Маскалл побледнел.
— Брось насмешки, Крэг. Ты мог бы прожить с женщиной шесть сотен лет — и ее смерть не тронула бы твоего кожаного сердца. У тебя чувств меньше, чем у насекомого.
— Узрите дитя, что защищает свои игрушки! — с легкой ухмылкой произнес Крэг.
Маскалл резко остановился.
— Чего ты от меня хочешь и зачем привел меня сюда?
— Нет смысла останавливаться, даже для драматического эффекта, — сказал Крэг, заставляя Маскалла стронуться с места. — Путь придется пройти целиком, как бы мы ни медлили.
Когда Крэг прикоснулся к нему, ужасная боль пронзила сердце Маскалла.
— Я не могу и дальше считать тебя человеком, Крэг. Ты нечто большее — не могу сказать, доброе или злое.
Крэг выглядел желтым и грозным. Он не ответил на слова Маскалла, но после паузы сказал:
— Значит, ты пытался самостоятельно отыскать Суртура, в промежутках между убийствами и обжиманиями?
— Что это был за барабан? — спросил Маскалл.
— Не нужно важничать. Мы знаем, что ты подслушивал. Однако ты мог присоединиться к обществу. Музыка была не для тебя, друг мой.
Маскалл с горечью улыбнулся.
— Больше мне подслушивать не придется. Я покончил с жизнью. С этого момента я не принадлежу никому и ничему.
— Смелые, смелые слова! Поглядим. Быть может, Кристалмен еще раз попытается достать тебя. Время есть.
— Я не понимаю.
— Думаешь, что лишился всех иллюзий? Что ж, быть может, это последняя и самая сильная иллюзия.
Разговор прервался. Час спустя они достигли подножия оползня. Бранчспелл неуклонно карабкался по безоблачному небу, приближаясь к Сарклэшу, и было неясно, разминется он с пиком или нет. Жара нарастала. Длинный, массивный, похожий на блюдце хребет с его ужасными скалами сиял яркими утренними красками за спинами путников. Поднимавшийся еще на много сотен футов Адаж охранял конец хребта, подобно одинокому колоссу. Впереди, у их ног, раскинулась прелестная прохладная страна небольших озер и лесов. Вода в озерах была темно-зеленой; леса дремали в ожидании восхода Элппейна.
— Мы в Бэри? — спросил Маскалл.
— Да, и вон один из местных жителей.
При этих словах глаза Крэга неприятно блеснули, однако Маскалл этого не заметил.
Мужчина стоял в тени, прислонившись к стволу одного из ближайших деревьев, и явно ждал путников. Невысокий, смуглый, безбородый, он был еще молод. На нем был просторный темно-синий балахон и широкополая мягкая шляпа. Его лицо, не изуродованное специальными органами, было бледным, искренним и серьезным, но удивительно приятным.
Не говоря ни слова, он тепло пожал руку Маскаллу и одновременно нахмурился, глядя на Крэга. Тот ответил сердитой ухмылкой.
Мужчина заговорил вибрирующим баритоном, странно женственным в модуляциях и тональности.
— Я жду тебя с рассвета, — сказал он. — Добро пожаловать в Бэри, Маскалл! Надеюсь, ты забудешь здесь свои печали, мой настрадавшийся друг.
Маскалл добродушно посмотрел на него.
— Почему ты меня ждал и откуда знаешь мое имя?
Незнакомец улыбнулся, и его лицо стало очень красивым.
— Я Гангнет. Я знаю почти все.
— А для меня у тебя не найдется приветствия, Гангнет? — осведомился Крэг, почти уткнувшись своим грозным лицом в лицо мужчины.
— Я знаю тебя, Крэг. Немного найдется мест, где тебе рады.
— А я знаю тебя, Гангнет, мужчина-женщина… Что ж, мы пришли вместе, и тебе придется с этим примириться. Мы направляемся к Океану.
Улыбка Гангнета поблекла.
— Я не могу прогнать тебя, Крэг, но могу сделать третьим лишним.
Крэг запрокинул голову и громко, хрипло расхохотался.
— Эта сделка мне подходит. Если мне достанется материя, ты можешь забрать тень, и пусть она тебе пригодится.
— А теперь, когда все столь благополучно разрешилось, — произнес Маскалл с жесткой улыбкой, — позволь сообщить, что я не желаю ничьего общества… Ты слишком многое считаешь само собой разумеющимся, Крэг. Однажды ты уже показал, что ты за друг… Полагаю, я свободный человек?
— Чтобы быть свободным, ты должен иметь собственную вселенную, — насмешливо ответил Крэг. — Что скажешь, Гангнет? Это свободный мир?
— Каждый человек должен иметь право на свободу от боли и мерзости, — безмятежно ответил Гангнет. — Маскалл в своем праве, и если ты оставишь его, я поступлю так же.
— Маскалл может менять лица так часто, как пожелает, но столь легко ему от меня не избавиться. Смирись с этим, Маскалл.
— Это не имеет значения, — пробормотал Маскалл. — Пусть все присоединятся к процессии. Через несколько часов я в любом случае освобожусь, если меня не обманули.
— Я пойду первым, — сказал Гангнет. — Ведь ты, Маскалл, не знаешь эту страну. Добравшись до равнин в нескольких милях отсюда, мы сможем путешествовать по воде, но пока, боюсь, нам придется идти пешком.
— Да, ты боишься! Боишься! — вмешался Крэг визгливым, скрипучим голосом. — Ты, вечный бездельник!
Маскалл изумленно переводил взгляд с одного на другого. Между ними явно существовала враждебность, свидетельствовавшая о прежнем близком знакомстве.
Они пошли через лес, держась рядом с опушкой, и через милю увидели длинное, узкое озеро, тянувшееся вдоль нее. Деревья со свернутыми долмовыми листьями были низкими и тонкими. Подлеска не было — путники шагали по чистой коричневой земле. Вдалеке грохотал водопад. Царила тень, но воздух был приятно теплым. Насекомые отсутствовали. Яркое озеро за опушкой казалось прохладным и поэтичным.
Гангнет с нежностью сжал руку Маскалла.
— Если бы мне поручили привести тебя из твоего мира, Маскалл, я бы привел тебя сюда, а не в ту красную пустыню. Тогда ты избегнул бы темных пятен, и Торманс показался бы тебе прекрасным.
— И что с того, Гангнет? Темные пятна никуда бы не делись.
— Ты мог бы увидеть их позже. Вся разница в том, видишь ли ты тьму сквозь свет — или яркость сквозь тени.
— Лучше всего видеть четко. Торманс — отвратительный мир, и я предпочитаю знать его таким, какой он есть на самом деле.
— Отвратительным его сделал дьявол, а не Кристалмен. То, что ты видишь вокруг, — это мысли Кристалмена. Он — сама Красота и Удовольствие. Даже Крэгу не хватит наглости отрицать это.
— Здесь очень мило, — согласился Крэг, злобно оглядываясь. — Не хватает только подушки и дюжины гурий.
Маскалл высвободился из хватки Гангнета.
— Прошлой ночью, когда я пробирался через грязь в призрачном лунном свете, мир действительно казался мне красивым.
— Бедная Салленбодэ! — со вздохом произнес Гангнет.
— Что? Ты ее знал?
— Я знаю ее через тебя. Оплакивая благородную женщину, ты демонстрируешь собственное благородство. Я думаю, что все женщины благородны.
— Благородных женщин могут быть миллионы, но есть только одна Салленбодэ.
— Раз существует Салленбодэ, значит, мир не может быть плохим местом, — сказал Гангнет.
— Смени тему… Мир суров и жесток, и я буду рад его покинуть.
— Однако кое в чем вы сходитесь, — заметил Крэг со злобной ухмылкой. — Удовольствие — это хорошо, конец удовольствия — это плохо.
Гангнет холодно посмотрел на него.
— Нам известны твои странные теории, Крэг. Ты очень их любишь, но они не работают. Мир без удовольствия невозможен.
— Так полагает Гангнет! — усмехнулся Крэг.
Лес кончился, и они вышли на небольшую скалу. У ее подножия, футах в пятидесяти внизу, продолжалась череда озер и лесов. Бэри казался одним большим горным склоном, сложенным из природных террас. Озеро, вдоль которого они шли, не кончалось, а переливалось за обрыв полудюжиной прекрасных узких водопадов, белых и пенистых. Скала не была отвесной, и мужчины без труда спустились по ней.
У подножия они попали в очередной лес. Здесь деревья росли гуще, и путники не видели ничего, кроме стволов. Сквозь сердце леса бежал прозрачный ручей; они зашагали по его берегу.
— Мне пришло в голову, — сказал Маскалл Гангнету, — что меня погубит Элппейн. Я прав?
— Эти деревья не боятся Элппейна, так с чего бояться тебе? Элппейн — чудесное, животворящее солнце.
— Я спрашиваю потому, что видел его послесвечение, и оно вызвало у меня столь бурные эмоции, что еще чуть-чуть — и я бы не выдержал.
— Причина в том, что силы пребывали в равновесии. Когда ты увидишь сам Элппейн, он будет главенствовать, и воли внутри тебя не схлестнутся.
— Скажу тебе заранее, Маскалл, что это и есть козырная карта Кристалмена, — с ухмылкой добавил Крэг.
— Что ты имеешь в виду?
— Увидишь. Ты столь торопливо отречешься от мира, что захочешь остаться в нем хотя бы ради ощущений.
Гангнет улыбнулся.
— Как видишь, угодить Крэгу нелегко. Нельзя ни наслаждаться ощущениями, ни отрекаться. Что же остается делать?
Маскалл повернулся к Крэгу.
— Это очень странно, но я все равно не понимаю твоей религии. Ты рекомендуешь самоубийство?
Крэг с каждой минутой выглядел все болезненней и отвратительней.
— Что, лишь потому, что они перестали тебя гладить? — воскликнул он со смехом, демонстрируя потемневшие зубы.
— Кем бы ты ни был и чего бы ни хотел, ты кажешься очень уверенным в себе, — сказал Маскалл.
— Да, а ты бы желал, чтобы я краснел и заикался, как болван! Чем не отличный способ расправиться с ложью.
Гангнет посмотрел на подножие одного из деревьев, наклонился и поднял два или три предмета, напоминавших яйца.
— Это еда? — спросил Маскалл, принимая дар.
— Да, съешь их. Должно быть, ты голоден. Я сам есть не хочу, и не будем оскорблять Крэга, предлагая ему удовольствие, особенно столь низменное.
Маскалл отбил кончики у двух яиц и проглотил жидкое содержимое, у которого был спиртовой привкус. Крэг выхватил третье яйцо у него из руки и швырнул в дерево, где оно разбилось и прилипло слизистым пятном.
— Не стану ждать, чтобы меня попросили, Гангнет… Есть ли зрелище отвратительней, чем раздавленное удовольствие?
Гангнет промолчал, но взял Маскалла за руку.
Они шагали через леса и спускались по скалам около двух часов. Затем пейзаж изменился. Начался крутой горный склон, который тянулся несколько миль, спускаясь на четыре тысячи футов под почти неизменным углом. Маскалл никогда не видел ничего подобного. На склоне рос огромный лес, отличавшийся, однако, от тех лесов, сквозь которые им довелось пройти. Листья на деревьях были сонно свернуты, но ветви оказались столь многочисленными и частыми, что, не будь они прозрачными, лучи солнца не проникали бы вниз. В результате весь лес был залит светом, мягким и розовым, как цвет ветвей. Это освещение было таким веселым, женственным и рассветным, что настроение Маскалла мгновенно улучшилось, хоть он того и не желал.