одной.
Разозлившись, я возразил:
— В комнате я предпочитаю находиться один!
— Таков закон нашего государства, — отвечал он с тем же спокойствием.
Я брезгливо сказал:
— В таком случае свободным я себя здесь могу чувствовать только в туалете.
— И этого тоже никак нельзя, — сухо заметил он.
— Ты понимаешь, что говоришь?
— У нас нет времени на пустые обсуждения.
Я нахмурился и закричал:
— Тогда мне лучше продолжить путешествие!
— Каравана не будет еще десять дней..
Он переоделся в ночную рубашку и прошел к своей кровати со словами:
— Для вас здесь все новое, все непривычное, надо избавляться от плена вредных привычек.
Смирившись, я переоделся и лег в постель, но был настолько раздражен, что не мог уснуть, пока меня не одолела усталость.
Утром мне было так же неприятно видеть его в комнате, как и вечером, но я набрался терпения. Флука отвел меня в столовую, мы сели за маленький стол и позавтракали кефиром, булочками, яйцами и засахаренными фруктами. Завтрак был вкусный и сытный, и я съел его полностью, не притронувшись только к стакану вина.
— Вино подается к каждой еде, это обязательно, — сказал мне Флука.
Я резко ответил:
— Мне вино не нужно.
Он с привычным спокойствием заметил:
— Я знал многих мусульман, пристрастившихся к выпивке.
Я улыбнулся, оставив его слова без ответа.
— Неужели ты и правда веришь, что твоему Богу есть дело до того, пьешь ты вино или нет? — спросил он.
Когда он увидел, как я переменился в лице, то мягко произнес:
— Прошу прощения.
Мы вместе вышли из гостиницы, чтобы совершить первую прогулку по городу. Я осмотрелся по сторонам, и от увиденного мне стало страшно. Меня ужаснула пустота. На площади со всеми отходящими от нее улицами не было ни единой души. Город был пуст, покинут, мертв. Очень чистый, заботливо ухоженный, с огромными зданиями и высокими деревьями, но без признаков жизни. Я бросил на Флуку тревожный взгляд:
— А где люди?
Он ответил с раздражающим спокойствием:
— Все работают, и мужчины, и женщины.
Я спросил, удивленно:
— Разве нет неработающих женщин? И безработных нет?
— Все работают. Безработных нет. Неработающих женщин тоже нет. Детей и стариков увидите в специальных парках.
Я не мог поверить:
— В Халябе кипит работа, но и на улицах всегда море народу.
Он помолчал, затем произнес:
— Наш порядок не похож ни на один другой. Каждого из нас готовят к труду, и потом мы работаем. Каждый получает соответствующую плату. Только в нашем государстве нет богатых и бедных. Здесь царит справедливость, десятой доли которой не могут добиться другие государства.
Пока мы переходили от одной пустой улицы к другой, он указывал на здания:
— Смотри, все дома одинаковы. Нет дворцов, нет особняков, нет домов побольше или поменьше. Разница в заработках незначительна. Все равны, кроме тех, что отличились в работе. Самой маленькой зарплаты достаточно, чтобы уважаемый человек имел жилье, мог прокормиться, одеться, выучиться, посещать культурные заведения и развлекаться.
Я едва мог в это поверить и отвечал ему банальными фразами. Между тем панорама улиц и зданий потрясла меня. По инженерной мысли они не уступали зданиям в самом Халябе. Флука провел меня в огромный парк, к которому можно было пройти по огромному мосту, перекинутому через широкую реку. Я никогда не видел парка, равному этому по площади и богатству цветов и деревьев. Флука сказал:
— Это парк для тех, кто состарился, у кого период активной работы уже за плечами.
Я увидел пожилых людей обоего пола, для которых парк был излюбленным местом прогулок и легких физических упражнений, где они собирались, чтобы пообщаться и попеть песни.
— Такой парк есть в каждом городе.
Он сказал это с удовлетворением и гордостью. Я же подумал, что в других странах не встречал системы, столь хорошо заботящейся о человеке. Мое внимание привлекло большое число горожан, преодолевших, по меньшей мере, восьмидесятилетний рубеж. Флука заметил это и тотчас объяснил:
— Наше питание включает все необходимые элементы. Мы избегаем излишеств и в отведенное время занимаемся на работе гимнастикой.
Интересно было увидеть в парке молодоженов — вступивших в брак вдовца и вдову на восьмом десятке. Они сидели на берегу искусственного озера, свесив ноги в воду, в зеркале которой отражались кроны склонившихся деревьев. Мне было так приятно находиться рядом с этими людьми, что я оставался в парке, пока Флука не произнес:
— Теперь посмотрим парк для детей.
Оба парка — и для детей, и для стариков — разделяла громадная площадь, на которой вполне мог бы поместиться маленький городок. По мере нашего приближения к парку до нас доносились голоса детворы. Он был настолько огромен, что выглядел как государство в государстве. В парке находилось несметное число детей — от совсем маленьких до подростков. Игровых площадок было и не сосчитать, так же как и учебных уголков, где работали воспитатели обоего пола. Я спросил своего спутника:
— Это для развлечений или обучения?
— И для того, и для другого, — ответил он. — Здесь раскрывают различные способности детей. И с каждым занимаются по индивидуальному плану в соответствии с его задатками. Воспитатели и воспитательницы заменяют родителей, занятых на работе.
Я наивно заметил:
— Ничто на свете не может заменить родительскую нежность.
Флука спокойно ответил:
— В государстве Аман подобная народная мудрость звучит смехотворно.
За один раз невозможно было посетить все, и мы отправились обедать в гостиницу. Обед состоял из жаркого с цветной капустой, хлеба и яблок. Незадолго до захода солнца Флука отвел меня на большую площадь. Мы остановились под тополем.
— Пришло время увидеть народ Амана, — сказал он.
К площади сходились четыре главные улицы. И с заходом солнца появились первые люди, словно это был час возрождения города. Все улицы заполнились бессчетным множеством мужчин и женщин. У каждой группы была своя незамысловатая форма, как в армии. Несмотря на то, что эти гудящие людские волны наплывали друг на друга, они продвигались ровным строем. Слышался лишь только шепот. Лица сосредоточенные и усталые, шаги быстрые, словно каждый идет по своему делу. Одна сторона улицы — для идущих в одном направлении, другая — для идущих обратно. Никакой грусти, никакой радости — воплощенный образ равенства, порядка и сосредоточенности. Это вызвало у меня в равной степени восхищение и тревогу. Столпотворение достигло своего предела, затем начало медленно спадать, но не прекращалось, пока с наступлением сумерек пустота не отвоевала свое пространство.
— Куда они? — спросил я Флуку.
— По домам.
— Позже они снова выйдут?
— Нет, будут дома до утра. Что касается развлекательных заведений, то жизнь там начинается вечером выходного дня каждую неделю.
— Значит, каждый вечер мы будем сидеть в гостинице? — озабоченно спросил я.
Он безразлично ответил:
— В гостинице для иностранцев есть заведение, в котором ты найдешь все, что пожелаешь, — напитки, танцы, песни.
Там мы и провели вечер. Я увидел странный танец и завораживающие фокусы, услышал новый стиль пения, но это не сильно отличалось от того, что я уже видел и слышал в Халябе.
На следующий день мы побывали на фабриках, рынках, в образовательных и медицинских центрах, которые не уступали халябским по своему размаху и благоустройству. Я постоянно восхищался и рассыпался в похвалах. Моя прочная вера в превосходство цивилизации, существующей в стране ислама, поколебалась. Однако мне не нравились хмурые лица, скованные суровой холодностью. Лицо моего спутника Флуки эта черта превратила в маску, от которой невозможно было избавиться и которая отравляла радость общения.
Мы посетили знаменитую историческую крепость, стены которой были украшены резьбой и росписью.
— В этой крепости произошла решающая битва, окончившаяся поражением царя-тирана и победой народа, — сказал Флука.