— Ты прав.
— Дворец короля — настоящее чудо!
— На земле Машрик нет короля!
Прочитав удивление на моем лице, он продолжил:
— Машрик — это столица и еще четыре города. В каждом из городов есть свой господин, во владении которого пастбища, скот и пастухи. Население — рабы, подчиняющиеся воле господ и получающие взамен скудное пропитание и безопасность. Дворец, что ты видел, принадлежит господину столицы. Он самый важный и богатейший из господ. Но над остальными он не властен. У каждого из них есть своя вооруженная охрана наемников, которых обычно привозят из пустыни.
Что за странный порядок! За исключением некоторых отличий он напомнил мне уклад жизни племен в доисламские времена. Господа сродни землевладельцам нашей страны, но разница все-таки есть — их отличает разная степень невежества. В любом случае наш грех в стране Откровения ужаснее, чем у остальных народов.
Я был осторожен и только слушал, воздерживаясь от критических замечаний, как и подобает чужестранцу.
— Каким образом был возведен этот великолепный дворец, если все подданные — простые пастухи? — поинтересовался я у него.
Фам с гордостью ответил:
— Инженеров и рабочих привезли из государства Хира, а изумительная мебель и украшения дворца были произведены в земле Халяб, которыми она славится.
Помолчав немного, я попросил:
— Господин Фам, расскажите о вашей религии.
— Все население Машрика поклоняется луне. В полнолуние бог является во всем своем могуществе. Тогда все устремляются на пустырь, чтобы встать вкруг жреца для молитвы. Затем совершаются обряды — танец, пение, опьянение и совокупление.
Потрясенный, я спросил:
— И таким образом они обеспечивают себе бессмертие в раю?!
— Нам неведомы ни бессмертие, ни рай. У нас нет ничего, кроме ночи полнолуния!
Я колебался, но все же спросил:
— У вас нет ни медицины, ни образования?
Он пренебрежительно ответил:
— Наследники господина обучаются конной выездке и получают знания о боге луны. При каждом дворце есть врач, выписанный из Хиры или Халяба. А что касается народа, то он брошен на милость природы. Заболевшего изолируют до тех пор, пока он или поправится, или умрет и его склюют стервятники.
Я посмотрел на него вопросительно, а он продолжил:
— Жизнь полностью согласуется с законом луны и ее учением. Именно поэтому мы — народ, который в основном пребывает в веселье и довольствии. Мы самый счастливый народ, господин Кандиль!
Про себя я подумал, что это, без преувеличения, помутнение рассудка, но вслух произнес:
— Я рад за вас, господин Фам!
Часть ночи я провел, записывая в тетради хроники путешествия и описывая увиденное. Другую часть ночи, не в состоянии заснуть, я размышлял над искушениями человека в его земной жизни и спрашивал себя, действительно ли в стране Габаль отыщу панацею?!
Последующие несколько дней прошли без событий, не считая того, что я осмелился сбросить часть одежды, оставив только короткие штаны и повязку на голове. Однажды утром я увидел толпу бегущих людей и услышал перешептывание постояльцев. Я поспешил к Фаму узнать, что там происходит. И он прокричал:
— Ночь полнолуния! Ночь богоявления и поклонения!
Новость потрясла меня. Он пообещал, что зрелище будет захватывающим. Я сразу же отправился на рынок, где встретился со своими спутниками-купцами, разбившими лагерь у входа. Днем они работали, а вечера проводили в развлечениях. С азартом и знанием дела они занимались обменом товаров. Мне бросилось в глаза, что купцы имели дело не с жителями, а с представителями господина столицы, который единолично являлся и продавцом, и покупателем товара. Остальная часть рынка представляла собой длинный проход, по обеим сторонам которого стояли палатки, заполненные продуктами и мелким товаром — расческами, зеркальцами, дешевыми украшениями из стекляруса.
Я пообедал в гостинице, затем, когда солнце уже клонилось к закату, направился на площадь поклонения. Мужчины и женщины стояли плотным кольцом, оставляя центр круга свободным. Обнаженные и бронзовые, блестящие от пота, они чего-то ждали, источая возбуждающий запах человеческих тел. Перед закатом набежали тучи, закрывшие голубой небосвод. Ненадолго заморосило. Дождь был встречен радостными гортанными криками людей, безоглядно верующих и готовых к испытаниям. Не успело солнце скрыться с одной стороны, как с противоположной взошла полная луна — грандиозная, величественная, притягательная, дающая надежду. И мгновенно раздалось такое ликование, что птицы в небе перепугались. Луна продолжала восхождение, проливая золотой свет на бронзовые тела и воздетые к небу, словно хватающиеся за этот плывущий свет, руки. Немало времени прошло в благоговейном молчании, пока луна не застыла в центре небосвода. В этот момент откуда-то раздался протяжный возвещающий трубный звук, и северная сторона круга расступилась, освобождая место приближающемуся почтенному человеку — высокому, обнаженному, с отпущенной гладкой бородой. Он двигался, опираясь на длинный посох. Достигнув центра круга, остановился. Все взгляды были прикованы к жрецу луны. Наступила тишина. Жрец продолжал стоять неподвижно. Вдруг он отбросил посох, упавший к его ногам, и поднял голову и руки к небу. Тысячи рук последовали за ним. Он хлопнул в ладоши, и в одно мгновение из глоток вырвался гимн. Он зазвучал так мощно и всеобъемлюще, как будто и земля, и небо, и все пространство между ними, опьяненные хмелем песнопения любовников, участвовали в этом действе. Меня поглотил возбуждающий ритм: дикий, грубый, гудящий и отдающийся эхом. Во мне бурлили эмоции, и охватила дрожь вожделения. Действо достигло наивысшей точки, затем стало постепенно спадать, шаг за шагом, пока не пришло в состояние полного спокойствия, слившись с тишиной. Жрец опустил руки и посмотрел перед собой. За ним последовали и другие, обратив взгляды в его сторону. Он величаво поднял свой посох, взял его в левую руку и заговорил:
— Вот бог является во всем величии и красоте. Является в свое время, не оставляя рабов своих. Милость бога — благодать рабам его.
Из окружавшего его людского моря послышалось благодарственное бормотание. Жрец продолжал:
— Лунные циклы говорят нам, что жизнь конечна и что она идет к завершению. Но она добра к тому, кто добр, улыбчива тому, кто приветлив. Не растрачивайте ее щедроты на глупости.
Раздались радостные возгласы, подобные стремительно падающей звезде, ладони захлопали в ритме танца. Жрец не останавливался:
— Остерегайтесь ссоры, остерегайтесь зла. Злость разъедает печень, жадность вызывает несварение и порождает болезни, алчность приводит к несчастью. Веселитесь, развлекайтесь, изгоняйте дурные помыслы удовольствием.
В это время раздался бой барабанов, и тела начали сотрясаться в пляске. На призыв откликнулись и груди, и чресла. В лунном свете движение продолжало нарастать и шириться. Земля плясала, благословленная луной. Объятья перемежались с танцами, под луной все слились во всеобщей любви. Я ошеломленно смотрел вокруг, будто попал в юношескую мечту, кровь кипела в венах, желания граничили с умопомрачением, сердце жаждало безумия.
Я вернулся в гостиницу, шатаясь от переизбытка чувств. Приступ похоти жестоко вцепился в мои раскаленные нервы. Бодрствуя при свете свечи в своей комнате, я делал записи в тетрадь и размышлял об испытаниях, которые подстерегали чистоту моей веры, вспоминая пору своего религиозно-духовного воспитания под руководством шейха Магаги аль-Губейли. Я предавался размышлениям в никчемной расслабленности. Внезапно мой слух пронзил крик о помощи. Я вскочил на ноги, готовый броситься на выручку, но обнаружил, что стою в непроглядной темноте. Видимо, я заснул, и сон поглотил все мое существо. Проснулся я рано и, покидая гостиницу, спросил:
— Могу ли я как иностранец попросить встречи с местным мудрецом?
— Это жрец луны, — ответил Фам. — Он всегда рад принять чужестранца. Я устрою тебе встречу с ним.
Я направился на рынок, но не нашел там никого из купцов. Аль-Кани бен Хамдис сказал, что все отправились во дворец уладить некоторые формальности со стражником господина. Он спросил меня:
— Ты решил продолжить путешествие с караваном?
— Да, здесь нет ничего стоящего, — машинально ответил я.
— Ты прав, это нищая страна, а вот дальнейшее путешествие обещает богатые впечатления.
— Что меня действительно интересует, — откровенно ответил я, — так это земля Габаль.
Он улыбнулся:
— Да позволит тебе Всевышний насладиться прекраснейшим из творений!
Скука и жара стали угнетать меня еще сильнее. Я начал развлекаться прогулками по рынку. Перед палаткой старика, продающего финики в корзинах из пальмовых листьев, я невольно замер в изумлении. За его спиной в глубине палатки прелестная девушка кормила голубку. Это была обнаженная бронзовая Халима Машрика с красивым, созревшим, но нетронутым телом. Я замер, мой взгляд был прикован к ней, и все перестало существовать, кроме нее. Круглым, как луна, лицом, черными глазами и длинной шеей она действительно напомнила мне Халиму. В одно мгновение передо мной пронеслась вся история моего сердца. В одной точке встретились реальность прошлого, магия настоящего и мечта будущего. Страсть охватила мою душу благодаря этому удивительному созданию. Что за зов, что за плен! Я подошел к ней ближе и полностью растворился в ней, не обращая внимания на ее старика отца, утратив свою врожденную застенчивость и пренебрегая необходимыми в такой ситуации церемониями. Я позабыл скуку, жару, план путешествия, мечту о Габале, даже надежды на благо Родины, которые я лелеял. Я позабыл обо всем, ибо обладал всем. Меня охватила радость и ощущение полноты бытия. Девушка отступила назад и скрылась. Оставшись один, я пришел в себя под пристальным взглядом старика. Мое счастливое наваждение испарилось, и я возвратился в реальность с ее соблазнами и запахом пота. Я начал было уходить, но меня окликнул старик:
— Эй, чужеземец!
Отметив про себя, что попал в неприятную историю, я остановился и обернулся. Он мягко сказал: