рассказал священнику о событиях, произошедших в моем городке до того, как я покинул родные края, и лучшего утешителя, чем Фахрам, придумать было нельзя.
– Сомневаюсь, что я дожил бы до нынешних дней, – сказал я ему, – если бы не ваша неизменная доброта и сочувствие здешних священников.
– Что ж, мы будем скучать по тебе. – Он обнял меня. – Хотя уверен, ты не станешь скучать по кое-каким нашим предприятиям, необходимым, чтобы сохранить монастырь. Прошлую ночь я провел на коленях, моля Господа о прощении.
– Вечер выдался любопытным, – признал я, улыбаясь.
– И повторять такое я бы не стал, – сказал Фахрам. – Хотя, возможно, придется рано или поздно. Будем молиться, чтобы Бокхос Санасар не зачастил к нам с визитами.
Насельники нашего монастыря были людьми чрезвычайно набожными, накануне вечером многие из них удалились спать пораньше, дабы не оказаться в компании отъявленного грешника. Другие налегали на похлебку и жевали мясо с такими перекошенными физиономиями, словно сочли угощение отравой. Лишь троим вечер понравился: виновнику торжества Бокхосу Санасару, моему юному подмастерью Гарнику и мне – нам двоим, потому что нас обворожила Айрануш.
– Остается лишь надеяться, что когда Господь призовет меня домой, Он простит меня за то, что я развлекал подобного человека и его гарем, – с отвращением произнес отец Фахрам. – Но я делал это во имя Его. Без подачек Бокхоса наш монастырь не выжил бы.
– Думается, Господь простит вас, – заверил я священника.
– И куда же ты отправишься, покинув нас? – спросил он, и я дал ему обманчивый ответ, придуманный заранее. Отец Фахрам всем желал добра, и скажи я ему правду, он бы сделал все, что в его силах, лишь бы отговорить меня.
– Буду странствовать, – сказал я. – Татев возвратил мне покой, и теперь я чувствую, что готов к общению с людьми.
– Хочешь снова жениться? – с улыбкой спросил Фахрам, и я, слегка покраснев, уставился в каменный пол. Пусть срок моего траура закончился, но было совестно признавать, что меня уже влечет к плотским удовольствиям. – А как насчет Гарника? – продолжил монах. – Возьмешь его с собой?
Такого вопроса я не ожидал и сдвинул брови:
– В конце концов, мы же не семья. Я за него не отвечаю.
– Может, и нет, но ты, конечно, знаешь, как он предан тебе. Он не духовное лицо и не проявляет к служению ни малейшей склонности, так что оставаться ему здесь не очень уместно. Подумай, не взять ли тебе его с собой?
И я подумал. Понимая, что мальчик видит во мне отца, я не был уверен, что смогу оставить его при себе на продолжительное время.
– Пока не знаю, – осторожно ответил я. – Мне нужно кое-что сделать, и при этом лучше бы мне никто не мешал.
– Что же тебе надо сделать, друг мой? – спросил монах. – Надеюсь, ты не имеешь в виду месть?
– Просто я должен идти своей дорогой, и забота о ребенке не входит в мои намерения.
– Он не какой-нибудь ребенок.
– И все же.
– И все же подумай об этом, друг мой. – Подавшись вперед, отец Фахрам положил ладонь мне на плечо. – Это все, о чем я прошу. Мальчик слишком юн, чтобы сидеть тут взаперти в компании стариков. А ты можешь быть ему полезен. Паренька необходимо учить уму-разуму, и сдается мне, размеренная жизнь тебе тоже не помешала бы. Что-то в твоих глазах подсказывает мне, что ты не чувствуешь себя целиком и полностью умиротворенным, хотя и утверждаешь обратное.
Я не ответил, не желая и далее обманывать его.
– Что ж, если ты принял решение, я не стану тебя отговаривать, – вздохнул монах. – Когда ты уходишь?
– Сегодня, ближе к вечеру.
– Тогда у тебя еще есть несколько часов, чтобы подумать над моей просьбой. И вспомни-ка, когда ты прибыл сюда, я не прогнал тебя, потому что понял: тебе нужна поддержка и забота. Полагаю, мальчик также в этом нуждается. Но послушается он только тебя.
Да, я понимал, что будет лучше оставить Айрануш в покое, но, выйдя из церкви, прямиком отправился ее искать. Хотелось взглянуть на нее в последний раз, прежде чем она вместе с мужем-чудовищем вернется в столицу. В глубине души я страстно желал позвать ее с собой, но мне хватило выдержки не поддаться безрассудной горячности – хотя бы потому, что мое влечение к этой девушке основывалось на одном-единственном разговоре с ней. Но как бы усердно я ни разыскивал Айрануш в этот день, найти не смог нигде и решил, что если Бог и правда приглядывает за мной сверху, тогда, возможно, Он предпочел держать нас порознь – моей безопасности ради. И, выкинув Айрануш из головы, я отправился в келью Гарника.
Как и предсказывал отец Фахрам, мальчик едва не расплакался, услыхав, что я покидаю монастырь, и тут же спросил, нельзя ли ему присоединиться ко мне.
– Не знаю, куда заведет меня моя дорога, – сказал я. – И хотя ты мне дорог, не уверен, что смогу о тебе позаботиться.
– Обо мне не надо заботиться! – воскликнул он.
– И все же было бы неправильно втягивать тебя в мои дела, – настойчиво произнес я.
– А что за дела?
– Если скажу тебе, – начал я, хотя и сомневался, стоит ли рассказывать, – обещаешь, что не выдашь меня отцу Фахраму?
– Слово даю.
– Тогда знай: я ухожу на поиски моего двоюродного брата. А когда найду, я предам его смерти. И не ради утоления гнева, но ради справедливости.
Мальчик опустил голову и нахмурился, рубцы на его лице побледнели до розоватости – так всегда бывало, когда он волновался.
– Тебе ведь необязательно это делать, – сказал он. – Ты мог бы забыть о нем, будто его никогда и не было, и начать новую жизнь.
– Мог бы, – согласился я. – Но я так не поступлю.
– А вдруг он уже умер, откуда тебе знать.
– Он жив. Я знаю.
– Счастливее ты от этого не станешь, – продолжил Гарник. – Ну, когда убьешь его. Ты вообще представляешь себе, что значит отнять у человека жизнь?
– Гарник. – Отвечать я не стал, просто глянул на паренька в упор. – Дело в том, что дух моей жены не обретет покоя, пока я не предам этого человека смерти. Либо пока не удостоверюсь, что он перебрался в следующий мир иным способом.
Мальчик кивнул. Наверное, это не настолько страшно, подумал я. В конце концов, убийства в нашей жизни повсюду, куда ни глянь. Кто из нас, армян, подрастая, не навидался голов, срезанных с плеч, или костяных доспехов, пробитых мечом?
– Если ты твердо намерен уйти, тогда, наверное, и мне пора уходить, – сказал наконец Гарник, глядя вдаль поверх монастырских стен. – Я был счастлив здесь, что правда, то правда, но не смогу остаться тут навсегда. Буду бродяжничать, – добавил он с горестным вздохом. – Тогда и нагляжусь на трудности, что подкарауливают одинокого мальчика в этом мире. Меня могут ограбить. Или убить. А то и заставят против моей воли стать утехой жирного старика.
Я закатил глаза, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
– Ладно, – сдался я, чего, собственно, он и добивался. – Так уж и быть, можешь пойти со мной. Но мы будем делать то, что я наметил, понял? А если мои замыслы тебе не понравятся, ты волен распрощаться со мной когда пожелаешь. Договорились?
Он улыбнулся во весь рот, что случалось нечасто, а глаза его просияли от радости.
– Договорились, – сказал Гарник.
Уезжали мы ближе к вечеру, монахи снабдили нас парой лошадей и повозкой и подарили старую бурку – на память о них, ну и чтобы не мерзли по ночам. Когда я вышел из кельи со своими скудными пожитками, Гарник уже поджидал меня. Взяв у меня суму, он бросил ее под парусину, которой накрыли повозку, что было уже чрезмерно, поскольку погода стояла чудесная и дождя мы не видели месяцами. Однако я и Гарник все же закрепили парусину на всех четырех углах повозки крепкой веревкой из сизальской пеньки.
– По-моему, это лишнее, – сказал я, кивая на парусину.
– Погода может измениться, – возразил мальчик. – И тогда мы будем рады, что нам есть куда спрятаться.
– Но по дороге мы можем нарваться на грабителей, и они вообразят, что мы прячем что-то ценное. Давай-ка не будем давать им повода для подозрений.
Мальчик оглядел повозку, но, судя по выражению его лица, уступать мне он решительно не желал.
– Пожалуйста, – сказал он. – Я больше тебя ни о чем никогда не попрошу, но пусть покрытие останется.
Странно, подумал я, прежде упрямство ему не было свойственно, но промолчал, полагая, что никакого вреда от парусины не будет, а затем и вовсе повернулся к мальчику спиной, поскольку монахи в полном составе вышли с нами попрощаться. Я поблагодарил каждого по отдельности за то, что они были добры ко мне, пока я жил в монастыре, и пообещал упоминать их поименно в молитвах, если вдруг примусь их читать, хотя это было маловероятно. Забравшись на повозку, я заметил, что по верхней части монастыря бродит Бокхос Санасар и физиономия у него невероятно свирепая. Я не знал, отчего у него испортилось настроение, но радовался, что больше я этого распутного мерзавца никогда не увижу.
Наконец мы тронулись в путь и часа два ехали на запад, почти не разговаривая друг с другом. Я хотел доехать до Галатии, о которой был наслышан от моего двоюродного брата, величавшего это обширное пространство сказочной страной. Поскольку я понятия не имел, где прячется мой кузен, начать поиски с Галатии казалось разумным решением.
– По пути придется где-то переночевать, – нарушил я молчание, не выпуская вожжи из рук. – На закате поищем гостиницу.
– Здесь опасно? – спросил Гарник.
– По-всякому бывает, – ответил я. – Моя покойная жена выросла в подобном месте, и счастливой ее юность не назовешь. Там норовят развратить душу. Впрочем, – добавил я, оборачиваясь к мальчику с улыбкой, – возможно, ты спишь и видишь, чтобы тебя развратили, а, Гарник?
– Может, и так, – хохотнул он в ответ.
Я собирался напомнить ему, как он пялился на Айрануш вчера вечером, но испытал жгучее нежелание хотя бы просто признать возможность тесных взаимоотношений между ними. По возрасту Айрануш была ближе к Гарнику, и естественно, что с ним ей было интереснее, чем со мной. Однако это уязвляло мое обостренное самолюбие, и я промолчал.