Тем не менее мы ладили друг с другом, и я радовался присутствию Диего в мастерской с утра до вечера, его непритязательной болтовне и байкам о том, как он жил среди яганов[116] на Южном конусе. А потом в один прекрасный день, увидев, как его тело меняется буквально на глазах, я сообразил, что пора ему пройти обряд посвящения в сообщество племени, и переговорил с Кви, старейшиной нашего племени. Кви согласился совершить этот обряд на земле селькнамов, несмотря на то что Диего родился в ином месте, – честь, которую редко оказывают пришлым. Но парень снискал наше расположение и доверие, и мы были только рады назвать его одним из нас.
Обряд посвящения, который мы называем «хайин», состоялся в самом большом доме на краю нашего поселка. Первыми туда явились дюжина мужчин в одеянии духов подземного мира и разбрелись по закоулкам сумрачной комнаты, а я в своей мастерской обрядил Диего в дубленую кожу животного и затем повел его к месту церемонии. Я догадывался, что он нервничает, не очень понимая смысл происходящего, но я внушил ему, сколь важно пройти через этот ритуал: если он станет настоящим членом нашего племени, со временем ему разрешат взять себе жену.
– И в каком возрасте берут жен? – спросил он, и я удивился: судя по его тону, он был не столько заинтересован, сколько встревожен. Обычно мальчики его возраста ждут с нетерпением, когда они смогут впервые возлечь с женщиной.
– Через год или два, – ответил я. – Сам я женился в первый раз, когда лет мне было немногим больше, чем тебе сейчас.
– Я должен жениться? – тихо спросил он, и голос его дрогнул.
– Конечно, – сказал я. – Это естественный порядок вещей.
– Но мог бы я жить один? Или с кем-нибудь из моих друзей?
Я повернулся к нему в недоумении. Ни один мужчина, вступив в пору зрелости, никогда не жил один либо в компании с другими мужчинами. Что за странные мысли возникают в голове этого паренька, подумал я и предпочел сделать вид, будто не расслышал вопрос, а его чудной характер списал на то, что он вырос среди яганов.
Мы дошли до нужного нам дома, и Диего замялся.
– Что там со мной случится? – спросил он жалобно.
– Мне нельзя об этом говорить. Тебе придется узнать все самому.
Он шагнул вперед, открыл дверь, глубоко вдохнул, набираясь отваги, и вошел внутрь.
Усевшись в сторонке, в тени старого-престарого дерева, я вспоминал мой собственный хайин, случившийся много лет назад. Первым делом мужчины, «духи подземного мира», вогнали меня в ужас своим рычанием, а потом, наклонившись, шептали проклятия мне на ухо. После чего они тыкали в меня толстыми ветками, а затем стегали по ногам сзади, и когда в расщелины между камнями проникал свет, я пугался жутких масок на их лицах. Вскоре, однако, я смекнул, что любой дух можно усмирить, если просто наброситься на него и сорвать маску. Они же не демоны, в конце концов, а всего лишь мужчины, и они попрячутся по углам, когда их истинную натуру распознают. Тем временем, сняв маски, они встали вокруг меня, возжигая пахучие палочки и рассказывая, как был создан этот мир и о маленькой роли, которую я сыграл в нынешнем воплощении нашего мира. А в заключение предводитель этих мужчин, Великий Старейшина нашего племени, встал позади меня и нашептал мне на ухо легенду о Сыче-Копьеметателе, которому веком ранее поклонялись люди майя и чье изображение-иероглиф они вырезали на камнях, и в этой части мира такие камни до сих пор можно найти. Сыч-Копьеметатель всегда среди нас, шептал старейшина, и у меня мурашки пробегали по коже. Он живет в наших душах, предопределяет наши судьбы, следит за каждым нашим движением. Он наш великий Господин, а также тот, кто в конечном счете решает, честно мы прожили наши жизни либо лживо.
Несколькими часами позднее Диего вышел из дома, где совершали обряд, и я увидел, как его изменило то, что он там пережил. Теперь у него была походка мужчины, не мальчика, а в глазах толика мудрости, которую каждый из нас, селькнамов, обретал столетие за столетием. Я ощутил прилив гордости – ведь это я привел его сюда.
Подойдя ко мне, он низко поклонился, и я положил ладони на его плечи, а из дома уже выходили мужчины из нашего поселка, готовясь обнять новоиспеченного соплеменника.
– Мы закончили? – спросил Диего спокойным тоном, и я покачал головой:
– Не совсем.
Ибо настал черед последней части хайина, той, что была сопряжена с краткой и неприятной вспышкой боли. Я не предупредил его об этом заранее, но был уверен, что, глядя на мужчин в нашем селении и сравнивая их тела со своим телом, он должен был понять, что ему предстоит еще один ритуал. Сдернув шкуру животного с его поясницы, я, наклонившись, взял в левую ладонь его мужскую плоть. Он вздрогнул, когда я вынул острый нож из-за пояса. Поскольку я заменил ему отца, совершать обрезание было моей обязанностью.
– Смотри в небо, – наставлял я его. – Мужчины будут тебя крепко держать. Дыши медленно и ровно. Все произойдет быстро, обещаю. А потом ты будешь полностью готов к женитьбе.
Я взял в ладонь его член и сделал надрез.
Страх был в его глазах, тот самый страх, что с незапамятных времен испытывал каждый мальчик, проходивший через этот обряд.
– Но я же говорил тебе, – воскликнул Диего, тряся головой, – я не хочу жениться.
Как бы я ни радовался приобщению Диего к племени селькнамов, меня по-прежнему беспокоили отношения между моей женой Софией и ее дочерью Бонитой. Девочка целиком и полностью ушла в себя, когда вновь стала жить вместе с матерью, и это ее душевное состояние я связывал с двумя тяжкими переживаниями: с тем, как по-скотски использовал Бониту ее отец, и с тем, что девочка была отчасти замешана в насильственной смерти отца и своей бабушки.
В нашем племени дочери всегда разговаривают со старшими уважительно, но Бонита была из тех редкостных созданий, которые позволяют себе говорить что хотят и когда хотят. Более всего она злилась на Софию за то, что та некогда покинула ее, хотя ей объясняли не раз и не два, что мать ушла из дома не по своей воле. Со мной она была более вежливой, а со своим младшим братом дружелюбной, и лишь ее отношения с матерью создавали трудности.
– Я собираюсь взять ее с собой на Большую Прогулку, – шепнула мне София поздней ночью, когда мы лежали в койке. – Только мы вдвоем. Может, это пойдет ей на пользу.
Я уставился на жену в некоторой оторопи. Среди моих знакомых мало кто совершил Большую Прогулку от начала и до конца, и все они были мужчинами. Такая Прогулка могла растянуться на много недель и даже месяцев.
– Вы станете первыми из наших женщин, отправившимися в такое путешествие, – сказал я.
– Старейшины возражать не будут? Не перегородят нам путь?
– Нет, если я дам свое согласие, – поразмыслив, ответил я. – И если ты этого хочешь, жена, тогда ты должна это сделать. В какую сторону вы отправитесь?
– К южной оконечности архипелага, – сказала она. – А потом мы поплывем к островам, что лежат за ним, и завершим нашу вылазку на скале, что высится на самом краю нашего мира. И если там мы с ней посмотрим в воду и пообещаем наши души богам, тогда, возможно, я смогу изгнать демонов, что таятся в ее душе.
Беспокойство мое нарастало. Подобное путешествие наверняка небезопасно, и я боялся, как бы с ними не случилось что-нибудь ужасное.
– А как же Рафаэль? – спросил я. – Кто будет заботиться о нем, пока ты не вернешься?
– Ты, – ответила она, улыбаясь, и, движимый любовью, я коснулся пальцем ее носа. Кто-нибудь когда-нибудь слыхал, чтобы мужчина приглядывал за ребенком? В племени меня высмеют так, что я больше никогда не смогу показаться им на глаза. И все же мальчик был слишком мал, чтобы оставлять его одного. – Мы можем отсутствовать месяца три, – сказала моя жена. – А если так, тебе нужно взять другую женщину на мое место.
– Ни за что, – покачал я головой. – Я не такой, как мой отец. У меня другие ориентиры.
– Но у тебя есть потребности, муж, – возразила она, – и когда меня рядом нет…
– Тогда я буду ждать твоего возвращения, – перебил я.
От мужчин моего племени я отличался тем, что не жаждал любви многих и разных женщин. Я останусь чист, пока она не вернется ко мне, так же чист, как был после смерти моей первой жены и некоторое время после убийства моей второй.
Итак, спустя несколько дней мои жена и падчерица уехали из дома, взяв с собой провизии, которой им хватит лишь до наступления ночи. А затем им самим решать, как быть дальше. Рафаэль плакал, и даже Диего выглядел взволнованным, но я не падал духом и пожелал им обеим удачи в их предприятии. Бонита была надломленной девочкой, но не она себя сломала, это было бы не в ее духе. София нашла хороший способ помочь своей дочери, отправившись с нею в длительное путешествие.
Часть девятаяТень моей тени
Намибия1471 г. от Р. Х.
Спустя год после отъезда Шакини и Беки, отправившихся в поход по горным хребтам в западной стране, мне вдруг пришло в голову, что, наверное, я единственный, кто по-прежнему думает о них и верит, что когда-нибудь они вернутся целыми и невредимыми. Наш сын Рафики больше не заговаривал о своей матери, а если он и нуждался в материнской опеке, женщин в нашем племени было не счесть, и смекалистый Демби, найденыш, которого я взял к нам в дом, тоже никогда о ней не вспоминал. Хотя однажды он допустил грубую ошибку, сказав, что молился за нее, уповая на то, что конец своей жизни Шакини встретила тихо и спокойно. И тогда я ударил его с такой силой, что он упал ничком на пол. Прежде я никогда его не бил, пальцем не трогал, и его удивленный и расстроенный вид лишь добавил мне стыда за то, что я сделал.
– Приемный отец, – сказал он, умываясь слезами, – я прошу прощения за мою бесчувственность. Я лишь хотел сказать, что когда смерть пришла за ней…
– Смерть не приходила за ней, – оборвал я Демби и шагнул к нему, разъяренный; в испуге он откатился подальше от меня к стене. – Будь она мертва, я бы знал об этом. Я бы нутром почуял, что потерял ее.