Маскалл был потрясен. Его цинизм сменился любопытством и восхищением.
— Именно так рождается мысль, — сказал он себе, — но кто мыслитель? Здесь трудится некое великое Живое Сознание. Оно разумно, ведь все его формы различны, и у него есть характер, ведь все они принадлежат к одному типу. Если я прав и если эта сила зовется Формирующим или Кристалменом, я увидел достаточно, чтобы желать побольше разузнать о нем… Глупо искать новых загадок, пока я не разгадал эти.
Кто-то позвал его сзади, и, обернувшись, он увидел человеческую фигуру, спешившую к нему по оврагу. Незнакомец скорее напоминал мужчину, чем женщину. Высокий, но проворный, в темном одеянии, напоминавшем платье, которое спускалось ниже колен. На голове у странника был тюрбан. Маскалл остановился, дожидаясь человека, а когда тот приблизился, двинулся ему навстречу.
Здесь его ждал очередной сюрприз. Незнакомец определенно был человеком, но не мужчиной, не женщиной и не чем-то средним; он принадлежал к третьему полу, видеть который было удивительно, а понять — сложно. Чтобы выразить словами половое впечатление, которое произвел на разум Маскалла физический облик странника, придется придумать новое местоимение, поскольку ни одно из существующих здесь не годится. Поэтому вместо «он», «она» или «оно» будет использовано «некто».
Сперва Маскалл не мог понять, почему решил, что телесные особенности этого существа связаны с полом, а не с расой, и все же никаких сомнений в этом не было. Тело, лицо и глаза определенно были не мужскими или женскими, а какими-то иными. Точно так же, как человек может с первого взгляда отличить мужчину от женщины по неким необъяснимым выражению и духу, которые совершенно не связаны с фигурой, облик странника отличался от обоих полов. Как и в случае с мужчинами и женщинами, весь некто источал скрытую чувственность, придававшую лицу и телу их странный характер… Маскалл решил, что это любовь — но какая и к кому? Это была не постыдная мужская страсть и не глубоко укоренившийся женский инстинкт смириться со своей участью. Не менее настоящая и непреодолимая — но иная. Глядя в эти загадочные древние глаза, Маскалл интуитивно ощутил, что возлюбленным некто был сам Формирующий. Он понял, что смыслом этой любви являлось не продолжение рода, а земное бессмертие личности. Этот любовный акт не приносил детей; сам возлюбленный был вечным ребенком. Более того, некто добивался, как мужчина, но отдавался, как женщина. Все эти вещи смутно и путано выражались этим невероятным созданием, которое словно явилось из другой эпохи, когда творение было иным.
Из всех странных существ, что Маскалл встретил на Тормансе, это показалось ему самым удивительным — то есть наиболее далеким от него самого по духовному строению. Проживи они вместе сотню лет, никогда бы не стали спутниками.
Маскалл стряхнул с себя похожие на транс размышления и, лучше разглядев незнакомца, попытался осмыслить загадочные вещи, которые нашептывала ему интуиция. Некто обладал широкими плечами и крупными костями, грудей не было, и этим некто напоминал мужчину. Однако кости были такими плоскими и угловатыми, что плоть некто напоминало кристалл с ровными поверхностями вместо изгибов. Тело выглядело так, словно не было обкатано морем времен, дабы обрести гладкую, округлую закономерность, а возникло, угловатое и граненое, из одной внезапной идеи. Лицо также казалось ломаным и неправильным. Маскалл с его расовыми предрассудками не увидел в этом лице красоты, однако в нем была красота, пусть не мужская и не женская, поскольку присутствовали три ее признака: характер, разум и гармония. Медного цвета кожа странным образом сияла, словно подсвеченная изнутри. Лицо было безбородым, однако волосы на голове были длинными, как у женщины, и, заплетенные в косу, спускались до лодыжек. У некто было всего два глаза. Тюрбан на лбу топорщился, очевидно, скрывая некий орган.
Маскалл не мог оценить возраст некто. Тело выглядело бодрым, энергичным и здоровым, кожа — чистой и сияющей, глаза — яркими и проницательным, а значит, некто вполне мог быть молодым. Однако чем дольше Маскалл смотрел, тем сильнее ощущал невероятную древность; истинная юность некто казалась такой же далекой, как ландшафт по ту сторону перевернутого телескопа.
Наконец Маскалл обратился к незнакомцу, хотя ему казалось, что он беседует со сном.
— Какого ты пола? — спросил он.
— Сейчас есть мужчины и женщины, однако в прежние времена мир населяли «фэны». Полагаю, я последний оставшийся из этих созданий, что тогда занимали ум Фэсини.
— Фэсини?
— Теперь его ошибочно именуют Формирующим или Кристалменом. Недалекие имена, придуманные расой недалеких существ.
— А как зовут тебя?
— Лихаллфэ.
— Как?
— Лихаллфэ. А тебя — Маскалл. Я читаю в твоем сознании, что ты только что пережил удивительные приключения. Похоже, ты невероятно удачлив. Если твоя удача продлится, быть может, я смогу ею воспользоваться.
— Считаешь, моя удача существует ради тебя?.. Однако сейчас это не имеет значения. Меня интересует твой пол. Как ты удовлетворяешь свои желания?
Лихаллфэ показал на скрытый орган на своем лбу.
— С его помощью я извлекаю жизнь из потоков, которые текут сквозь всю сотню долин Мэттерплея. Их напрямую питает Фэсини. Я провел жизнь в попытках отыскать его. Я охотился за ним так долго, что если бы назвал число лет, ты бы решил, что я лгу.
Маскалл медленно поднял глаза на фэна.
— В Ифдоун я встретил еще одного жителя Мэттерплея, юношу по имени Дигранг. Я его поглотил.
— Вряд ли ты говоришь мне об этом из тщеславия.
— Это было ужасное преступление. К чему оно приведет?
Лихаллфэ улыбнулся забавной, сморщенной улыбкой.
— В Мэттерплее он будет шевелиться у тебя внутри, чуя воздух. У тебя уже его глаза… Я его знал… Будь осторожен, иначе произойдет нечто еще более удивительное. Держись подальше от воды.
— Я думаю, это ужасная долина, в которой может случиться что угодно.
— Не мучай себя из-за Дигранга. Долина по правде принадлежит фэнам, люди здесь — просто захватчики. Избавиться от них — доброе дело.
— Больше я ничего не скажу, — задумчиво продолжил Маскалл, — но вижу, что мне следует соблюдать осторожность. Что ты имел в виду, когда говорил, что моя удача тебе поможет?
— Твоя удача быстро слабеет, но, возможно, она по-прежнему достаточно сильна, чтобы послужить мне. Вместе мы отыщем Трел.
— Отыщем Трел? А что, его так трудно найти?
— Я говорил, что всю жизнь потратил на поиски.
— Ты сказал, что искал Фэсини, Лихаллфэ.
Фэн посмотрел на него странными, древними глазами и вновь улыбнулся.
— Источником этого потока, Маскалл, как и всех других потоков жизни в Мэттерплее, является Фэсини. А поскольку все они текут из Трела, значит, искать Фэсини нужно в Треле.
— Но что мешает тебе найти Трел, ведь это известная страна?
— Она лежит под землей. Ее сообщения с верхним миром малочисленны, и никто из тех, с кем я беседовал, не знает, где они находятся. Я обыскал долины и холмы. Побывал у самых врат Личсторма. Я так стар, что ваши старики рядом со мной покажутся новорожденными младенцами, и все же теперь я не ближе к Трелу, чем тот зеленый юнец, что жил среди других фэнов.
— Значит, если моя удача хороша, твоя исключительно плоха… Но что ты приобретешь, отыскав Фэсини?
Лихаллфэ молча посмотрел на него. Улыбка на лице некто погасла и сменилась таким выражением неземной боли и печали, что Маскаллу не было нужды настаивать на ответе. Некто терзала скорбь и тоска любовника, навечно разлученного с возлюбленным, запахи и следы которого всегда рядом. На мгновение эта страсть придала чертам некто безумную, суровую духовную красоту, намного превосходившую красоту любой женщины или мужчины.
Однако внезапно это выражение исчезло, и в резком контрасте Маскалл увидел подлинного Лихаллфэ. Чувственность некто была исключительной, но вульгарной; она напоминала героизм одиночки, с неутомимой настойчивостью преследующего животные цели.
Маскалл неодобрительно посмотрел на фэна и постучал пальцами по бедру.
— Что ж, пойдем вместе. Быть может, мы что-нибудь отыщем, и в любом случае я вряд ли пожалею о беседе со столь выдающейся личностью, как ты.
— Но я должен предупредить тебя, Маскалл. Мы с тобой — разные создания. Тело фэна содержит всю жизнь, тело мужчины — только ее половину; другая половина находится в женщине. Возможно, Фэсини окажется для тебя слишком крепким зельем… Разве ты этого не чувствуешь?
— Мои чувства притупились. Я приму все меры предосторожности, какие смогу, а в остальном положусь на удачу. — Он наклонился и, ухватившись за тонкое, изношенное одеяние фэна, оторвал от него широкую полосу, которой обмотал лоб. — Я не забыл твой совет, Лихаллфэ. Мне бы не хотелось пуститься в путь Маскаллом и достичь цели Дигрангом.
Фэн криво ухмыльнулся, и они двинулись вверх по течению. Дорога была трудной. Им приходилось шагать от камня к камню, и это оказался нелегкий труд. Время от времени они сталкивались с более серьезным препятствием, через которое требовалось перелезать. Разговор прервался на долгое время. Маскалл по возможности следовал совету спутника избегать воды, однако ему то и дело приходилось в нее ступать. Во второй или в третий раз его руку внезапно пронзила агония в том месте, где нанес рану Крэг. Взгляд Маскалла стал веселым, его страхи испарились, и он принялся намеренно шагать по ручью.
Гладя подбородок, Лихаллфэ наблюдал за ним прищуренными глазами, пытаясь понять, что произошло.
— Это твоя удача говорит с тобой, Маскалл? Или случилось нечто иное?
— Послушай. Ты существо с древним опытом, и если уж кто-то знает, так это ты. Что такое Маспел?
Лицо фэна ничего не выражало.
— Мне это название незнакомо.
— Это некий иной мир.
— Такого не может быть. Существует лишь один мир — мир Фэсини.
Маскалл подошел к некто, взял под руку и заговорил:
— Я рад, что встретил тебя, Лихаллфэ, потому что эта долина и все остальное нуждается в объяснении. Например, в этом месте почти не осталось органических форм — почему они исчезли? Ты зовешь этот ручей «потоком жизни», однако чем ближе мы к его истоку, тем меньше жизни он дает. Ми́лей — другой ниже по течению мы видели этих спонтанных животных-растений, возникавших из ниоткуда, в то время как у самого моря растения и животные кишмя кишат, просто не дают друг другу прохода. И если все это неким таинственным образом связано с твоим Фэсини, сдается мне, его природа в высшей степени парадоксальна. Его сущность начинает творить формы, лишь если ее хорошенько ослабить и разбавить… Но, быть может, мы оба говорим глупости.