Незадолго до заката они вышли к краю горной равнины, над которой возвышались черные скалы плато Сэнт. Головокружительная рукотворная лестница длиной более тысячи ступеней различной ширины, которая извивалась и разветвлялась, повторяя углы обрывов, вела наверх. Место, где стояли путники, было укрыто от пронизывающих ветров. Бранчспелл, вновь сияющий, но заходящий, расцветил облачное небо пылающими, безумными красками; некоторые сочетания Маскалл видел впервые. Шар на горизонте был таким огромным, что окажись Маскалл внезапно на Земле, ему бы показалось, что он стоит под куполом маленькой, тесной церквушки. Он осознавал, что находится на чужой планете. Однако знание это не волновало и не воодушевляло его; он думал только о моральных идеях. Оглянувшись, он увидел равнину, последние несколько миль которой были лишены растительности и которая тянулась назад к Дисскаурну. Подъем был таким постоянным, а расстояние — столь большим, что огромная пирамида казалась незначительной выпуклостью на поверхности земли.
Спейдвил остановился и молча оглядел пейзаж. В лучах вечернего солнца его фигура казалась еще более плотной, темной и настоящей. Его лицо было мрачным.
Он повернулся к своим спутникам.
— Каково величайшее чудо во всей этой чудесной сцене? — спросил он.
— Просвети нас, — сказал Маскалл.
— Все, что вы видите, рождено из удовольствия и живет от удовольствия к удовольствию. Истины нет нигде. Это мир Формирующего.
— Есть еще одно чудо, — заметила Тайдомин и показала пальцем на небо.
Маленькое облако плыло совсем низко, на высоте не более пяти сотен футов, вдоль темной стены скал. Его форма в точности повторяла раскрытую человеческую ладонь с пальцами, указывавшими вниз. Солнце окрасило облако в алый цвет, и несколько крошечных облачков под «пальцами» напоминали падающие капли крови.
— Кто теперь будет сомневаться, что наша смерть близка? — сказала Тайдомин. — Сегодня я уже дважды стояла на последнем пороге. В первый раз я была готова, но сейчас готова вдвойне, поскольку я умру рядом с человеком, впервые подарившим мне счастье.
— Думай не о смерти, а о праведной стойкости, — ответил Спейдвил. — Я здесь не затем, чтобы трепетать перед знамениями Формирующего, а затем, чтобы забрать у него людей.
И он тут же направился к лестнице. Тайдомин мгновение смотрела ему вслед со странным, благоговейным огнем в глазах. Затем она последовала за ним, вторая из их компании. Маскалл поднимался последним. Он был грязным, неопрятным и очень усталым, но душа его пребывала в мире. Пока они неуклонно преодолевали почти отвесные ступени, солнце вскарабкалось выше и озарило их тела румяным золотом.
Они достигли вершины. Перед ними, насколько хватало глаз, раскинулась голая пустыня из белого песка, тут и там прерываемая большими зазубренными массивами черного камня. Полосы песка были красными от заходящего солнца. Бескрайний купол неба заполняли зловещие облака и безумные цвета. Ледяной ветер носился по пустыне, швыряя в лицо путникам мелкие, причинявшие боль песчинки.
— Куда ты поведешь нас теперь? — спросил Маскалл.
— Тот, кто хранит древнюю мудрость Сэнта, должен отдать эту мудрость мне, дабы я мог ее изменить. То, что скажет он, повторят и другие. Я отправляюсь на поиски Маулгера.
— И где ты будешь искать его в этой пустыне?
Не медля, Спейдвил зашагал на север.
— Это недалеко, — ответил он. — Маулгер обычно держится тех мест, где Сэнт нависает над лесом Уомбфлэш. Возможно, он будет там, хотя точно я сказать не могу.
Маскалл посмотрел на Тайдомин. Ввалившиеся щеки и темные круги под глазами выдавали, как сильно она устала.
— Женщина утомилась, Спейдвил, — сказал Маскалл.
Тайдомин улыбнулась.
— Это всего лишь очередной шаг в страну смерти. Я справлюсь. Дай мне руку, Маскалл.
Он обнял ее за талию и дальше поддерживал на пути.
— Солнце садится, — сказал Маскалл. — Мы доберемся туда до темноты?
— Ничего не бойтесь, Маскалл и Тайдомин. Эта боль съедает зло в вашей природе. Дорога, по которой вы идете, должна быть пройдена. Мы прибудем на место до темноты.
Солнце скрылось за далекими пиками, формировавшими западную границу Ифдоун Марест. Небо вспыхнуло новыми яркими красками. Ветер стал холоднее.
Они миновали несколько прудов с прозрачной водой нол, по берегам которых были высажены фруктовые деревья. Маскалл попробовал их плоды. Они были жесткими, горькими и вяжущими; он не мог избавиться от их привкуса, но их соки освежили и взбодрили его. Других деревьев или кустов поблизости не наблюдалось. Не было видно ни животных, ни птиц, ни насекомых. Это был пустынный край.
Пройдя пару миль, они вновь приблизились к краю плато. Далеко внизу, у них под ногами начинался огромный лес Уомбфлэш. Солнечный свет туда не проникал; Маскалл видел лишь смутные тени. И слышал слабые звуки, напоминавшие далекие вздохи бесчисленных древесных крон.
В быстро сгущавшихся сумерках они внезапно встретили человека. Он стоял на одной ноге в пруду. Груда камней скрывала его из вида. Вода доходила ему до голени. Рядом с ним был воткнут в грязь трезубец, похожий на тот, что Маскалл видел на Дисскаурне, только меньше.
Путники остановились на берегу и стали ждать. Человек сразу почувствовал их присутствие, опустил вторую ногу и вышел к ним из воды, по дороге захватив трезубец.
— Это не Маулгер, а Кэтис, — сообщил Спейдвил.
— Маулгер мертв, — сказал Кэтис. Он говорил на том же языке, что и Спейдвил, но с еще более грубым акцентом, от которого у Маскалла заболели барабанные перепонки.
Кэтис был сутулым могучим человеком преклонных лет, одетым лишь в куцую набедренную повязку. Его туловище было длинным и массивным, а ноги — короткими. Встревоженное безбородое лицо цвета лимона пересекали продольные вмятины глубиной четверть дюйма, словно забитые древней грязью. Голову покрывали редкие черные волосы. Вместо двух мембранных органов, как у Спейдвила, у него был только один, в середине лба.
Темный, плотный силуэт Спейдвила выделялся на фоне всего остального, будто реальность среди снов.
— Трезубец перешел к тебе? — спросил он.
— Да. Зачем ты привел эту женщину в Сэнт?
— Я привел в Сэнт не только ее. Я привел новую веру.
Кэтис замер с озабоченным видом.
— Опиши ее.
— Многословно или кратко?
— Если ты собираешься говорить о том, чего нет, многословия будет недостаточно. Если же о том, что есть, хватит и нескольких слов.
Спейдвил нахмурился.
— Ненависть к удовольствию влечет за собой гордость. Гордость есть удовольствие. Чтобы покончить с удовольствием, мы должны посвятить себя долгу. Когда разум планирует правильный поступок, у него нет времени думать об удовольствии.
— Это все? — спросил Кэтис.
— Истина проста даже для простейшего из людей.
— Ты уничтожаешь Хатора и всех его последователей одним словом?
— Я уничтожаю природу и устанавливаю закон.
Последовало долгое молчание.
— У меня двойной проб, — сказал Спейдвил. — Позволь мне удвоить твой — и увидишь то же, что вижу я.
— Подойди сюда, здоровяк! — велел Кэтис Маскаллу. Тот приблизился на шаг. — Ты следуешь за Спейдвилом в его новой вере?
— До последнего вздоха! — воскликнул Маскалл.
Кэтис поднял кремень.
— Этим камнем я выбью один из твоих пробов. Оставшимся ты будешь видеть, как вижу я, и будешь помнить, как видит Спейдвил. Тогда ты выберешь лучшую веру, и я приму твой выбор.
— Вынеси эту слабую боль, Маскалл, ради будущих поколений, — сказал Спейдвил.
— Боль ничего не значит, — ответил Маскалл. — Но я опасаюсь результата.
— Позволь мне, хоть я всего лишь женщина, занять его место, Кэтис, — произнесла Тайдомин, протягивая руку.
Он яростно ударил по ней кремнем и рассек от запястья до большого пальца; потекла бледно-карминная кровь.
— Что привело эту целовальщицу в Сэнт? — спросил он. — Как смеет она создавать законы, по которым будут жить сыновья Хатора?
Тайдомин прикусила губу и отступила.
— Что ж, Маскалл, соглашайся! Я бы точно не предала Спейдвила, но и ты вряд ли на это способен.
— Если он просит, я должен подчиниться, — сказал Маскалл. — Но кто знает, что из этого выйдет?
— Из всех последователей Хатора Кэтис — самый искренний и преданный, — произнес Спейдвил. — Он растопчет мою истину, считая меня демоном, которого послал Формирующий, чтобы уничтожить труды этой земли. Но семя спасется, и наша с тобой кровь, Тайдомин, омоет его. Тогда люди узнают, что мое разрушительное зло есть их величайшее благо. Но никто из нас до этого не доживет.
Маскалл подошел к Кэтису и подставил голову. Кэтис поднял руку, на мгновение замер с воздетым кремнем и с проворством и силой опустил его на левый проб Маскалла. Тот вскрикнул от боли. Хлынула кровь, и орган отключился.
Все молчали, пока Маскалл расхаживал взад-вперед, пытаясь остановить кровотечение.
— Что ты чувствуешь теперь, Маскалл? Что ты видишь? — встревоженно спросила Тайдомин.
Остановившись, он пристально посмотрел на нее и медленно ответил:
— Теперь я вижу правильно.
— Что это значит?
Маскалл продолжал вытирать кровь со лба. Он выглядел встревоженным.
— С этого момента и до конца жизни я буду сражаться со своей природой и отказываться испытывать удовольствие. И советую тебе поступить так же.
Спейдвил сурово посмотрел на него.
— Ты отвергаешь мое учение?
Однако Маскалл спокойно встретил его взгляд. Прежняя картинная четкость формы покинула Спейдвила; Маскалл осознавал, что это хмурое лицо есть не что иное, как фальшивый портик, за которым скрывается слабый, запутавшийся разум.
— Оно лживо.
— Значит, пожертвовать собой ради другого — лживый поступок? — спросила Тайдомин.
— Я пока не могу спорить, — ответил Маскалл. — Сейчас мир с его сладостью кажется мне склепом. Все в нем, включая меня самого, вызывает отвращение. Я больше ничего не знаю.
— Значит, долга не существует? — жестко спросил Спейдвил.