Говорил он очень медленно. Сперва я решил, что он думает, будто я плохо слышу, но вскоре стало ясно, что он просто считает меня тупицей. Некоторые на моем месте почувствовали бы себя оскорбленными, но я был только рад: пусть он и дальше пребывает в этом заблуждении, если это обеспечит мне бесплатный проезд по реке.
– Вы обсудили это дело с людьми из племени, с которыми вы, конечно же, встречались по дороге сюда? – спросил я, и Торнтон выгнул бровь вопросительно, глядя на свою команду, но тех мало интересовала наша беседа, поскольку они грызли бараньи кости. – Вы получили разрешение на то, чтобы построить здесь колонию?
– Нет, – хохотнул он, словно я предложил ему испрашивать согласия у коровы или осла. – Ради всего святого, зачем мне оно?
– Затем, что это их земля.
– До тех пор, пока мы ее не открыли, да. Теперь это наша земля.
– Но она давно открыта. Мы живем здесь. Живем из поколения в поколение, коим нет числа. Если точнее, с начала времен и происхождения человечества.
– Кажется, вы не совсем понимаете, – сказал он, кладя руку на мое плечо и глядя на меня с той благосклонностью, с какой смотрят на ребенка, угощая его сладостями и прикидывая в уме, как застать его одного. – Видите ли, вы – дикари. Безбожники. Мы прибыли сюда, чтобы помочь вам. Дать вам образование, просветить и править вами. Всего-навсего.
– И вы делаете это, вторгаясь в наши земли и вырубая наши деревья? – спросил я, сбрасывая его ладонь с плеча. – Если мой народ снарядит судно и отправит его в вашу страну с намерением выстроить там форт, а потом обокрасть ваши леса, разве вы не удивитесь, если у вас сперва не попросят разрешения?
– Но у нас нет лесов, – улыбнулся он. – Поэтому мы и прибыли сюда.
Я прикусил язык. Еще при жизни моего отца было много разговоров о статных, нарядных людях, что приплывали на кораблях с узорчатыми мачтами и парусами, высаживались на побережья, им не принадлежавшие, и заявляли, что отныне они владеют этой землей, словно наши племена там никогда не жили и кровь наших людей не пропитала почву до самых глубин. Они утверждали, что несут нам «цивилизацию», но не принесли ничего, кроме кровопролития и своего господства. Многие поколения моего народа дотошно исследовали эту землю, им были известны каждая пещера и каждое дерево. Таким, как Торнтон, и прочим людям его склада понадобится тысяча лет, чтобы узнать наш край так же хорошо, как знали его мы. Нет, они были всего лишь ворами и разбойниками, и все уроженцы нашей земли клятвенно обещали убивать подобных гостей, если, к несчастью, столкнутся с ними. Но я пока не собирался обнажать клинок.
– Как далеко вы намерены зайти в мою страну с этой вашей затеей? – спросил я.
– Настолько далеко, насколько понадобится, – ответил Торнтон. – Как только мы найдем обширный и ровный участок, подходящий для обустройства колонии, от имени нашего короля я предъявлю права на эти земли, ибо Италия и…
– Вы предъявите права, – с трудом выдавил я, потрясенный наглостью этого человека.
– Именно. Затем оставлю половину моего отряда здесь для проведения подготовительных работ, а сам отправлюсь домой доложить Его Величеству, что мы можем начинать перевозить счастливчиков-волонтеров на новое место жительства.
– А эти мужчины, что останутся здесь после вашего отъезда, – сказал я. – Вы ожидаете, что они по-прежнему будут здесь, когда вы вернетесь? По-прежнему здоровыми? По-прежнему дышащими? И по-прежнему с головами на плечах?
– Разумеется. С какой стати мне ожидать чего-то иного?
– Да с той стати, что некоторые могут не потерпеть захватчиков, что силой отнимают у нас земли.
– Ерунда. – Небрежным взмахом руки он отмел мои соображения. – Права будут распространены на Италию, Тоскану, и у вас не останется выбора. Таков современный подход, мой темный друг. Закон белого человека. Мир обновился, по праву рождения больше ничего и никому не принадлежит, и европейцы просто обязаны взять все, что смогут найти. По правде говоря, ваш народ недостаточно просвещен, чтобы управлять самим собой. Вам нужна указующая рука. Именно это мы вам и предлагаем. Не надо видеть в нас врагов, отнеситесь к нам как к вождям, желающим лишь одного – очеловечить вас. Мы исполняем Божью волю, и только. Что ж, вы проведете нас по реке или нет? Мы заплатим вам за услуги, конечно, но не прямо сейчас, а когда наше плавание завершится. Я не допущу, чтобы вас обделили.
– Да, – кивнул я. – Я помогу вам, да.
Мой двоюродный брат Эрнан постоянно заводил разговор о путешествиях вглубь страны, вдоль русла Амазонки, и я предположил, что именно в тех краях я его и найду. Я собирался расспрашивать встречных, не попадался ли он им на глаза. Если он проходил через эту местность, можно быть уверенным, что о нем там помнят, он был не из тех, кого легко забыть.
Во время нашего плавания я в основном помалкивал, разве что опознавал разновидности рыб, сообщал названия животных, что пристально наблюдали за нами с речных берегов, указывая пальцем на самых опасных из них. Мне хватило свободного времени, чтобы подружиться с одним из колонизаторов, человеком по имени О'Хара. Вроде бы к нашей земле и людям он относился с бо́льшим уважением, чем другие люди на корабле, и потому мы с ним легко поладили. О'Хара, по его словам, был родом из страны, что называлась Ирландия, еще одна земля, о которой я прежде не слыхивал.
– Это в Италии? – спросил я, и он помотал головой. У него была густая рыжая борода, имбирного цвета брови и самая белая кожа, какую я когда-либо видел. Трудно было поверить, что у живого существа может быть такая окраска, и я поймал себя на том, что пялюсь на него, толком не понимая даже, человек ли он, и задаваясь вопросом, не проклятье ли это какое-нибудь? Может, еще в утробе матери он прогневал Бога, за что был отравлен, и поэтому навсегда остался таким отвратительно бледным?
– Нет, Италия от нас довольно далеко, – ответил он. – Мы ближе к Англии. Они теперь наши ближайшие соседи, хотя долгое время мы были с ними на ножах. Капитан, понятно, родом из Англии. Они презирают ирландцев, а мы презираем их за то, что они обобрали нас, отняв наши земли. Меня наняли только потому, что я читаю по звездам лучше любого другого звездочета, но капитан понимает, что будь у меня побольше шиллингов, я бы скорее всадил нож себе в задницу, чем помог ему хоть в чем-нибудь. Однако мужчина должен зарабатывать на жизнь, и вот я здесь.
О'Хара взял с собой музыкальный инструмент, сказал, что это скрипка, и по вечерам наигрывал мелодии до жути визгливые, так что мне хотелось заткнуть уши листьями, но мужчины плясали под эту музыку, давая ногам размяться.
– Вы останетесь здесь строить колонию? – спросил я О'Хару однажды вечером, когда мы улеглись на корме судна и разглядывали звезды над нами.
– Мы, ирландцы, не колонизаторы, – буркнул он. – Это нас колонизируют. Наша беда в том, что мы маленькая страна.
– Но здесь у нас большая страна, – сказал я.
– Тогда остановите их. Не пускайте их к себе.
– Но как это сделать?
– Сражайтесь с ними. Бейтесь, пока на той или другой стороне в живых не останется ни одного мужчины, ни одной женщины или ребенка. А затем повоюйте еще немного меж собой, просто так, для подстраховки. Всегда найдется несколько предателей, которых надо вырвать с корнем. Удалить внутреннего врага.
Я кивнул. Конечно, я радел о своей стране, но племена в наших землях прекратили воевать друг с другом век назад, а то и раньше, и мы были счастливы, когда войнам пришел конец. Народом мы были мирным и не видели причин, почему бы нам не жить как заблагорассудится, но только без жестокости. Хотя я и был сосредоточен на моей личной мести, меня тревожило наше будущее, чем оно могло обернуться, дозволь мы этим европейцам и впредь вгрызаться в наши владения. Я никак не мог понять, почему они, приехав сюда, сразу начали смотреть на наше достояние как на свое собственное.
– А ты, – спросил меня О'Хара, – тоже оставил семью, когда подрядился в это плавание?
– Сына. Но я оставил его на попечение человека, которому доверяю.
– Тебе нужны деньги, как я полагаю? Ну да, нам всем нужны деньги, – ответил он на свой вопрос.
– Дело не в деньгах, – сказал я, осторожно подбирая слова, поскольку на судне я никого не посвящал в мои истинные намерения. – Я ищу кое-кого.
– Женщину, не иначе?
– Нет, мужчину. Когда-то, много лет назад, я называл его своим другом.
– Вы с ним поцапались, так, что ли?
Такого слова я раньше не слыхал и морщил лоб, не зная, что сказать.
– Вы поругались, ты и он? Он что, тебя подставил?
– Он совершил нечто непростительное, – сказал я. – И я хочу, чтобы он заплатил за это.
– Правильно хочешь, – отозвался О'Хара, потягиваясь и глядя с опаской на головы аллигаторов, обнаруживших свое присутствие в окружавших нас водах. – У меня был друг когда-то, он повадился целоваться с моей женой, так я ему башку снес.
– Ты обезглавил его? – выпучил я глаза.
– Не, – рассмеялся он, – это просто выражение такое. Отколошматил, и все.
– Уф, – выдохнул я.
– Ты тоже собираешься так сделать?
– Нет, – покачал я головой. – Нет, я хочу на самом деле снести ему голову.
Спустя неделю плавания на судне, после остановок в десятках деревень и случайных встреч с сотнями земляков и землячек, я проникся презрением к капитану Торнтону, который с удовольствием давал нам понять, что мы для него не люди, а не пойми кто. На каждой остановке, впрочем, я уходил от него, предоставляя капитану в одиночестве осуществлять свои бесчеловечные затеи, пока я выискивал местных, стариков и молодежь, отводил их в сторонку и задавал все те же вопросы.
– Я приехал сюда в поисках одного мужчины.
– Его имя?
– Эрнан.
В ответ только пожимали плечами: «Знать не знаю никакого Эрнана».
– Сам он не отсюда, родился и вырос на другом конце страны. Примерно моего возраста, с искривленными ногами, он ходит на костылях.