— Зачем ты здесь, Мишель? Готлиб может обидеться.
А она посмотрела на меня грустно и ответила, что это нечестно — так говорить.
— Почему?
Мишель глаза отвела и сказала, что она очень сожалеет. И что она уже извинилась. И вообще — какого черта она передо мной оправдывается! И губу прикусила. Я подумал — как все иногда просто. Извинился, и все. Будто и не было ничего. И вообще — чего я себе навоображал? Меня к ней просто парой приставили, чтобы глупостей не наделал и не залез, куда не следует. Ну, и попутно чтобы пассажиры не скучали. И Мишель ни в чем передо мной не виновата. И я ей сказал:
— Тебе не в чем оправдываться, мы ведь просто попутчики. Я заметил — тут многие по много раз пары меняют, и нисколько не грустят.
Я просто хотел ее успокоить. Сделать так, чтобы она не злилась. Мне хотелось поговорить с ней, как раньше. Ведь скоро мы прилетим на этот «Йорк» и больше никогда с ней не увидимся. Но она не успокоилась. Наоборот, посмотрела на меня с обидой.
— Зачем ты так, Юджин?
Голос у нее дрогнул, и я совсем смешался. Все, что я ни делаю, все как-то наперекосяк получается. Знаете, каково это, когда все наперекосяк? Тогда я встал, и на край кресла пересел. Как тогда, у Лив. И Мишель меня обняла и щекой ко мне прижалась.
— Тут опять могут чего-нибудь взорвать, — сказал я ей тихо.
А она ответила тоже тихо, не открывая глаз:
— Пускай. Это все из — за меня. Я тебя в это втравила. Ты не сердись на меня. Если бы ты знал, как мне жаль.
— Ну что ты. Как я могу на тебя сердиться.
И она грустно улыбнулась. Потом Мишель задремала, и я сделал музыку потише. И сидел возле нее всю ночь. Разглядывал ее лицо. Она во сне иногда хмурилась. А иногда становилась очень серьезной. Словно спорила с кем-то. Или улыбалась.
Только сейчас я ее как следует рассмотрел. Лицо у нее было круглое, вовсе не такое, как в рисуют в рекламе. Тонкий нос, пушистые ресницы, чуточку припухшая нижняя губа, ямка на подбородке. Вертикальная морщинка на лбу. Она была очень красивой женщиной. Очень.
А потом в дверь постучали и сообщили, что мы прибыли.
Я шел к выходу и рядом со мной шла Мишель. И на нас смотрело много людей. И когда мы к главному шлюзу подошли, там собралось много офицеров. Все в белом. И капитан. Он мне вежливо так кивнул, мне и Мишель, но я почему-то ему не ответил. И он стал смотреть в сторону. И всем этим белым и блестящим офицерам было не по себе, когда мы сквозь их строй проходили. Словно они меня стеснялись. Я это чувствовал. Наверное, все дело в их «традициях». Уж не знаю чем, но нарушил я их крепко. Очень они тут этого не любят. И я понял, что они, в сущности, не такие уж плохие люди. Даже наоборот. Просто бывают такие обстоятельства, когда даже хороший человек должен делать вещи, которые ему не по нраву. И ничего тут не попишешь.
Мишель меня проводила до самого конца. До стойки с надписью «Пограничный контроль». И там я увидел Лив. Она стояла у стены и смотрела на меня. А когда я ей улыбнулся, она подошла к нам, и сказала:
— Госпожа баронесса, вы позволите сказать пару слов вашему спутнику?
И при этом смотрела только на меня. Мишель пожала плечами и отвернулась. А Лив привстала на цыпочки и поцеловала меня. А я ей ответил. Губы у нее были мягкие-мягкие. Она дала мне свою карточку, где все ее номера и прочее. Сказала, если буду на Сьерра — Вентане, чтобы обязательно ей позвонил. Если захочу, конечно. И что она будет очень рада. Потом она замолчала. Мы просто смотрели друг на друга и молчали. Она была классной, Лив Зори, владелица клиники косметологии.
— Мне было очень хорошо с тобой, Юджин Уэллс, — и улыбнулась грустно. — Желаю тебе найти свою любовь. Где бы она ни была.
А потом Мишель взяла меня под руку и отвела в сторону. Достала что-то из сумочки, и протянула мне. Маленькую такую штуку, похожую на мой жетон. Сказала, чтобы я не глупил и сразу же нанял себе охрану, когда на Йорк прилечу. И что тут на все расходы хватит. И что она будет на Руре через две недели. И чтобы я с ней обязательно связался.
Только я ее карточку не взял. Не знаю, почему. Хотя Мишель и просила меня очень. Мы еще немного постояли молча, а потом она меня крепко обняла.
— Спасибо тебе за все, Юджин. И прости меня.
И глаза у нее стали мокрые. Что тут скажешь? Хоть сам плачь. И все люди, что вокруг ходили, и те, что в форме, и просто пассажиры — все на нас с любопытством оглядывались.
— Ну-ну, Мишель. Ты же целая баронесса. А я простой дурачок. Что будет с твоей репутацией? — сказал я ей. И улыбнулся.
И она мне тоже. Сквозь слезы. Голос внутри что-то у меня спросить хотел, но я ему не разрешил.
— Ты и вправду дурачок, — так она мне ответила. И погладила меня по щеке.
А я сунул свой груз под мышку и пошел к людям в форме. А маленький человек, тот самый, что был на станции возле Нового Торонто, тоже пошел за мной. Немного поодаль. Наверное, он думал, что я его не вижу. Но я видел. И голос мне сказал: «Опасность. Обнаружено недружественное наблюдение». И я понял, что он это говорит про этого человека.
Глава 24Таможенный блюз
Эти люди в форме расспрашивали меня и так и эдак. Все хотели дознаться, с какой целью я прибыл на их замечательную станцию. Это ведь имперская планета, не колония, нравы тут строгие. А я не знал, что им ответить. Просто сказал, что мне надо на Кришнагири.
Потом мой жетон куда-то сунули. И у офицера в темно-синем кителе сделалось кислое лицо. Потому как у меня, оказывается, имеется два каких-то там «срока выслуги», что автоматически делает меня имперским гражданином. И я теперь могу кататься куда вздумается.
Но очень уж ему меня пускать не хотелось, я это чувствовал. И начал офицер всякие вопросы мне задавать. Про то, чем собираюсь заняться на Йорке, потому как на Кришнагири мне с таким «счетом» нипочем не улететь. Спрашивал, какими навыками обладаю.
На что я ответил, что раньше был пилотом. Он смешался отчего-то. Сказал: «Ну да, ну да…». И повел меня в какую-то темную комнату.
Там мне приказали раздеться и положить вещи в «камеру».
Я разделся. И положил. Все, в том числе и пенал. И меня начали чем-то просвечивать.
Сначала по мне какая-то рамка ездила. И голос мне сообщил, что обнаружено излучение, близкое к рентгеновскому. И предупредил о недружественном воздействии. И еще долго меня так и сяк крутили во всяких штуковинах. Так что я замерз, и кожа моя покрылась мурашками.
Тогда голос спросил, не включить ли ему режим «электронного противодействия». А мне так все надоело, что я ему ответил: «делай что хочешь».
Он ответил «Выполняю», и в плечах вдруг защипало. А потом запахло горелым, все эти рамки остановились, зажегся свет и овозбужденные люди принялись бегать вокруг меня и ругаться друг с другом. А на меня никто внимания не обращал.
И пришел тот же офицер, только еще более хмурый, и сказал, что у них тут «небольшие неполадки». А я ему ответил: «Долго мне тут еще голым прохлаждаться?». И еще выдал про то, что я офицер. Капитан Уэллс и все такое. И про планету базирования. Очень уж это на всяких шпаков действовало. Не знаю, почему. И офицер этот сразу скис. Извиняться начал. Стал рассказывать про какие-то «оперативные сведения». И про подарок вопросы задавать. Сообщил, что сканирование не выявило никакого криминального содержимого. Уточнил, зачем я его повсюду с собой таскаю.
А я ответил, что это мои «личные вещи», и что я могу с ними делать все, что вздумается. И рыться в них никому не позволю.
Тут этот офицер с кем-то переглядываться начал. И этот кто-то знаком ему показал: мол, не видишь, не в себе парень. И меня пропустили. И даже одежду отдали. И пенал. И еще равнодушная женщина в белой шапочке вкатила мне в плечо чего-то едкого. Приставила блестящую штуку, и — пшик! «Прививка, сэр». Я даже удивиться не успел, как она уже следующего из очереди обрабатывала.
Бегущая по полу стрелка показала мне дорогу к челноку. А там у меня снова денег попросили. Без этого в челнок никого не пускали. И тут я обнаружил, что за мной уже не один человек наблюдает, а двое. Который второй, тот делал вид, будто тут работает. Для этого ему приходилось туда-сюда какой-то толстый шланг на себе таскать.
И голос мне подтвердил, что да, точно, двое. Да еще и излучение какое-то сканирующее обнаружил. И какой-то «пассивный радиоисточник» на мне. В области шеи. И что источник этот меня «демаскирует» и что рекомендуется его «нейтрализовать».
Я только плечами пожал. Мне-то что. Нейтрализовать, так нейтрализовать. У меня Мишель из головы не шла. То, как она плакала. И Лив. Совсем я в этих женщинах запутался.
И голос сообщил, что «демаскирующий фактор нейтрализован», после чего я уселся в удобное кресло и пристегнулся ремнями. Потому что на этом челноке тоже была улыбчивая девушка в красивой голубой пилотке, и мне не хотелось ее расстраивать, как в прошлый раз. Про себя я решил, что сегодня точно никаких песен петь не буду.
А маленький неприметный мужчина занял место в последнем ряду, позади меня. И еще я заметил, как перед самым закрытием шлюза в челнок вбежал тот самый человек, что шланги по коридору тягал. Видно, здорово он расстроился из-за той маленькой штучки, что была на мне и отчего-то перестала работать.
И человек этот тоже на заднем ряду уселся. Места там какие-то особые, что ли?
А потом что-то негромко зашипело, дрогнул пол под ногами, и мы стартовали.
Глава 25Прекрасная погода на Йорке
Йорк встретил меня ароматами гнили. Не то, чтобы он вонял, нет. Просто запах у него был особенным. Так пахнут мокрые водоросли, когда долго полежат на солнце. Как я потом узнал — это запах болот. Весь этот имперский Йорк — сплошные соленые болота. Тут даже моря ни одного нет. И рек. И даже озер. Тоже мне, планета. И чего они нос задирают?
И еще шел противный моросящий дождь. А народу вокруг было, несмотря на ночное время, — просто прорва. Таких толп я даже на орбитальной станции не видел. Поэтому, выйдя из автобуса, который встретил нас у трапа челнока, я впал в настоящий ступор. Стою себе и понять ничего не могу. Как же тут люди живут? Настоящий муравейник. Все куда-то бегут, толкаются. Гомон стоит как на рождественской распродаже. И над всем этим нависает что-то огромное, черное, все в каких-то круглых завитушках, в огнях, голову вверх поднимешь — едва верхушку видно. А голос подсказал мне, что здесь это называется вокзалом.