, Абра рассвирепела.
– Все из-за нее, да? – Сестра выплевывала слова, словно гранатовые косточки. – Она заставляет тебя уехать! У нее это давно на уме.
– Полагаю, ты говоришь о Кхепри? – устало спросил я. Как же мне надоела ее ревнивость.
– А о ком еще? Она помыкает тобой, брат. И не уймется, пока не отнимет всех и все, что тебе дорого.
– Канал фараонов закрыт, Абра! – воскликнул я, в бессилии вздымая руки к небу. – Скажи, как мне зарабатывать раскрашиванием кораблей, когда нет никаких кораблей? Разъясни это мне, и я передумаю.
Она злобно оскалилась, ибо решения этой головоломки не существовало. Села за стол, схватилась за голову и заплакала. Из соседней комнаты доносился голос ее мужа, мурлыкавшего песенки себе под нос. Самый высокий мужчина в Исмаилии, чей рост словно бросал вызов человеческим возможностям, он был таким же искусным певцом, как я солдатом.
– Ты не оставишь меня с ним одну, – понизив голос, сказала Абра. – Прошу тебя, брат, ведь находиться с ним рядом невыносимо, а ночью, когда он дотрагивается до меня… – Ее передернуло, и она обхватила себя руками. Меня ничуть не интересовало, чем эти супруги занимаются наедине, и не тянуло представлять себе, как столь высокий мужчина совокупляется с женщиной на редкость низкорослой.
– Сестра, – сказал я, отворачиваясь и прижимая ладони к ушам, – пожалуйста, ни слова больше. Умоляю.
– Я запросто могла бы поехать с тобой, – заявила она, и я обернулся к ней, хмуря лоб.
– Поехать со мной куда?
– В Александрию.
– А как же твой муж?
– Кого это волнует? Пусть остается здесь. Если я и испытываю к нему какое-либо чувство, то разве что брезгливость. Он должен был давным-давно умереть, все так думали, припоминаешь? Знай я, что он протянет столько лет, ни за что бы не вышла за него.
– А твои дети? Их ты тоже готова покинуть?
– Они чудовища, все до единого, – отмахнулась она. – Только и делают, что изводят меня весь день напролет. Беда в том, что они всегда рядом. Наедине с собой я не остаюсь ни на миг. Нет уж, пусть дети живут с папой Ксартом, он вроде бы привязался к ним. Да они и сами могут присмотреть за собой, старший – за следующей по возрасту, а та за следующим. В общем, в таком порядке.
– Меньшие только-только на ножки встали!
– Ну что ж, – чуть поразмыслив, сказала сестра, – им придется самим о себе позаботиться. Это их закалит. И возможно, настанет день, когда они скажут мне спасибо.
Я покачал головой. Ее неисчерпаемая жестокость не раз поражала меня.
– Нет, – сказал я. – Категорически нет. Так не бывает.
– Отчего же? – Встав на колени, Абра взяла меня за руки. – Разве в былые времена мы не заботились друг о друге? Ты однажды уберег меня, брат, не забыл? Дважды на самом деле.
Закрыв глаза, я отодвинулся от нее.
– Нужно, чтобы ты опять меня спас, – продолжила она более спокойным тоном. – Еще один раз, и впредь я никогда тебя ни о чем не попрошу до скончания наших дней. Просто увези меня в Александрию. Там я оставлю тебя в покое, обещаю. Я по-прежнему привлекательная женщина, все так говорят. Возможно, найду другого мужа, и…
– Нет, – сопротивляясь, я воздел ладонь к небесам.
– Но почему нет?
– Потому что не по мне разлучать мужа с женой. Не говоря уж о том, чтобы оставить детей без матери.
– Ладно, а если бы с Ксартом произошел несчастный случай? – оживилась Абра. – Тогда бы ты взял меня с собой? А если бы я прихватила с собой парочку детишек, это успокоило бы твою совесть? Кто из них тебе больше нравится? Выбери двоих. Любых двоих, кроме младенца. Он постоянно хнычет.
– Прекрати! – выкрикнул я, вскочив на ноги. – Какие бы мерзкие способы ты ни придумала, забудь о них, я в этом не участвую. Кхепри, Эсхак и я через неделю уедем, только мы втроем, а ты останешься здесь, смирись с этим. Все, разговор окончен.
Выражение ее лица снова изменилось, трогательная мольба уступила место презрению.
– Эсхак! – Она закатила глаза, а потом глянула на меня как на дурака набитого. – Ты даже не знаешь, твой ли это мальчик! Мне много чего порассказали, брат. Знаю, ты предпочитаешь вести себя так, будто среди всех прочих женщин Кхепри святая, но у нее есть прошлое. И скандальное прошлое в придачу.
– О чем ты говоришь? – разозлился я. – Где ты такого наслушалась?
– У-у, сплетня распространяется с быстротой заразы, тебе ли не знать. Слыхала я, некогда твоя ангельская женушка была весьма по вкусу мужчинам в Вади Рам[64]. Всем этим одиноким путешественникам, жаждущим податливого женского тела, чтобы было куда излить свою страстность. И Кхепри потрудилась на славу, так ведь? Я не виню тебя за то, что ты привез ее с собой, возвратясь в Исмаилию. Еще бы, ведь наверняка она освоила трюки, честным женщинам неведомые.
Руки мои сжались в кулаки. Лишь усилием воли я сдержался и не ударил ее.
– Может, она и сейчас продолжает в том же духе, – задумчиво обронила сестра. – Тебе не приходило в голову, что ей нравится разнообразие, брат? В конце концов, Эсхак на тебя не очень похож, и…
– Из всех женщин в этом городе не тебе обзывать мою жену шлюхой. – Я торопливо шагнул к двери из опасения утратить самообладание. – Когда каждая бродячая собака знает, сколько парней ты соблазнила.
– Кто-то ведь должен знакомить их с плотскими радостями, – ответила она, не выказав даже видимости раскаяния. – А их энтузиазм всегда возбуждает. И, в отличие от Кхепри, я не беру с них ни гроша за доставленное удовольствие. То, что я даю, я даю бесплатно.
Я не находил слов, дабы выразить, насколько она мне противна, но как бы ни был я зол на Абру, некоторую тревогу я все же испытывал. Сестра привыкла одерживать верх и никогда бы не признала своего поражения. И я понимал, что покуда мы с женой и сыном не увидим на горизонте дворцов Александрии, я не смогу ощущать себя в безопасности.
Неделей позже, в мой последний день в Исмаилии, я отправился в мастерскую, чтобы забрать остальные кисти и краски и попрощаться с людьми, с которыми я подружился за годы работы на верфи. Многие из них работали еще вместе с моим отцом, я вырос у них на глазах, и для меня они были кем-то вроде заботливых дядюшек.
Друг, с которым я плотничал на берегу, звали его Сеф, пришел специально, чтобы завершить покупку инструментов из тех, что я не стал брать с собой, и мы уселись на солнышке, потягивая из кувшинов хенкет[65] домашнего изготовления. Предаваясь воспоминаниям, мы поглядывали на берега канала – войдут ли снова туда корабли? Затем я обратил внимание на мужчину, шагавшего по тропе. Заметив нас, он сбавил шаг, однако не остановился. Мужчина с бугристой мускулатурой, бритой головой и знакомой миной на лице, с его пояса угрожающе свисали кинжалы, на рукоятке одного из них сверкал изумруд в виде звезды. Поймав мой взгляд, он как-то странно улыбнулся – холодно и мрачно.
– Кто это был? – спросил Сеф, когда мужчина миновал нас. Я недоуменно помотал головой, пытаясь сообразить, откуда я его знаю. Я точно был с ним знаком, но пока не мог вспомнить, где пересеклись наши пути-дороги. В Александрии? Не служил ли он у халифа?
– Не могу сказать наверняка, – ответил я, озадаченный бесстрастностью этого человека. – А ты его узнал?
– Нет, но вроде бы я видел его раньше, – сказал Сеф, и на этом мы закончили ломать себе головы, переключившись на иное зрелище – закат солнца. Когда пришло время прощаться, я обнял моего старинного друга, пожелал ему удачи везде и во всем, а затем вернулся в мастерскую – так, на всякий случай. На глаза мне попался ящик, стоявший в углу, и, опустившись на колени, я решил перебрать его содержимое. Там хранились цветные наброски для корабельных корпусов, никем так и не востребованные, то ли чересчур сложные, то ли слишком насыщенные цветом – словом, не в нынешнем вкусе. Тем не менее они могли бы пригодиться для будущих заказов. Один рисунок особенно заинтересовал меня – на нем я набросал созвездия. В детстве и юности я часто размышлял о звездах и теперь с удивлением обнаружил, что это пристрастие проникло в мои рисунки, о которых я давно позабыл.
Я уложил находку в темно-коричневый кожаный мешок с моими инициалами на лямке, надеясь, что в Александрии я смогу убедить халифа позволить мне внести нечто новое в мои работы. Когда мы уедем отсюда, поговорю с Кхепри, решил я. Покажу ей рисунки и попрошу совета. Наверняка она будет гордиться тем, как далеко мы ушли от похабного подворья в Вади Рам, где мы с ней познакомились.
Вади Рам.
Стоило названию того жуткого места всплыть в моей памяти, и воспоминания камнепадом обрушились на меня, причиняя страшную боль. Бумаги, что я держал в руке, разлетелись по полу, я вскочил, голова кружилась так, что пришлось опереться рукой о стену.
Тот мужчина. Огромный, дюжий, увешанный кинжалами, он еще улыбнулся мне. Я вспомнил, где я видел его прежде. Пути наши пересеклись лишь однажды, несколько лет назад, когда по дороге на север ко дворцу халифа я решил передохнуть от утомительного путешествия и переночевал на постоялом дворе, что держал этот человек. Наутро он отказал мне в завтраке, потому что я поздно проснулся. А на обратном пути я выкрал его дочь из того смрадного дома и уехал с ней туда, где, как я надеялся, ее жизнь станет лучше. Неужто он с тех пор ее разыскивает?
«Сбежишь от меня опять, – сказал он ей однажды, – я поймаю тебя и сдеру кожу с твоих костей».
И она сбежала-таки от него.
Как сумасшедший я носился по улицам. Минуя дом Абры, я увидел, что она, стоя на крыльце, выливает грязную воду из ведра и наблюдает, как я бегу мимо. Я чуть сбавил скорость и заметил, как сестра расплывается в улыбке не менее загадочной, чем улыбка отца моей жены.
– Ты по-прежнему намерен уехать, брат? – крикнула она, но сердце в моей груди билось так сильно, что я и не подумал отвечать, не до нее мне было.
Я бежал и бежал под надсадный хрип в легких. Наконец впереди показался мой дом, и, опустив глаза, я взмолился: да увижу я сейчас во дворе жену и сына, увижу, как они укладывают на телегу наши пожитки, готовясь к отъезду.