— Подойди сюда.
Смущаясь, я подошел. Он спросил:
— Тебе приглянулась моя дочь Аруса?
От неожиданности я онемел и ничего не ответил. Он повторил:
— Тебе приглянулась Аруса? В Машрике ей нет равных!
Я смущенно пробормотал:
— Простите меня.
— Все, кто ее видел, влюблялись, — с гордостью произнес он.
Посчитав, что он смеется надо мной, я рассыпался в извинениях:
— Я не имел в виду ничего дурного.
— Не понимаю я языка чужеземцев, — резко сказал старик. — Отвечай, нравится она тебе или нет?
После долгих сомнений я ответил:
— Она достойна восхищения любого.
— Отвечай откровенно, она тебе понравилась?
Я склонил голову в знак согласия.
— Входи, — сказал он.
Я замешкался. Он взял меня за руку и повлек внутрь. Старик позвал Арусу. Она появилась обнаженной и подошла ко мне.
— Как тебе этот чужеземец, ослепленный тобой? — спросил он.
Она ответила бесстыдно и уверенно:
— Подходит, отец.
Старик засмеялся:
— Наконец луна пролила на тебя свой свет!
Он отвел нас в угол шатра и задернул за нами штору Я очутился с ней наедине, в безопасности, как мне казалось, но в таком замешательстве, что не смог в полной мере ощутить свалившееся на меня счастье. Означает ли это в Машрике вступление в брак? Означает ли такой брак распущенность, подобную той, что я наблюдал при свете луны? Она смотрела на меня и ждала. Страсть влекла меня к ней сквозь пелену беспокойства.
— Что все это значит, Аруса? — спросил я у нее.
— Как тебя зовут и откуда ты? — спросила меня она.
— Я Кандиль из страны ислама.
— Что ты хочешь знать?
— Это твой отец? — спросил я, указывая наружу.
— Да.
— Что за отношения сейчас между нами?
— Отец увидел, что я тебе понравилась, и привел тебя ко мне.
— Здесь так принято?
— Да.
— А что будет потом?
— Не знаю. А зачем ты прикрываешь повязкой тело?
Она с отвращением сдернула ее с меня. Мы стояли, разглядывая друг друга. И тут я опустился на колени, отбросив все тревоги, и прижался грудью к ее ногам.
В полдень ее отец сказал мне:
— Пригласи нас на обед.
Я ушел и вернулся с мясом и фруктами. Мы пообедали как настоящая семья. После короткого отдыха старик произнес:
— Ступай себе с миром.
— Мне прийти завтра? — обеспокоенно спросил я.
— Это ваше дело, — ответил он безразлично.
Я вернулся в гостиницу, потеряв рассудок и сердце. Аруса затмила для меня весь белый свет. Я попросил Фама объяснить мне случившееся, и тот сказал:
— Здесь мужчина и женщина ничем не связаны. Если юноша приглянется девушке, то она пригласит его на виду у родни. А когда пожелает, то избавится от него, неся в своем чреве его семя, которое отныне принадлежит ей.
Его слова мне были ненавистны до глубины души. Однако Фам прервал мои мысли:
— Вечером мы идем к жрецу луны. Он тебя ждет.
Мой энтузиазм по поводу встречи немного охладел. Но я заставил себя пойти, чтобы хроника моего путешествия была полной. Вечером Фам проводил меня до шатра жреца, стоящего на пустыре. Жрец сидел на коленях на шкуре перед входом. Он внимательно посмотрел на меня.
— Садись, — сказал он. — Добро пожаловать.
Когда Фам оставил нас, жрец произнес:
— Фам сообщил мне, что тебя зовут Кандиль Мухаммед аль-Инаби и что ты из страны ислама, верно?
— Да, это так.
Сверля глазами мне грудь, он сказал:
— Наверняка, как и всякий иноземный путешественник, ты пришел за знаниями!
— У мудреца всегда есть мысли, скрытые от случайного человека, — вежливо ответил я.
— Будь откровенен и не бойся. Смысл откроется тому, кто стучится в дверь с чистым сердцем.
Я глубоко задумался, затем начал разговор о том, что меня волновало:
— Самым шокирующим для меня в Машрике стали отношения между мужчиной и женщиной.
Он усмехнулся:
— Половина, если не все бедствия других народов, происходят оттого, что они не сбросили оков, сдерживающих инстинкты. Ведь если ты насытился, то живешь в свое удовольствие!
— В нашей стране Господь учит нас совсем другому! — осторожно заметил я.
— Я знаю, как это происходит в вашей стране. У вас принято заключать брак, который часто заканчивается ужасной трагедией. Даже удачный брак держится исключительно на долготерпении. Разве не так, уважаемый? Наша жизнь — и проще, и счастливее.
Я спросил, испытывая напряжение:
— А что если женщине надоест мужчина, а он не перестал ее любить?
— Женщин много, он найдет себе утешение. Все ваши беды происходят от вашей неудовлетворенности.
— Даже зверь ревнует свою самку.
— Мы должны быть выше животных, — улыбнулся он.
— Мы никогда не придем к согласию, — пробормотал я, скрывая свое отвращение.
— Я признаю это. Но и ты должен понять нас правильно. Мы воспеваем простоту и игру. Наш бог не вмешивается в наши дела. Он говорит нам только одно: ничто в жизни не вечно, да и она уйдет в небытие. Таким образом, он молчаливо повелевает нам, чтобы мы прожили свою жизнь, играя и наслаждаясь.
Набравшись дерзости в этом непростом споре, я сказал:
— Я слышал вашу проповедь, и она противоречит тому, что вами правит повелитель, которому принадлежит здесь все.
Он с сожалением покачал головой:
— Иностранцы часто указывают нам на это. Но именно господин отражает набеги кочевников. Он, как и другие господа, — единственная возможность противостоять алчности таких земель, как Хира. Да, война угрожает нам, и господа готовы нас защищать. Они в состоянии пресечь любое насилие внутри страны, обеспечивая рабам безопасную жизнь. И разве можно считать чрезмерным то, что они владеют всем, притом, что они покупают оружие и содержат наемников?
Я сказал с вызовом:
— Есть и другой порядок, обеспечивающий людям их права и защиту Родины, случись что!
Мужчина разжал плотно сжатые губы и категорично произнес:
— На нашей земле есть разные существа: растения, животные, рабы, господа, и у каждого своя природа, отличная от другого.
— У нас люди — братья от одного отца и матери, и нет различия между Султаном и ничтожнейшим из существ, — гневно ответил я.
— Ты не первый мусульманин, с которым я говорю, — пренебрежительно отмахнулся он. — Я много чего о вас знаю. То, о чем говоришь ты, — ваш девиз. Но значит ли что-то ваше пресловутое братство в реальных отношениях между людьми?
Получив жестокий удар в сердце, я вспылил:
— Это не девиз, это вера!
— Наша религия, — ухмыльнулся он, — не претендует на то, чего не в силах выполнить.
Мне захотелось быть предельно откровенным.
— Вы мудрый человек, и я удивляюсь, как вы поклоняетесь луне, считая ее богом?
— Мы видим его и понимаем его язык, — впервые ответил он серьезно и резко. — А вы видите вашего Бога?
— Он вне разума и чувств.
— Тогда он — ничто… — расплылся в улыбке жрец.
Я чуть не дал ему пощечину, но сдержал свой гнев, попросив прощения у Господа.
— Буду просить Бога наставить вас на путь истинный, — сказал я.
— И я буду просить о том же, — улыбнулся он.
Пожав ему на прощание руку, я вернулся в гостиницу с болью в сердце; нервы были на пределе. Я пообещал себе больше слушать и меньше спрашивать, либо вообще не вступать в спор во время путешествия.
— Наша религия прекрасна, но образ жизни — как у язычников! — с горечью я сказал про себя.
На следующий день рано утром я направился на рынок в шатер Арусы. Старик приветствовал меня улыбкой, а Аруса сказала кокетливо:
— Что так поздно? Я уж думала, ты сбежал.
Я поцеловал ее в губы, и она уже собиралась увести меня в наш уголок за шторой, как я остановил ее, чтобы сказать отцу:
— Отец, я хочу жениться на Арусе.
Старик захохотал, обнажив беззубый рот:
— Так поступают в вашей стране?
— Да, и тогда я возьму ее с собой в путешествие, чтобы вместе вернуться к себе на Родину.
Он посмотрел на дочь:
— Что думаешь, Аруса?
— При условии, что он обещает вернуть меня в Машрик, как только я захочу, — радостно ответила она.
— Это твое право, Аруса! — не колеблясь, ответил я.
— Но у меня нет права давать окончательное согласие. Все мы рабы господина, а он наш законный владелец. Отправляйся во дворец и заяви стражнику, что ты хочешь купить Арусу.
На моем пути возникло препятствие, которое я не мог предвидеть. И мне непременно нужно было через это пройти. Половину дня я провел с Арусой в расслабленности и наслаждении. Вернувшись в гостиницу, я поведал Фаму о том, что меня беспокоило, и он пообещал отвести меня к стражнику. Так мне было суждено войти в ворота дворца. По дороге в покои стражника я смог увидеть часть сада, утопающего в цветах и пальмах. Стражник сидел в центре просторной комнаты на большой софе розового дерева, с мягкими валиками и подушками. Ему было за шестьдесят, полный, с тяжелым взглядом, от которого исходила отстраненность и высокомерие. Фам поцеловал ему руку и изложил мою просьбу. Стражник махнул рукой в знак отказа.
— Мы запретили продажу, нам нужно больше рабов, — сказал он. Затем посмотрел на меня:
— Если хочешь, присоединяйся к нам, как это сделал Фам. Вступай в ряды рабов, получай безопасность и развлекайся с наложницей.
Я поблагодарил его за щедрость и покинул дворец с сердцем, изнывающим от горя и потери. По дороге в гостиницу Фам сказал:
— Наслаждайся девицей, пока не пресытишься, а это случится очень скоро!
Сам не сознавая того, он только умножил мои печали. Фам продолжал:
— Неподходящее время для исполнения твоих желаний. Есть новости, что Хира готова объявить нам войну.
— Под каким предлогом? — спросил я его с тревогой.
— Они жаждут захватить сокровища владык и зеленые пастбища, — усмехнулся он с горечью. — Им не нужно искать предлога.
Меня охватила тревога, и страдания мои усилились. Мы расстались недалеко от рынка, и я тотчас же направился к шатру Арусы. Старик встретил меня, пристально изучая выражение моего лица. Он сказал: