Фотографии
Барышников
Коллаж Аркадия Богатырева
Барышников перед побегом
Последний снимок Барышникова в Ленинграде.
Фото: Валерия Плотникова. Liberty Publishing House
Язык балета – как язык немых,
Но тех немых, что говорливей говорящих.
Балет – есть мир порхающих, летящих,
И сложных па, и па простых…
И ты, танцор, лети через века!
И потрясай своим искусством страны,
Пока души и сердца раны
Не превратят танцора в старика!
Написано после последнего спектакля «Сотворение мира» с участием Михаила Барышникова в театре им. Кирова 17 апреля 1973 г.
С тех пор Барышников ни разу в этом трижды переименованном городе не был. И не собирается.
С тигром наперегонки
Иосиф и Мария Бродские. White Оак Plantation. Florida.
Фото: Михаил Барышников. By courtesy of Mikhail Baryshnikov
Барышников рассказывает:
Там огромные вольеры, тигр терся о решетку, а Иосиф мурлыкал: «Мрау… мрау…мрау»… Сидел, наверное, минут двадцать. Потом пришла Мария, и тигр побежал. Они – за ним. Параллельно, с другой стороны ограды…
Барышников на дне рождения Бродского. 44 Мортон-стрит, Манхэттен. 24 мая 1986.
Фото: Наташа Шарымова
Коллаж Сергея Винника по мотивам телефильма «Остров по имени Бродский» (1-й канал, режиссер Сергей Браверман).
Стоп-кадры: помимо сольных снимков (в юности, в ссылке, в аэропорту перед отъездом из России, в тот же день в Вене), ИБ с Анной Ахматовой, Мариной Басмановой, Марией Бродской-Соццани, Владимиром Высоцким, Сергеем Довлатовым, а также главные рассказчики – Евгений Рейн и Владимир Соловьев с Еленой Клепиковой.
Иосиф Бродский, Елена Клепикова и Владимир Соловьев в “Авроре”
Иосиф Бродский & Владимир Соловьев в редакции журнала «Аврора».
Рисунок Сергея Винника
Редакция журнала «Аврора», где Елена Клепикова (второй ряд, вторая справа) работала редактором отдела прозы. Ее кабинет стал местом встречи таких писателей, как Бродский, Довлатов, Володин, Окуджава, Искандер, братья Стругацкие, Евтушенко…
Из архива Лены Клепиковой
Из России – в Америку
Две выездные визы. По одной из них в 1972 году выехал из Ленинграда Иосиф Бродский, а по другой спустя пять лет выехали, уже из Москвы, Владимир Соловьев и Елена Клепикова с сыном Евгением.
Бродский в Америке.
Фото: Наташа Шарымова
Довлатов читает свои рассказы в Ленинграде
Единственный творческий вечер Довлатова в России – 13 декабря 1967 года в ленинградском Доме писателей. Вступительное слово – Владимир Соловьев.
Фото: Наташа Шарымова
Фильм Владимира Соловьева «Мой сосед Сережа Довлатов»
США: улица Довлатова и марка с Бродским
Читателю на размышление: почему в Нью-Йорке есть теперь улица Довлатова, но нет – и не будет – улицы Бродского? Зато есть почтовая марка с Бродским, но никогда не будет с Довлатовым – второе «почему»?
Владимир Соловьев на церемонии поименования улицы, где жил Сережа Довлатов, в его честь: Sergei Dovlatov Way. Крайняя слева Катя Довлатова.
Фото: Изя Шапиро
Михаил Шемякин
Фото: Аркадий Богатырев
Как плотник загодя мастерит себе гроб, так и Шемякин заранее соорудил себе этот великолепный надгробный памятник. Какой контраст между излучающим покой и статику конем и раздираемым противоречиями человеком! Вот уж действительно – распад и гармония. Словно человек отпал от природы, от Бога, как в гениальном афоризме Шеллинга: «В человеке Бог снимает с себя ответственность и возлагает ее на плечи homo sapiens». Вполовину одетый в зеленые доспехи, в другую – анатомически обнаженный до ржаво-коричневых костей, мышц и сухожилий, всадник держит в руке крошечный череп, напоминая Гамлета с черепом Йорика, а вместо головы у него – обращенные на четыре стороны маски, фронтальная – с закрытыми глазами. Маски – портретные, с самого Шемякина, но вместо одной заказанной ему принесли четыре копии; вот все и пригодились через несколько лет, когда он делал свой автопортрет.
Мистика рационализма. Взгляд на себя из могилы. Развернутая метафора Шемякина достигает мифологической высоты, прочитывается как притча.
Многогрудая, безрукая, четырехликая Кибела, стоявшая, как часовой, на тротуаре перед входом в галерею Mimi Firzt и ставшая символическим обозначением нью-йоркского Сохо. Как жаль, что ее убрали!
Вот я снова в Венеции, где мог оказаться двумя месяцами раньше, если бы принял Ваше приглашение – поехать на венецианский карнавал и открытие памятника Казанове. Увы, не удалось – я не успел закончить новый роман, а прерванный литературный акт сродни прерванному, сами знаете, какому. А Ваш памятник я увидел уже с вапоретто, на котором ехал из «Санта-Лучии» к площади Св. Марка, в пяти минутах ходьбы от которой, на Винном канале, стоит мой альберго. С тех пор я вижу Вашего Казанову по нескольку раз в день – отправляясь на очередную прогулку или возвращаясь с нее, рано утром и поздно ночью, в солнце и в дождь… Вам, Миша, наверное, больно было бы смотреть, что вытворяют туристы с Вашим памятником. Самые скромные забираются на него и позируют между Казановой и его возлюбленной куклой, гримасничая и передразнивая Ваших героев. Зато более смелые облапливают шестигрудых сфинксов либо водружают на голову Казановы и его спутницы свои головные уборы, а то и сами пытаются вскарабкаться на них. Варварство? Несомненно. Но, Миша, не торопитесь с выводами. Будьте снисходительны. На исходе века и тысячелетия, когда фотография – царь и бог интернационального туризма, быть растиражированным в миллионах любительских снимков – какой художник может мечтать о большей славе?
Шемякин – Высоцкому
Схлынули вешние воды,
Высохло все, накалилось,
Вышли на площадь уроды,
Солнце за тучами скрылось.
А урод-то сидит на уроде
И уродом другим погоняет,
И это все при народе,
Который приветствует вроде
И вроде бы все одобряет.
Шемякин не просто придерживается стиховых драйвов, но отталкивается от них и дополняет. Ну да, по Декарту – тот самый щелчок, который приводит в движение в данном случае художественное воображение. Стихи Высоцкого – как источник вдохновения и кормовая база для Шемякина. Зритель может сопоставлять и сравнивать слово и изо, но вправе рассматривать эти рисунки как самостоятельные произведения искусства. Из этих семи черно-белых образов за тридцать лет выросла целая симфония в цвете – 42 изображения!
Михаил Шемякин с Еленой Клепиковой и Владимиром Соловьевым.
Фото: Аркадий Львов
Елена Клепикова
Студентка Ленинградского университета Лена Клепикова на археологической практике на месте раскопок древнегреческой колонии Ольвии на берегу Черного моря.
Из архива Лены Клепиковой
С грибной добычей в Адирондакских горах.
Фото: Владимир Соловьев
Вот еще одна, почти уже драгоценная сейчас, на пейзажном безрыбье нынешней российской прозы, авторская мета Клепиковой – внимание и любовь к природе, тонкий лиризм природных описаний. Как она сама пишет, «лакомка до природных зрелищ и видов». Вплоть до того, что эта «родственная короткость с природой» спасает ее героя от самоубийства.
В Квебеке.
Выручала – почти всегда – родственная короткость с природой. Ее он и считал своей настоящей родиной. Однажды она прямо спасла его, когда в бурном отчаянии, которое не сумел подменить мечтой, он взлетел на чердак и через слуховое окно сбежал по гремучей крыше к ветхим перильцам и глянул размашисто вниз, в Польский садик, куда задами выходил их дом: земля внизу была тепла, плешива, бесконечно сострадательна, в курчавой травке с мелкими цветочками. И снова прошел сквозь него могучий ток жизни, и он уже с великими предосторожностями добрался до чердачного окна, скатился с лестницы, вошел в сад и кинулся на эту родную землю, вдыхая с наслаждением ее телесно-горький, подмышечный запах.
Фазиль и Тоня Искандеры в гостях у Владимира Соловьева и Елены Клепиковой в Москве.
Архив авторов
Юнна Мориц в гостях у Елены Клепиковой и Владимира Соловьева в Нью-Йорке.
Архив авторов
Владимир Соловьев и Елена Клепикова в своей московской квартире, май 1977. Фотография с первой страницы «Нью-Йорк таймс» с большим очерком про образованное авторами первое и единственное в советской истории независимое информационное агентство «СОЛОВЬЕВ-КЛЕПИКОВА-ПРЕСС», чьи бюллетени регулярно печатались в мировых СМИ, а потом возвращались в обратном переводе с помощью «Голоса Америки», Би-би-си и других «вражьих голосов».
Фото: David Shipler/ The New York Times