– Ну ладно, Липскеров. Сержант Пантюхин.
– А-а-а, гонитель монахов?..
– А откуда ты знаете?
– Слух о вас, сержант, прошел по всей Руси Великой.
Пантюхин встал по стойке «смирно» и выпалил:
– Служу России и спецназу! И какого х...я ты тут с несанкционированным митингом ошиваешься?
– Митинг, сержант, это когда народу больше одного. А я тут один. А когда один, это не митинг, а пикет. На пикет санкций не требуется. Так что, Пантюхин, пролетел ты, как кот над сметаной...
– А... разве... коты... летают? – совсем смешался Пантюхин.
– А что, по-твоему, ездят? – развеселился я.
Пантюхин кивнул. Тут уж я совсем развеселился:
– Понял. Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом-наперед... Я с вас смеюсь, сержант...
И тут перед нами остановился «уазик», из которого выскочили люди в масках, по очереди вжарили меня дубинками по почкам, печени и заднице, затем завернули руки за спину и ткнули мордой в асфальт. Один из них раздвинул мне ноги, а другой врезал по освободившемуся между ними месту. Это было больно. Раздался мягкий шелест тормозов. Чья-то уверенная рука, пахнущая мородобоем, подняла за волосы мою голову.
Из «Ламборджини» с ментовскими мигалками вылез сильно тучный штатский «Хьюго Босс» в шевелюре от Версаче.
– Ну, Пантюхин, где твой шахид?
– Вот, товарищ полковник, лежит. Выдает себя за пикетчика. Но еврей.
Полковник наклонился и заглянул мне в глаза.
– Действительно еврей... Моссад? – спросил он.
– Представьтесь по форме, полковник, – прохрипел я.
– Пожалуйста, – усмехнулся полковник. – Полковник ФСБ Кот. Павел Николаевич.
Оказывается, коты действительно ездят.
– Павел Николаевич, я не Моссад, я сценаристпенсионер союзмультфильмовского значения Липскеров Михаил Федорович. С ударением на «и».
– Хорошая крыша, – понимающе сказал Кот. – Как давно заброшены в Россию?
– В СССР, в 1939 году.
– Ого, – с уважением проговорил Кот, – долго продержались... Симаков, – кликнул он в «Ламборджини», – пробей его по базе. Будем разбираться...
Прямо на «зебре» остановился автобус, откуда, как шарики из козы, посыпались телевизионщики.
– Кто слил информацию?! – заорал полковник Кот. – Ты, Пантюхин?!
– Обижаете, товарищ полковник... Ну, я... Всетаки двести баксов...
– О, полковник Кот! – раскрыл объятия чувак средних лет с микрофоном. – Штука!
Полковник кивнул.
Я знал этого чувака. Он брал у меня интервью в 1991-м у Белого дома, потом в 1993-м, тоже у Белого дома, а потом в 1998-м – на Горбатом мосту около Белого дома. Звали его Серега. Он был одним из самых успешных телевизионных репортеров. Потому что в обоюдных интересах знал всю ментовку и остальных. Россия – родина обоюдных интересов. И еще кое-чего. Но об этом позже.
– Мишка! – заорал он, увидев мою вздернутую к голубому небу за волосы голову. – Ты чего тут лежишь?
– Отдыхаю, бл...дь! Я, знаешь, люблю, бл...дь, полежать на асфальте мордой к Богу! Я, бл...дь, дня не могу прожить, чтобы мне по яйцам не врезали!.. Я просто кончаю!.. Когда меня по почкам!.. Никакой «Тонкгат Али плюс» не сравнится!
– За что это ты его так, полковник? – спросил Серега Кота.
– Моссад, Серега. С 1939 года. Окопался у нас. С несанкционированным пикетом в пользу Монголии... Ну и каток шахида.
– О чем ты говоришь, полковник?! Какой, на х...й, каток шахида?!
– Асфальтовый! – заорал полковник Кот. – КГБ Украины! Националов хреновых! Самостийных, бл...дь, сынов, бл...дь, е...аной матери, бл...дь, городов русских!..
Мою морду на время дискуссии берцем прижали к тротуару. Полковник продолжал заводиться:
– Совместная акция потомков Петлюры с сионистами!.. Жидо-бандеровский сговор!.. – Затем полковник Кот успокоился, сел мне на голову, закурил сигарету «Давидоff» и мягко спросил: – Ну и что будем делать, Михаил Федорович? Липскеров. С ударением на «и». По совести? Или по роже? Вы, собственно, куда направлялись?
– К центру Москвы, – ответил я из-под его задницы.
– Да-а-а, – протянул он, – Лефортово в другой стороне.
– Полковник, – услышал я Серегин голос, – можно тебя на минуточку?
Кот встал с моей головы, приказав сесть на нее сержанту Пантюхину.
Через несколько секунд его сменила задница Сереги.
– Хреновые твои дела, Мишка. Кот – серьезный опер. Он пришьет тебе сепаратистский заговор об отделении Нижней и Верхней Пышм от России и переход их под совместную юрисдикцию Винницкой области и кибуца имени Шолом-Алейхема. А в Басманном суде у него все схвачено.
– И чего хочет?
– Десять штук в Фонд защиты работников спецслужб, пострадавших от репрессий кровавого режима Ельцина.
Я задумался. Десяти штук у меня не было. Откуда десять штук у бывшего работника культуры в годы борьбы с нею? В это время раздался шум. Голова моя освободилась, и я услышал изумленный дуэт Сереги и Кота:
– Ну не х...я себе!..
Я поднял голову. Со стороны Новогиреева медленно ехал каток с верхнепышмянцем, а навстречу ему с распростертыми дверцами катил гольяновский. Что-то будет?..
Глава одиннадцатая
Моя голова освободилась от давивших ее разночинных задниц. Глаза с интересом наблюдали за бойко разворачивающимися событиями. Катки катились навстречу друг другу. Гольяновский каток шахида выхлопной трубой рубал битбокс, а свежеспи...женый новогиреевский отвечал самопальным рэпом верхнепышмендюка.
Падла буду,
Не забуду
Этот паровоз,
На котором Чики-Брики
Оторвали нос.
И оба-два вместе:
Продвинутые города,
Продвинутые города...
Люди в масках с автоматами наперевес открыли стрельбу перебегая с места на место и обратно. Время от времени они выкрикивали «Прикрой меня!» и молча указывали пальцем в разных направлениях. Чтобы их намерения не разгадали агрессивно настроенные катки. А как еще могут быть настроены катки, когда по ним палят из гордости советского оружия?. И каткам ничего не оставалось, как только занять круговую оборону на рубеже районов Измайлово и Соколиной Горы. А верхнепыжмятель гордо заорал песню времен Великой...
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди...
Тут он заменжевался. То ли позабыл слова, то ли вообще их не знал, но он еще дважды проорал:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди...
Стрельба затихла, все с интересом ожидали продолжения, ведь не каждый день около метро звучат песни Победы, хоть это метро и «Партизанская». Верхнепыжмяч опять заменжевался. Вот он – недостаток патриотического воспитания. Такую песню забыть! Прозвучал неуверенный выстрел, и в этом выстреле была робкая надежда, что ктото же должен вспомнить эти заветные слова, что подвиги наших отцов и дедов не пропали зря. И я рванул верхнепыжмечу на помощь. Слова сами впрыгнули мне в ухо. Они перешли ко мне из уст хромого водопроводчика дяди Амбика, бывшего танкиста армии Рыбалко. (Или Гудериана. Сейчас уже не помню.) Он, когда выигрывал у нас, послевоенных мальцов, в сику, хлопал себя по деревяшке и восклицал:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди
В рот меня те-ля-па-тя...
Не уверен, что этот текст канонический, но на нас он действовал завораживающе, и мы покорно сливали ему наши пятаки и гривенники. Так что со временем он смог вместо деревяшки купить настоящий протез.
Так что я, не страшась пуль и огня, встал во весь рост, развернул вымпел с таинственными словами «Оорардын, кустумарын, оуын, сухэбаторын, бардыколын РСДРПынн сумтумкар бельдын! Ограй, ограй, ограй!» и выкрикнул рвущееся из глубин сердца:
– В рот меня те-ля-па-тя!..
Наступила мгновенная тишина, потом откудато из-за бордюра (как он там поместился?) поднялся полковник Кот. Коротко бросив «Отбой!», он крепко обнял меня:
– Прости, Федорыч, прости меня, старого топтуна, прости, что не сразу распознал в тебе своего. Года... Я ведь начинал еще у Лаврова. Знаешь такого?..
– Откуда, господин полковник?
– Начальник разведывательного отделения ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров. Одна тысяча девятьсот первый год. И вот это вот «В рот меня те-ля-патя...» было опознавательным знаком для наших сотрудников... Спасало... Серега, отдай Пантюхину двести долларов... Как и договаривались... Пусть сбегает... Не жидись... Я тебе такую информацию подкину, что ты на ней в Би-би-си, Си-энэн и Аль-Джазире не меньше пяти штук наваришь. В каждой! Ну...
Серега отслюнил сержанту Пантюхину пару франклинов. Тот взял, но продолжал стоять.
– Чего стоишь, Пантюхин? – спросил Кот.
– Так куда бежать-то, товарищ полковник? С долларями-то...
– Так, – сказал ветеран спецслужб, почесав лысину под шевелюрой Версаче, – бери каток...
– Как это – «бери каток»?! – возмутился верхнепышмандовец. – Это мои катки. Этот из Гольянова. А этот из Новогиреева. Я их честно спи...дил! Они, – мотнул он на меня головой, – подтвердят. Подтвердите?
– Я... – заикнулся я.
– Спокойно, Федорыч, – положил мне руку на колено полковник Кот. – Пантюхин, скажи ему...
Пантюхин ребром ладони проверил расположение фуражки на голове, одернул форменную куртку, поплевал на табельный «макаров» и посмотрел на верхнепышмаканца взглядом закоренелого советского мусора.
– Смотрите мне в глаза, гражданин, – строго сказал он.
Тот посмотрел и стал белеть. Я тоже глянул в пантюхинские глаза. Чисто из любопытства. Чтобы узнать, от чего белеют угонщики асфальтовых катков. И увидел в них следующее.
Уютное помещение ментовки. Окно дежурного. Ваза с незабудками на его столе. На скамейке на плече молодого мента дремлет синяковатый гражданин Российской Федерации. Человек в желтой куртке с надписью «Законный мигрант» чистит ему зубы.