– Мы об этом уже говорили, – закатила она глаза. – Много раз. И каждый раз ответ был «нет». Таким он и остается.
– Ваш покорный слуга польщен тем, что самая прекрасная драгоценность в диадеме небес не противится общению с таким ничтожеством, как я, – гнул я свое. – Но от надежного человека я слыхал, что многие молодые мужчины во дворце едва не слепнут от восхищения, когда Ее Императорское Величество, ярчайшая жемчужина в сердце достославной устрицы, проходит мимо них. Многие умерли бы счастливыми, если бы смогли провести хотя бы одну ночь вместе с ней, удовлетворяя все ее нужды до единой.
Зевнув во весь рот, она посмотрела на меня так, словно раздумывала, чего ей больше хочется – совокупиться со мной в пятый раз за день или обезглавить меня.
– Очень мило с твоей стороны подыскивать мне удовольствия, – сказала она. – Но дело в том, что я пытаюсь позабавиться с другими мужчинами в те ночи, когда я не с тобой, однако никто из них не удовлетворяет меня так, как ты. Ты не самый красивый мужчина на свете, тем не менее надо признать – есть в тебе некая прелесть. Нет, ты останешься здесь, всегда к моим услугам, и будешь гордиться оказанной тебе честью. Возможно, со временем ты мне надоешь – состаришься, скукожишься и будешь не в состоянии делать то, что положено делать мужчине, – и когда этот день настанет, я либо утоплю тебя в реке, либо разрешу тебе покинуть дворец. Либо, кто знает, ты предпочтешь убить себя, чтобы избежать позора, прослыв неспособным ублажить меня мужчиной.
Вскоре до меня дошло, что чем настойчивее я упрашиваю ее отпустить меня, тем более она упорствует в намерении оставить меня при дворе. Недели тянулись одна за другой, и я уже был настолько взбешен и расстроен, что клял свою несчастную судьбу, по чьей немилости я оказался во дворце. Не только время шло, но и двоюродный брат Хэй, несомненно, уходил все дальше и дальше от меня. Я подумывал сбежать, но понимал, что прежде, чем я успею далеко уйти, императрица вышлет за мой охотников и, напав на мой след, они вернут меня прямиком в ее когти. На городской площади с меня сдерут кожу, по полоске за один раз, а она будет смотреть и смеяться.
Словом, выбора мне не оставили, кроме как служить ей впредь и надеяться, что когда-нибудь что-нибудь, должно быть, случится и мне наконец повезет.
Нескончаемые супружеские измены не мешали Ли Феньянь исходить ненавистью к мужу за то, что он содержал во дворце гарем с наложницами и те пеклись о его удовольствиях с не меньшей самоотдачей, чем я по отношению к императрице. Большинство из этих женщин были неразговорчивыми, но дружелюбными, и я особенно сблизился с одной из них, девушкой по имени Шань, с которой познакомился вскоре по прибытии в город, застав ее плачущей в одиночестве в дворцовом саду. С тех пор мы несколько раз встречались и приятно проводили время, она меня заинтересовала, хотя расспросов о себе девушка избегала и о своей жизни почти ничего не рассказывала. Я знал о ней лишь то, что в Линьань ее привезли в качестве наложницы по приказу императора – проезжая через ее город, он случайно увидел Шань, стоявшую на обочине у дороги. Очарованный ею, он приказал одному из стражников доставить ее в столицу, и, разумеется, как и у всех его подданных, иного выбора, кроме как подчиниться, девушке не оставили.
Была в гареме еще одна заметная девушка, Хуань, в ее манере держать себя проглядывала некоторая властность, поскольку всем было известно, что император был расположен к ней более, чем ко всем прочим. Конечно, она была писаной красавицей и к тому же певуньей с нежным приятным голосом, поэтому, наверное, не стоило удивляться, что император радовался ее присутствию во дворце. Каждый вечер на закате солнца Хуань стояла на балконе, выходившем на центральную часть двора, и исполняла «Мелодии цветущей сливы» якобы для окрестных жителей, а на самом деле для императора. Сидя у фонтана, он забывал обо всем, слушая ее пение и позволяя голосу своей любимицы проникать в глубины его души.
– Императрица ее не выносит, – сказала мне Шань однажды ранним вечером, когда мы прогуливались по дворцовому парку. – Она терпит остальных, потому что понимает: ее мужу они безразличны, он и не заметит, если кто-нибудь из них умрет, но ее бесит то, что император испытывает чувства к Хуань, ведь до сих пор он не проявлял чувств ни к кому и никогда.
Той частью дворца, где проживали наложницы, управляла Юай, дама благородного происхождения, состоявшая в любовной связи с моим братом, что виделось мне чем-то совершенно несуразным. Общество Юай было мне всегда в тягость, ибо по натуре она была взбалмошной и редко мылась, но дурной запах ее плоти оказался, как ни странно, афродизиаком для Цзяо Луня. Однажды вечером она и я, вместе с Цзяо Лунем и Шань, сидели у фонтана в саду, ветер дул в западном направлении, и вонь, окутывающую Юай, сносило в сторону моего брата. Он втягивал носом этот смрад, будто пес, что вожделенно принюхивается к своей еде, пока Юай рассказывала нам, насколько императорская чета ненавидит друг друга.
Хотя Юай утверждала, что терпеть не может слухов, она была кладезем дворцовых сплетен и распоряжалась ими по своему усмотрению. В тот вечер она поведала нам о скандале, случившемся, когда поутру Ли Феньянь вошла в опочивальню императора, застала там наложницу Хуань и разъярилась. Девушка выбежала голышом из комнаты, рыдая как ребенок, а Юай, приложив ухо к замочной скважине, подслушивала, как императрица орет на супруга, требуя прогнать всех наложниц и хранить верность законной жене.
– Чудная мысль, – рассмеялся ее супруг. – На протяжении всей истории нашей страны каждый император брал наложниц в свою постель. Почему я должен стать первым, кто нарушит эту традицию?
– Потому что я не желаю никому и ни в чем уступать! – прорычала она.
– У вас есть ваши мужчины, – сказал император. – Почему бы мне не иметь моих женщин? Мы ведь не можем спать только друг с другом, верно? Вы ненавидите меня, а я вас видеть не могу.
– Здравое рассуждение, муж мой, – подумав, ответила Ли Феньянь. – Но одно дело блудить с наложницами и совсем другое – влюбиться в одну из них.
– Влюбиться? – переспросил он, смеясь. – И в кого же я, по-вашему, влюблен?
– В Хуань! – закричала она. – Не держите меня за дуру. Она мне не нравится, и я не доверяю ей. Она не выказывает мне уважения, соответствующего моему титулу и статусу. Весь двор знает, что каждый вечер вы сидите в саду, слушая, как она хрипит и ноет. Это унижение для меня.
Император покачал головой. Пусть под нажимом жены и матери он почти целиком отдал в их руки управление двором, но существовало одно место, где он был твердо намерен остаться хозяином. В конце концов, встречи с Хуань были счастливейшими мгновениями его жизни, и он не был готов расстаться с этим счастьем ради кого-либо – и менее всего ради жены, откровенно презиравшей его.
– Итак, что прикажете мне делать? – спросил император, взбешенный ее бессмысленной ревностью.
– Снести ей голову с плеч!
– Никогда!
– Вырвать ей глаза и отсечь уши!
– Нет!
– Прекратить видеться с ней!
– Это невозможно!
– Отправить ее обратно домой!
– Ни за что!
– Вы осмелитесь пренебречь своей женой?
– Осмелюсь!
Тогда Ли Феньянь метнулась к кровати императора, схватила его обеими руками за горло и принялась душить, отчего Юай пришлось вбежать в комнату в сопровождении четверых охранников Гуан Цзуна, которые оттащили рассвирепевшую жену, оставив императора потирать синяки на шее и плакать как девчонка, – унижение супруга вызвало у Ли Феньянь взрыв хохота.
– Прекрасно, повелитель мой, – объявила она, отбиваясь от мужчин, пытавшихся ее усмирить. – Если вы не желаете заняться этим делом, тогда я займусь им сама.
– И что бы это значило? – спросил Цзяо Лунь, уткнувшись носом в вонючее плечо Юай.
– Кто знает? – ответила Юай. – У этой женщины здравомыслия не больше, чем у саранчи. Она на все способна, лишь бы настоять на своем.
– Мне жаль императора, – покачал головой мой брат. – Чтобы с ним так разговаривать, да еще женщине, это надо же! И я всем сердцем сочувствую тебе, брат, ведь тебе приходится удовлетворять желания этой волчицы по ее первому требованию.
Я взглянул на Шань, щеки у нее алели, так на нее подействовала последняя фраза Цзяо Луня. Думаю, ни для кого не было секретом, что меня регулярно вызывают в спальню императрицы, но упоминать об этом я бы не стал.
Несколько ночей спустя Ли Феньянь ошарашила меня, сообщив, что, возможно, мне все же дадут разрешение покинуть Линьань.
– Я поразмыслила над твоей просьбой, – начала императрица. Она сидела у окна, развалясь в кресле с резными символами огня, земли, ветра и воды, и накрашенным ногтем постукивала себя по подбородку. – Я поняла, что была к тебе слегка несправедлива. Верно, когда ты впервые примкнул к моей свите, ты честно предупредил о своих дальнейших намерениях, и тебе придется простить меня за то, что, настолько привязавшись к тебе, я не хотела тебя терять. Но теперь я вижу, что это было эгоистично с моей стороны.
Я не сводил с нее глаз в ожидании развязки: либо она жестоко потешается надо мной, либо действительно говорит то, что думает.
– Дочь Небес! – воскликнул я, падая на колени и целуя ее ступни. – Ярчайший Луч Утреннего Солнца! Ваше великодушие поразительно! Я глубочайше признателен вам, и когда я найду моего зловредного кузена Хэя и оборву эту затянувшуюся связь между его головой и телом, я стану воспевать ваше достославное имя бесконечно.
– Разумеется. – Она выставила ладонь вперед, дабы положить конец моим изъявлениям благодарности. – Отпуская тебя, лично я приношу великую жертву. И надеюсь, что ты выкажешь ответную благодарность.
– Безотлагательно! – Я вскочил, расстегивая пуговицы на штанах, и успел спустить их до колен, когда она тряхнула головой, рассмеялась и велела мне остановиться.
– Нет, не это, – сказала она. – По крайней мере, не сейчас. У меня к тебе куда более важная просьба.