Когда он вновь поднял глаза, видение почти растворилось, и несколько мгновений спустя Маскалл вновь оказался в беспросветной темноте.
Вскоре появилась вторая статуя. Она тоже ожила, однако Маскалл не мог различить деталей ее лица и тела из-за яркого света, который они источали. Этот свет, сперва бледно-золотой, разгорелся пылающим огнем, озарившим весь подземный ландшафт. Каменные выступы, скалы, коленопреклоненные Маскалл и Корпанг, две неосвещенных статуи — все это словно залили лучи солнца, и от предметов протянулись черные, четкие тени. Свет нес с собой жар — но жар необычный. Маскалл не почувствовал изменения температуры, однако его сердце расплавилось и стало по-женски мягким. Его мужские заносчивость и эгоизм неуловимо померкли; его личность будто растворилась. Осталась не свобода духа и не легкость, а страстное, почти яростное духовное ощущение жалости и тревоги. Маскалл испытал мучительное желание служить. Все это исходило из жара статуи и не имело объекта. Он взволнованно огляделся, и его взгляд упал на Корпанга. Маскалл положил ладонь ему на плечо и отвлек спутника от молитвы.
— Ты должен знать, что я чувствую, Корпанг.
Корпанг ласково улыбнулся, но промолчал.
— Меня больше не интересуют мои дела. Чем я могу тебе помочь?
— Хорошо, Маскалл, что ты столь быстро реагируешь на невидимые миры.
Стоило ему произнести эти слова, как статуя начала меркнуть, а пейзаж — погружаться во мрак. Эмоции Маскалла постепенно улеглись, но лишь оказавшись в полной темноте, он вновь обрел власть над собой. Тогда он устыдился своего мальчишеского проявления энтузиазма и скорбно подумал, что, должно быть, в его характере чего-то недостает. Он поднялся на ноги.
Как только он встал, в ярде от его уха раздался мужской голос. Не громче шепота, однако Маскалл понял, что это не Корпанг. Он прислушался — и не смог сдержать телесной дрожи.
— Маскалл, ты умрешь, — сказал невидимый человек.
— Кто говорит?
— Тебе осталось жить всего несколько часов. Не теряй времени впустую.
Маскалл ничего не мог ответить.
— Ты вел презренную жизнь, — продолжил тихий голос. — Ты действительно считаешь, что у этого могучего мира нет смысла, а жизнь — это шутка?
— Что я должен сделать?
— Раскайся в своих убийствах, не совершай новых, чти…
Голос умолк. Маскалл подождал, не раздастся ли он снова. Однако царила тишина, и говоривший, судя по всему, ушел. Необъяснимый ужас охватил Маскалла, он словно оцепенел.
Тут он увидел, как одна из статуй меркнет, как гаснет бледно-белое свечение. Раньше он и не замечал, что она светится.
Еще несколько минут спустя вернулось естественное освещение. Корпанг поднялся и, встряхнув Маскалла, вывел того из оцепенения.
Маскалл огляделся, но никого больше не увидел.
— Кому принадлежала последняя статуя? — спросил он. — Ты слышал, как я говорил?
— Я слышал твой голос, но больше ничей.
— Мне только что предсказали мою смерть, так что, полагаю, жить мне осталось недолго. Лихаллфэ пророчил то же самое.
Корпанг покачал головой.
— Ты ценишь жизнь? — спросил он.
— Очень мало. Но все равно это страшная вещь.
— Твоя смерть?
— Нет, предупреждение.
Они умолкли. Воцарилась глубокая тишина. Казалось, ни один из них не знает, что делать дальше и куда идти. Затем они услышали барабанный бой. Он был медленным, выразительным и впечатляющим, далеким и негромким, но очень отчетливым на фоне безмолвия. Он словно исходил из некой невидимой точки, располагавшейся слева от того места, где стояли путники, однако на том же каменном выступе. Сердце Маскалла заколотилось быстрее.
— Что это за звук? — спросил Корпанг, вглядываясь в полумрак.
— Это Суртур.
— И снова, кто такой Суртур?
Маскалл сжал руку Корпанга, чтобы тот умолк. Странное свечение разлилось в воздухе в той стороне, откуда слышался бой барабанов. Оно становилось сильнее и постепенно озарило весь пейзаж. Теперь они видели предметы не при свете Тире, а при этом новом свете. Теней не было.
Ноздри Корпанга раздулись, и он гордо выпрямился.
— Что это за огонь?
— Это свет Маспела.
Оба инстинктивно посмотрели на три статуи. В странном свечении те изменились. На лице каждой фигуры застыла отвратительная, жуткая маска Кристалмена.
Вскрикнув, Корпанг прикрыл глаза рукой.
— Что это может означать? — спросил он минуту спустя.
— Это должно означать, что жизнь лжива, равно как и ее создатель, одна это личность или несколько.
Корпанг снова поднял взгляд, будто человек, пытающийся смириться с ужасным зрелищем.
— Осмелимся ли мы в это поверить?
— Ты должен, — ответил Маскалл. — Ты всегда служил высшим силам — и должен поступать так и впредь. Просто выяснилось, что Тире — не высший.
Лицо Корпанга налилось грубым гневом.
— Жизнь определенно лжива. Всю свою жизнь я искал Тире, а нашел вот это.
— Тебе не в чем себя винить. Кристалмен целую вечность оттачивал свое коварство. Неудивительно, что человек не в состоянии увидеть истину, даже если намерения у него самые лучшие. Что ты решил делать?
— Похоже, барабан удаляется. Ты последуешь за ним, Маскалл?
— Да.
— Но куда это нас приведет?
— Быть может, за пределы Трела.
— Это кажется мне реальней реальности, — заметил Корпанг. — Скажи, кто такой Суртур?
— Говорят, что мир Суртура, или Маспел, — это оригинал, искаженной копией которого является этот мир. Кристалмен есть жизнь, но Суртур — это нечто иное.
— Откуда ты знаешь?
— Это знание сложилось постепенно — из вдохновения, опыта, бесед с мудрецами твоей планеты. С каждым часом оно кажется мне все более истинным и принимает все более четкую форму.
Корпанг встал лицом к трем Фигурам, на его твердом, энергичном лице читалась решимость.
— Я верю тебе, Маскалл. Лучшего доказательства не требуется. Тире — не высший, а в некотором смысле низший. Лишь насквозь лживое и подлое существо может пасть до подобных обманов… Я иду с тобой — но не становись предателем. Быть может, эти знаки для тебя, а вовсе не для меня, и если ты меня покинешь…
— Я ничего не обещаю. Я не прошу тебя пойти со мной. Если ты предпочтешь остаться в своем маленьком мире или сомневаешься, лучше не ходи.
— Не говори так. Я никогда не забуду то, что ты для меня сделал… Поспешим, иначе упустим звук.
Корпанг пустился в путь с бóльшим энтузиазмом, нежели Маскалл. Они быстро зашагали по направлению к барабану. Около двух миль дорога шла по уступу, не опускаясь и не поднимаясь. Таинственное свечение постепенно угасло и сменилось обычным светом Трела. Ритмичные удары продолжались, но далеко впереди; ни один из путников не мог к ним приблизиться.
— Что ты за человек? — неожиданно спросил Корпанг.
— В каком смысле?
— Как тебе удалось достичь таких отношений с Невидимым? Почему я никогда не испытывал ничего подобного до встречи с тобой, несмотря на непрерывные молитвы и смирение? Чем ты лучше меня?
— Слышать голоса — это не профессия, — ответил Маскалл. — У меня простой, незамутненный разум. Быть может, именно поэтому я иногда слышу то, чего тебе до настоящего момента слышать не удавалось.
Корпанг помрачнел, промолчав. И тогда Маскалл увидел в нем гордыню.
Наконец уступ начал подниматься. Они находились высоко над платформой на противоположной стороне пропасти. Дорога резко свернула вправо, и они прошли над пропастью и дальним уступом словно по мосту, выводившему на вершину скал на той стороне. Перед ними сразу выросла новая гряда утесов. Они шли за барабаном вдоль их подножия, но когда поравнялись с устьем большой пещеры, звук донесся оттуда, и они шагнули внутрь.
— Это путь во внешний мир, — заметил Корпанг. — Я иногда пользовался этим проходом.
— В таком случае, нет сомнений, что нам туда. Признаюсь, что буду рад снова увидеть свет солнца.
— У тебя есть время думать о свете солнца? — спросил Корпанг с неприятной улыбкой.
— Я люблю солнце, а кроме того, похоже, фанатика из меня не получится.
— И все же ты меня опережаешь.
— Не огорчайся, — ответил Маскалл. — Я скажу тебе еще одну вещь. Маспела нельзя желать, по той простой причине, что Маспел не имеет отношения к желаниям. Желать — свойство этого мира.
— Тогда какова цель твоего путешествия?
— Одно дело — неторопливо шагать к цели, совсем другое — нестись к ней сломя голову.
— Быть может, обмануть меня не так легко, как ты думаешь, — сказал Корпанг, снова улыбнувшись.
В пещере было светло. Тропа сузилась и круто пошла вверх. Потом угол подъема достиг сорока пяти градусов, и путникам пришлось карабкаться. Тоннель стал таким тесным, что Маскаллу вспомнились детские кошмары.
Вскоре показался дневной свет. Они поспешили преодолеть последний отрезок пути. Маскалл первым вырвался в мир цветов и, покрытый грязью и кровью из множества царапин, замер, моргая, на склоне холма, купаясь в сияющих лучах заходящего солнца. Корпанг следовал за ним по пятам. Ему пришлось на несколько минут прикрыть глаза руками, так непривычен он был к слепящим лучам Бранчспелла.
— Барабан смолк! — внезапно воскликнул Корпанг.
— Музыка не может звучать все время, — сухо ответил Маскалл. — Нам не следует капризничать.
— Но теперь у нас нет проводника. И мы остались ни с чем.
— Что ж, Торманс велик. Однако у меня есть верное правило, Корпанг. Я пришел с юга, а значит, всегда иду на север.
— Так мы придем в Личсторм.
Маскалл оглядел фантастические нагромождения скал, окружавшие их.
— Я видел эти камни из Мэттерплея. Горы выглядят такими же далекими, как и прежде, а день на исходе. Сколько отсюда до Личсторма?
Корпанг посмотрел на далекую гряду.
— Не знаю, но сегодня мы туда не доберемся, если только не произойдет чуда.
— У меня предчувствие, — ответил Маскалл, — что мы не только доберемся туда сегодня, но что сегодняшний вечер станет самым важным в моей жизни.