Что-то зашипело. Стекло шлема передо мной покрылось узором боевой консоли. Совершенно незнакомый рисунок. Я лихорадочно силился вспомнить, что он означает, этот многоцветный узор. И приступ паники, совсем как тогда, в академии, при первом самостоятельном полете, накрыл меня с головой. Откуда я это помню? Как я могу помнить первый полет? И удовлетворение внутри. Голос постарался. Достал откуда-то. Спасибо, дружище. Снова удовлетворение. Паника ушла. Я попытался так же, как в академии, отрешиться от мыслей. Чип сделает все сам. Я представил под собой море. Серую смазанную полоску. Услышал шум ветра над пенными гребнями.
Я закрыл глаза и ощутил как пучок моих провисших безвольных нервов, будто вожжи, подхватывает и натягивает боевой чип. Привычно шевельнул мышцами живота. У каждого пилота свой способ переключаться. У меня — такой.
Мир исчез. Мозг включился в потоковый режим. Я стал большим и мощным. Я не дышал — мне не требовался кислород. Перед глазами развернулась прицельная панорама. Куда бы я ни взглянул — тут же натыкался на полупрозрачные индикаторы систем, через которые просвечивало пространство. Я видел одновременно во всех направлениях, мог сосчитать крупицы перхоти на плечах стоящего внизу и задравшего голову краснорожего квадратного Алекса. Видел воробьев, дерущихся за внешним ограждением за кусочек пирожка. Считывал характеристики орбитальных спутников. Я мог видеть муравьишку-Васу в кипении муравьиного моря. Нет, я не видел его в привычном понимании. Я просто почувствовал, что это именно он, и определил его текущие координаты с точностью до сантиметра.
— Капитан Уэллс, номер 93/222/384, командный статус подтвержден. Приветствую на борту, командир, — плавно и неторопливо прошелестел незнакомый голос.
И откуда-то я знал, что это кажущаяся неторопливость. Потому что микросекунда субъективного бортового времени вмещает в себя до получаса такой вот неспешной диктовки. И уверенный доброжелательный голос продолжал читать свои магические заклинания, от которых у меня в нетерпении зудели кончики пальцев.
— Борт 003, «Гепард», позывной «Красный Волк», полетное задание загружено, статус всех систем — зеленый, основные двигатели в холостом режиме, оружие деактивировано, разрешение на взлет получено.
Я шевельнул какой-то частью своего необъятного сложного тела, отвечая на приветствие. Я — рыба, которая, наконец-то, сползла с песка в набежавшую волну. Я снова в родной стихии. Меня плющит от осознания собственной мощи и непередаваемого совершенства. Мой «Гарпун» — славная лошадка и хороший друг, воспоминания о нем подхватывают и качают меня в ласковой воде, я испытываю мгновенную горечь утраты и острую, неизбывную печаль по навсегда ушедшему близкому существу. «Гепард» — он теперь мой «Красный волк», и отныне мы с ним — одно целое. Он разделяет мою боль. Он радуется моей удаче. Он обещает мне радость. Он просится вверх, в голубизну полдня, жаждет вырваться в черноту космоса и обжечь датчики в вакууме.
За крохи недоступного сознанию отрезка времени я диктую ему: «Антигравы — пуск, подъем триста, основные двигатели — режим разогрева». И при этом твердо знаю, что говорю именно то, что нужно.
Сложнейший организм деловито мурлычет в ответ на мои мысленные прикосновения, и я чувствую, как усиливается в районе брюха-киля холодок — это включаются антигравы, и сверхъестественным тысяча каким-то чувством я ощущаю, как в магнитном коконе опускаются в камеры синтеза натрий-тритиевые капсулы, невидимые невооруженным глазом. И мир плавно проваливается вниз. Горизонт распахивает объятия. «Ветер 20, 9 узлов, порывы 15», — шепчет голос машины.
Я неуверенно покачиваюсь на антигравах, купаясь в этих порывах. Я — большой, только что оперившийся птенец, впервые ставший на крыло. Ощущения нового тела еще непривычны, и я раскачиваюсь на нетвердых ногах, привыкая к нему. А потом шевелю закрылками, выбирая нужное направление, и импульсы маневровых движков вспарывают прозрачный воздух. Я произношу без слов: «Старт основных, скорость 3М». В животе моем, отзываясь на команду, вспыхивают крохотные сверхновые. Я вбираю утробой тугой набегающий поток и помогаю себе глухим ревом вихревых двигателей. Мир прыгает мне навстречу и распахивается ослепительной дверью в рай.
Я лечу. И это не во сне. Я счастлив. Тело-самолет отвечает восторгом на мой восторг. Море до горизонта стелется у моих ног. Я могу перепрыгнуть его в момент, просто увеличив тягу. Но мне нравится его пахнущее солью и йодом серо-зеленое покрывало. Я бы мог лететь над ним целую вечность, раскинув по сторонам руки-крылья. Ограничения полетного задания не позволяют мне своевольничать. Я словно привязан к курсу невидимой нитью, оборвать ее — означает совершить немыслимое кощунство и разрушить царящую внутри гармонию.
«На курсе 030, высота 1200, удаление 750, подходим к глиссаде», — подсказывает «Красный волк», дублируя поток данных на моем чипе. Скорее, отдавая дань традициям, чем по необходимости.
Но мне все равно приятно ощущать его ненавязчивую подстраховку. Мысленно киваю: «Принял».
«На посадочной резкий сдвиг ветра слева направо…»
«Принял». — Я понимаю партнера с полуслова, и это ощущение мне тоже привычно и приятно.
«Луч захвачен…»
«Принял».
«…Вошли в глиссаду, выход шасси подтверждаю, готовность к посадке, разрешение получено…»
«Принял».
«…Посадочный контроль, передача управления…»
«Подтверждаю…»
Когда система посадки перехватывает управление, я расслабленно отдаюсь течению воздуха за бортом, ощущая, как стихают двигатели, и слушая, как сквозь короткое шипение маневровых дюз прорывается вибрирующий визг гравипривода в режиме торможения. И вот уже ложемент слегка изгибается, переводя тело пилота-меня в полусидячее положение. И антигравы вновь холодят брюхо, опуская меня-самолет на пятачок посадочной палубы.
Я нежусь в объятиях магнитных захватов. Я наблюдаю, как растет на экранах нижней полусферы раскачивающийся крестик. Вихревые двигатели урчат на холостых, в готовности обеспечить максимальную тягу в случае сбоя посадочной системы.
«Десять метров… пять… три… один… касание… посадка. „Красный волк“, полетное задание выполнено, остановка двигателей, температура камер синтеза стабилизирована, статус всех систем зеленый, палубная буксировка задействована».
И палуба исчезает, уступая место стеклянным стенам ангара. Последнее мысленное прикосновение — как пожатие руки.
«Приходи еще, не пропадай… мне нравится с тобой летать», — так можно перевести этот посыл без слов.
Светлеет. Демпфирующий гель исчезает одновременно с узором консоли, впуская в шлем призрачное свечение. Я шевелю конечностями, заново привыкая к своему неуклюжему телу. Голос внутри потрясенно молчит, приходя в себя. Клеменс помогает мне выбраться из ложемента.
Когда мы выходим из кишки лифта, вокруг молча стоят люди в халатах. Смотрят на меня, раскрыв рты. Я не обращаю внимания на их необычное поведение. Я все еще там, на высоте пять тысяч. Жутко хочется есть. Час полета сжигает столько энергии, сколько не сжечь десятью часами на силовых тренажерах. Это имитатор, поэтому внутривенной подпитки в нем нет.
Кто-то сует мне в руку стакан с энергококтейлем. Я усаживаюсь на бетонный пол прямо тут, у лифта. На лице моем глупая улыбка и впервые за долгое время я не боюсь, что меня сочтут дурачком.
Зубы стучат о край стакана.
— Статус всех систем — зеленый. Ни одного сбоя, — доносится сверху усиленный динамиками голос. Это та самая рыженькая девушка за пультом.
И все будто отмерзли. Начали тормошить меня. Хлопать по плечам. Жать руку. Предлагать сладости. Потом пришел мужчина в пиджаке стоимостью с мой дом на Джорджии. Глянул на меня внимательно. И на самолет надо мной. И все сразу уважительно замолчали. А Сэм его повел за стеклянную стену. И что-то горячо ему там втолковывал. А мужчина в ответ солидно кивал.
Мне не хотелось слышать, о чем именно они говорят. Я и так понял: сегодня у них первый раз, когда имитационный полет прошел штатно, без единого сбоя.
Глава 35Деловые переговоры
Васу поначалу на меня обижался — ведь я перестал с ним пиццу развозить. А как только люди узнали, что я больше не приношу коробки самолично, заказов сразу поубавилось. Доходы наши упали, так Васу сказал. Но потом узнал, чем я теперь занимаюсь, и сразу повеселел. Потому что летчикам круто башляют. И на билеты нам теперь заработать — раз плюнуть. Вот только с моим новым начальством ему надо потолковать. «Иначе обжулят, как два пальца».
Привык я к его странным выражениям. Каждый имеет право на свои странности.
И вот Васу, одетый в свои самые лучшие джинсы и отпадную новую блестящую куртку пошел со мной к Сэму.
Специально ради этого визита он сделал крутую прическу у местного парикмахера. Высокий блестящий кок впереди и выстриженный почти налысо затылок. И длинные штуки перед ушами. Васу говорит, что к переговорам надо готовиться. На переговоры надо являться во всем самом лучшем. Чтобы те, с кем мы переговариваемся, не подумали, будто мы какая-нибудь шпана.
Нас с ним сразу в испытательный цех пропустили. Меня ведь уже вся охрана знала. Охранники на входе уважительно говорили мне: «Доброе утро, мистер Уэллс». Каждый день я летал на имитаторе, едва ли не больше, чем штатные пилоты-испытатели, Алекс с Наилем. И с каждым разом мне все больше и больше летать хотелось. У меня даже пальцы по утрам сводило от нетерпения. Наверное, я маньяк. Ничего не могу с собой поделать. И голос внутри меня подгоняет. Он говорит, что никогда раньше не летал, только на каком — то «десантном коптере». На «муле» то есть. И то в качестве груза. И непонятно, кто из нас больше в небо стремится, я или он. Когда я сижу за стеклянной стеной, рядом с худенькой черноглазой девушкой — ее зовут Надира, и ожидаю своей очереди, то пью кофе. И сок. И минералку. Бисквиты ем. И чипсы. И вообще, все подряд, что мне Надира предлагает, в рот сую. Потому что мне руки занять нечем. И парни в белых халатах, что вокруг по своим делам мельтешат и непонятными словами перебрасываются, они смотрят на меня странно. Но не обидно, я это чувствую. Я для них — непонятное существо, которое не знает, откуда оно родом, но при этом способное летать, как никто другой. Я для них — соломинка, позволяющая успешно завершить очередной этап испытаний. И они готовы мириться с любыми моими странностями, лишь бы работу не потерять.