Я предпочел не вступать с ним в спор, и ему вскоре надоело меня поддразнивать, тогда он вылез из чана – от вида его разбухшего члена у меня в глазах померкло, – отвел одну из девушек в смежное помещение и усладил наш слух своими звучными извержениями. Столь отвратительно мне было его поведение, что я решил уйти, но ко мне как раз подошла та девушка, что мне понравилась, с миской ароматной пены в руках и начала втирать эту пену в мою кожу, вызывая у меня наиприятнейшие ощущения. Работая, она напевала себе под нос колыбельную о разноцветной бабочке, песенку было едва слышно за взрывным гоготом мужчин, но она меня утешила, и, закрыв глаза, я увидел себя ребенком в те дневные часы, когда в доме моих родителей царили тишина и покой.
Покончив с мытьем, девушка пригласила меня на массаж в пустовавшую кабинку, где я улегся на полотенца, подогретые раскаленными камнями. Когда она разминала пальцами узелки на моей спине, столь умиротворенным я не чувствовал себя очень давно. Минула вечность с тех пор, когда в последний раз ко мне ласково прикасалась женщина, и, невольно вздохнув, я обнаружил, к своему смущению, что тоже возбуждаюсь.
Заметив это, девушка просунула руку между моими ногами, что наверняка ей вменяли в обязанность, но я мягко взял ее за запястье и покачал головой.
– Не хотите? – спросила она растерянно и даже взволнованно – а вдруг она мне чем-то не угодила?
– Не сегодня, – сказал я, накрывая себя полотенцем. – Но спасибо.
Девушка огляделась с тревогой. За банной дверью раздавался шум, проникая сквозь стены, и она поведала мне, что хозяин подворья, ее отец, поколотит ее, если заподозрит, что она меня не удовлетворила.
– Ваш отец на такое способен? – удивился я.
– Конечно, – ответила она. – Впервые он избил меня, когда я была маленькой девочкой. Все мужчины так себя ведут, разве нет?
– Не все, нет. И вы меня удовлетворили. Даю вам честное слово. И больше мне ничего не нужно. А если меня спросят, воспою вам хвалу, обещаю.
Девушка кивнула, но мой отказ явно обескуражил ее. Я заподозрил, что прежде ни один мужчина не отказывался от ее услуг, и у меня мелькнула мысль, а не проявил бы я большей доброты, просто разрешив ей делать то, чего от нее ожидали. Но все же я обтерся жестким полотенцем, напялил одежду и зашагал к двери – у меня слюнки текли, так хотелось отведать угощений, что подавали в столовой подворья.
Однако по пути я оглянулся – дочь хозяина наблюдала за мной, и, встретившись взглядом, мы долго не отрывали глаз друг от друга. А потом – медленно, словно с непривычки – она улыбнулась.
На следующее утро я проснулся поздно. Когда глаза мои наконец открылись, я крепко зажмурился в тщетной надежде отыскать обратный путь в теплый, уютный край, который я только что покинул. Увы, я желал несбыточного. Я встал, оделся и поспешил в срединную часть подворья, где хозяин, крупный звероподобный мужлан, накрыл столы для завтрака. Поскольку другие путешественники проснулись куда раньше меня и уже уехали, на мою долю еды почти не осталось.
– Ешьте, – сказал хозяин, указывая на ошметки, завалявшиеся на блюде. – Либо это, либо ничего.
В унынии я разглядывал ошметки, но мигом позабыл о том, насколько голоден, когда девушка, что массировала меня предыдущим вечером, вошла в столовую. Я слегка покраснел, припомнив, что в моих сладострастных снах ее присутствие было весьма заметным, и когда она глянула в мою сторону, мои раскрасневшиеся щеки вроде бы смутили ее. Но она быстро справилась с собой и принесла мне картофельного карри и немного дхала[53].
– Где ты это взяла? – спросил ее отец, грубо схватив девушку за плечо, и она потупилась.
– Еда все равно бы испортилась, – сказала она. – Я подогрела остатки на сковороде для нашего гостя.
Отцовского одобрения не последовало, хозяин просто исчез в другой комнате, и тогда я, набравшись храбрости, спросил, как ее зовут. Каси, ответила она. Я улыбнулся и сказал ей, что в моей родной деревне это слово означает «сияющая».
– Я не чувствую себя сияющей, – пожала она плечами. – Бывает, самое прекрасное наше сияние исходит изнутри. Вы скоро уезжаете? – продолжила она, не обращая внимания на мои жалкие попытки польстить ей.
– Да, – кивнул я в ответ.
– И куда?
– Мой путь лежит в Анурадхапуру, – сказал я.
– Говорят, там великолепные дворцы. – Разговаривая, она поглядывала на дверь, словно не могла себе представить мир, существующий вне ее собственной тесной вселенной. – Самые могущественные люди проживают там, утопая в роскоши. Дамы купаются в козьем молоке, а мужчины отрубают друг другу головы, если кто-то из них посмеет оскорбить женщину.
– Так оно и есть, наверное.
– Но из Паденьи вам еще долго туда ехать. За сегодняшний день не управитесь.
– Нет, поэтому я опять устрою себе привал, – сказал я. – В каком-нибудь месте вроде этого, надо полагать. И если все будет хорошо, завтра приеду в столицу.
– Остерегайтесь разбойников, что подкарауливают людей на дорогах. Они могут перерезать вам горло, чтобы снять сандалии с ваших ног. Вы купец? Везете товар на продажу?
– Нет, – объяснил я ей, – я простой ремесленник, и только. Работаю с бронзой. Давайте я вам покажу.
Возвращаясь в кабинку, где я спал, я прошел мимо человека, что прошлой ночью показался мне знакомым. Он уже был на ногах, но стоял ко мне спиной, укладывая вещи в мешок, и хотя мне опять померещилось, что я его знаю, задерживаться я не стал – не хотел заставлять Каси ждать. Вынув из переметной сумы один из свертков, я поспешил обратно и вложил в руку Каси статуэтку. Выбрал я самую маленькую, изображавшую ребенка, фигурку размером менее половины моей ладони, но девушка смотрела на статуэтку широко открытыми глазами, восхищаясь. А я уставился на нее, на радужку цвета синего турмалина, я таких глаз никогда не видывал.
– Чудесно. – Она подняла фигурку повыше, окунув ее в поток света, струившегося в окно, и на серых стенах подворья заплясали золотые искорки. – Это вы сделали?
– Да, – ответил я. – Здесь изображена Уттия, младшенькая из детей царя. Через несколько дней у царицы день рождения, и мне заказали сделать бронзовые копии всех членов царской семьи, их преподнесут имениннице.
– Но как вам удается изготовить такую затейливую фигурку? – спросила Каси, и я, подбирая слова попроще, рассказал ей, как это делается.
– Работа, между прочим, небезопасная, – добавил я. – При выжиге глины упади хотя бы капля вам на кожу, боль может быть нестерпимой. Гляньте, сколько всего я натерпелся за долгие годы.
Я вытянул руки, показывая ожоги и шрамы, приобретенные мною начиная с поры моего детства, когда я впервые заинтересовался бронзой.
– Этот, – я указал на маленький черный волдырь на третьем пальце руки, – я заполучил, когда работал как раз над этой самой фигуркой. До сих пощипывает, особенно в жару.
Она внимательно рассмотрела волдырь, затем встала и исчезла в смежной комнате. Я замер – уж не обидел ли я ее чем-нибудь, но она скоро вернулась с флакончиком, наполненным белой пастой с ароматом лаванды и алоэ вера, взяла мои руки в свои и принялась втирать снадобье мне в кожу. Ощущение было разом успокоительным и бодрящим, а прикосновение ее кожи к моей – глубоко волнующим.
– Скажи, путешественник, как тебя зовут, – спросила она, а когда я прошептал свое имя, она повторила его, и голос ее звучал небесной музыкой.
Высвободив правую руку, я положил ладонь на затылок Каси, медленно подталкивая ее голову вперед, но стоило нашим губам встретиться, как за дверью раздался шум и двое мужчин из тех, что мылись в чане прошлым вечером, ввалились в комнату. Заметив статуэтку на столешнице, один из них схватил ее и взвесил на ладони. В страхе я наблюдал за ним, опасаясь вмешиваться – а вдруг он рассвирепеет и повредит статуэтку, швырнув на каменный пол. Когда он бросил ее своему приятелю, сердце мое едва не выпрыгнуло из груди, и я вскрикнул. К счастью, приятель ловко поймал фигурку.
– Она, должно быть, денег стоит, – сказал он. – Где ты ее купил?
– Я не покупал, я ее сделал, – ответил я.
Мужчины переглянулись и, усмехнувшись, кинули мне статуэтку обратно. Я снова завернул ее в ткань, благодаря богов за то, что моему изделию не нанесли урона, и повернулся к тарелке с едой, а мужчины, оставив несколько монет на столике, удалились.
– Свиньи, – сказала Каси, когда за ними закрылась дверь. – Они живут на реке Келани, а сюда наезжают раз в месяц и с девушками обращаются как с грязью.
– Они причиняли вам боль? – спросил я.
– Конечно, – ответила Каси, и по выражению ее лица я догадался, что она отлично поняла, о чем я спрашиваю. – Много раз. Но кто бы смог их унять?
Ярость закипала во мне. Мысль о том, что двое скотов совокупляются с этой девушкой против ее воли, возмутила меня до глубины души. В голове моей вырисовывались картины резни, но я не поддался наваждению, ибо я уже был в ответе за две смерти и не хотел увеличивать это число до трех.
Наконец с едой было покончено, а время начало поджимать, и мне ничего не оставалось, кроме как собираться в путь. Когда я был готов к отъезду, на выходе меня подкараулила Каси.
– Ты вернешься сюда опять? – спросила она, и я кивнул.
– По дороге домой, – пообещал я. – В Анурадхапуре я, наверное, задержусь на некоторое время, но на обратном пути в Негомбо переночую здесь, конечно.
Она потянулась ко мне, и на сей раз нашего поцелуя никто не прервал. Выводя коня из стойла, я ощутил прилив бесшабашного веселья. Путь мой лежал на север, и, казалось, сам Будда влечет меня за собой.
Гренландия623 г. от Р. Х.
Второй день моего путешествия выдался настолько тяжким, что я невольно задумался, а не прав ли был мой отец, предрекая мне неминуемую гибель задолго до того, как я встречусь с Ангердлангуаком, вождем северного народа алеутов, под началом которого, если верить слухам, состояло шесть тысяч человек. Лично я сомневался, что столь огромное число душ способно уместиться не то что на острове, но даже во всем мире.