– Ты плачешь, – сказала она. – Что тебя расстроило?
Я махнул рукой, не находя нужных слов, но затем рассказал ей о моих горьких утратах. Сам того не заметив, я накрыл ее руку своей, мои пальцы коснулись ее мягкой ладони. А следом мои губы прижались к ее губам. Я почувствовал, что возбуждаюсь, но, вместо того чтобы устыдиться этой предсказуемой слабости, я вошел в нее, она почти мгновенно ответила взаимностью, пылко обнимая меня, но вдруг отпрянула и покачала головой.
– Прости, – сказала она, соединяя ладони в молитвенном жесте. – Но я не могу.
– Ты опасаешься, что кто-нибудь вернется и застигнет нас? – спросил я, раздираемый смущением и желанием одновременно. – Если так, то мы всегда можем найти…
– Клятвы, что я давала мужу, остаются там, где они были, – ответила она. – И пока он жив, я не изменю ему. Мне жаль, если это причинит тебе боль.
Я дернул плечом и отвернулся. По правде говоря, я уважал ее за отказ просто повалиться вместе со мною на пол и стыдился своих неуклюжих попыток соблазнить ее.
На задах поместья даругачи стоял старый колодец, о котором я узнал от Сун Хи. Колодец давно пересох, и его накрыли тяжелым плоским камнем, чтобы никто в него не упал, мы едва из сил не выбились, сдвигая этот огромный камень. Когда мы закончили, я поднял с земли пригоршню камешков и, глядя в глубокую таинственную тьму, бросил их в колодец. Через несколько секунд я услыхал, как забулькала вода в лужице, оставшейся на дне, и пришел к выводу, что глубина колодца составляет от двадцати до тридцати футов.
Дожидаясь, когда мать Байшика вернется домой, мы обговорили порядок наших действий, и Сун Хи спряталась в саду за деревьями, а я остался на полянке, чтобы Даи заметила меня сразу по возвращении. Я немного нервничал при мысли о том, что нам предстоит сделать, и обильно потел – подозреваю, от беспокойства. Вдобавок руки и ноги не особо меня слушались – впрочем, я с самого утра отвратительно себя чувствовал. Меня подташнивало, и, усевшись в позе лотоса на траву рядом с колодцем, я принялся медленно дышать, отвлекая сознание от рвотных позывов и глядя на резные изображения богов на камне, которым до того был накрыт колодец. Когда же в голове у меня разлился туман, я уперся обеими ладонями в землю, собираясь встать и вызвать у себя рвоту, и вдруг услыхал крик, удивленный и сердитый.
Я открыл глаза, приподнял голову. Даи шагала ко мне, глядя свирепо, будучи в бешенстве от того, что в ее угодья вторгся чужак. Подняв с земли палку, она размахивала ею передо мной, словно собаку отгоняла.
– Бродяга! – закричала она. – Босяк! Попрошайка! Убирайся, пока я тебя не прибила. Ты забрел на земли даругачи Кэсона!
Рывком я встал и понес околесицу – мол, у меня есть разрешение находиться здесь, в доме, где проживает мой самый лучший друг.
– Чего ты хочешь? – спросила она, подойдя ко мне почти вплотную. – Что ты здесь делаешь? Разве не знаешь, что тебя могут приговорить к смерти за то, что ты осмелился войти сюда?
Понимая, что она стоит именно там, где мне было нужно ее поставить, я улыбнулся и опять забубнил себе под нос, дабы она наконец успокоилась и решила, что опасности я для нее не представляю. По-прежнему сердитая, она не сразу расслышала шаги за спиной и обернулась недостаточно проворно, чтобы избежать падения в колодец. Падая, старуха издала жуткий вопль, а потом до нас донеслись стоны со дна колодца.
Сун Хи тяжело дышала, но просияла, заглянув в глубокую шахту колодца. Солнце вышло из-за тучи, и мы смогли получше разглядеть: на дне, рядом со шмыгавшими крысами, в луже вонючей воды распростерлась Даи.
– Милостивая матушка! – крикнула Сун Хи. – Вы, кажется, упали.
– Ты! – раздался голос снизу, но прежней мощи в нем не было, падение изрядно покалечило Даи, страх и растерянность слышались в ее голосе. – Дочь козы! Тебе велели не возвращаться сюда!
– И однако вот она я! – с вызовом ответила Сун Хи. – А ты думала, что я покину мою дочь, оставив ее тебе и тому чудовищу, что ты вырастила? Тебе ли не знать, что такое любить свое дитя и ставить интересы ребенка выше всего и вся. Ты должна была понимать, что я непременно вернусь рано или поздно.
Со дна колодца долго не долетало ни звука, потом опять послышался голос, теперь он звучал скорее умоляюще.
– Пожалуйста, – лепетала Даи. – Моя нога. По-моему, она сломана. И кровь течет со лба. Ты должна помочь мне.
– Помочь тебе? – воскликнула Сун Хи. – Чтобы ты меня опять обокрала? Считай, тебе повезло, что я не вылила горшок кипящего свинца на твое жалкое тело, тогда бы ты сгорела заживо…
– Возлюбленная жена, – раздался голос за нашими спинами, я обернулся и увидел Верблюда Громаду из Кэсона. Он переводил взгляд с меня на Сун Хи и обратно с едва заметной, блуждающей улыбкой. – Может, моя мать и верила, что ты останешься в ссылке, но не я. Ты обладаешь храбростью льва и тупостью обезьяны.
– Я здесь лишь по одной-единственной причине. – Сун Хи изо всех сил пыталась говорить с прежней гневной настойчивостью, но в ее интонациях проскальзывали страх и неуверенность в том, что мы делаем. – Я хочу забрать мою дочь, вот и все. А потом я уеду, и ты меня больше никогда не увидишь.
– Бон Ча принадлежит мне, – ответил Байшик, качая головой. – Она куда более… покладистая, чем ты, жена. – Он опять улыбнулся, обнажив желтые зубы. – Мне было бы слишком больно, отпусти я ее. Если и отпущу, то разве что через год или два, но пока еще рано. Может, когда она немножко повзрослеет? Тогда и приезжай за ней, если захочешь. Мой интерес к ней поугаснет, когда от ее юной свежести останутся лишь воспоминания.
Втроем мы постояли в недолгом молчании, вникая в чудовищный смысл его слов. Первой на него набросилась Сун Хи, ее кулаки превратились в когти, она норовила выцарапать глаза Байшику, и, поскольку его застали врасплох, он опешил, но скоро пришел в себя. И хотя Сун Хи не жалела сил, пытаясь одолеть мужа, он был много сильнее. От одного зверского удара кулаком в лицо она упала на траву в беспамятстве.
Я с ужасом наблюдал за происходящим, тошнота подступала, желудок сводило. Ничего мне так не хотелось, как прилечь в прохладном темном месте, где бы я изверг мой непереваренный завтрак в таз. Чуть склонив голову, Байшик бросил на меня взгляд, вероятно недоумевая, почему я не дерусь, защищая Сун Хи, а затем подошел к колодцу и, наклонившись, посмотрел вниз.
– Сын мой! – возопила Даи, выдохнув с облегчением. – Ты пришел! Я знала, что так и будет.
– Думаю, они намеревались сбросить туда нас обоих, – ответил он. – Ладно, я тебя вытащу, а потом мы отправим туда мою жену… – он вопросительно уставился на меня, – и ее любовника? Я ведь не ошибся? Мы отправим их туда, вниз, где они проведут вдвоем целую вечность. – Он перевел взгляд на камень, который мы с таким трудом сдвинули, и я понял, что он хочет запереть нас в колодце, как и мы хотели похоронить его вместе с матерью среди шершавых колодезных стен.
Помотав головой, он направился ко мне, лениво передвигая ноги, и я попытался улизнуть от него. Он был крупнее и сильнее, и в моем нынешнем состоянии я был лишен всякой возможности одержать верх в схватке с ним. Краем глаза я увидел, как Сун Хи, охая, поднимается на ноги, пытается выпрямиться, но от второго удара в лицо она опять рухнула наземь, помочь мне она уже не могла.
– И все же кто ты, незнакомец? – не без приветливости осведомился даругачи, словно вступая в беседу с новым знакомым. – Ты возлежишь с моей женой? А теперь ты явился, чтобы похитить мою дочь? Я прав? Может, ты и с ней хочешь лечь? Выходит, наши вкусы совпадают? Но она принадлежит мне, ты должен это понять. Они обе мне принадлежат. И я терпеть не могу воров.
Я шагнул к колодцу и чуть было не полетел вниз. Открыл рот, дабы возразить Байшику, но обнаружил, что не могу произнести ни слова. И тут неожиданный звук привлек мое внимание. Глянув за плечо Байшика, я увидел человеческое существо, бежавшее по траве, за всю мою жизнь я не видал никого, кто бы так быстро бегал.
Это была девочка. Та самая, которую утром привела в школу ее бабушка. Байшик обернулся в удивлении, когда она подбежала к нему, а я отступил в сторону, и вдруг ее руки взметнулись, изо всех сил она толкнула Байшика в грудь. Не сумев устоять на ногах, он рухнул в колодец.
– Один из двух, – сказала Бон Ча, оборачиваясь ко мне, но я не успел спросить, что означают эти странные слова, потому что ноги мои подкосились, ослабевшее тело сдалось на милость болезни, что скрутила меня, и я упал на землю. А потом весь мир погрузился в черную тьму.
Норвегия1349 г. от Р. Х.
Я воевал с самим собой, пытаясь отделить подлинный мир от кошмарных сновидений. Чудища морские хватали меня за пятки, орлы с бешеным клекотом спускались с небес и, дыша огнем, норовили вонзить в меня когти. Огры[110] окружали меня, грозя стереть мое тело в порошок. Я видел мужчину, что ходит по домам, вырывая младенцев из рук родителей. Мальчикам перерезали горло, тогда как девочек возвращали матерям, заходившимся от крика. Куда бы ни приходил этот мужчина, ужасающие вопли и плач следовали за ним. Пламя из-под земли лизало ему ступни, войско мертвецов подкрадывалось к нему, чтобы уволочь в его новое жилище в подземном мире.
Моя мать Флавия, сидя слева от меня, шила платье. Для украшения подола она взяла нитки кровавого цвета, вышитый ею узор напоминал полноводную бурливую реку. Моя тетя Нория, сидя справа от меня, мастерила обувь и оторачивала ее кружевами. У изножья кровати, рядом с написанным красками портретом его предков, стоял мой отец Магни. Глядя на меня сверху вниз, он раздраженно отчитывал меня за то, что я слабак.
Призрачная фигура возникла где-то в глубине, но я сразу узнал мою сестру Аблу, спереди по ее тунике растекалось огромное пятно. Она вскрикнула, прижимая руки к пятну, чтобы унять этот поток, но алая кровь продолжала струиться по ее ногам, а вытекала кровь изо лба, с линии роста волос.