– Он тебя чем-то обидел?
– Было дело.
– И ты решил убить его?
– Мой ответ расшевелит твою память?
Но все тщетно. Некоторые заявляли, что, возможно, они видели такого человека, но просили денег за то, что они мне расскажут, и я отчетливо понимал, что они просто сочинят байку вознаграждения ради. Другие, казалось, знали побольше, но от разговора со мной увиливали, будто опасались, как бы их откровенность не привела к нехорошим последствиям для моего кузена. Я уже начал отчаиваться: неужто мои поиски опять окажутся бесплодными?
Но однажды холодным вечером, когда мы пришвартовали наше судно в большой деревне на речном берегу, удача наконец нашла меня. Старики вышли поприветствовать нас, и женщины надели нам на шеи гирлянды цветов. Лес там был очень красивым, и я злился, глядя, как Торнтон осматривает стволы, аккуратно срезая с каждого кусочек коры и пережевывая эту добычу своими желтыми зубами. Затем он делал пометки в тетради, словно именно этот лес он предложил бы стереть с лица земли ради пополнения мошны мерзопакостного итальянского короля.
Я, как обычно, расспрашивал людей, но услыхал голоса игравших неподалеку детей и зашагал в ту сторону, ухватившись за возможность отделиться на время от мира мужчин и успокоиться. Детей было семь или восемь, мальчики и девочки без устали бегали, играя в свои детские игры, но меня заинтересовала девочка, не принимавшая участия в забавах сверстников, она просто наблюдала, сидя у своей хижины. Подойдя, я уселся рядом на пыльную тропинку.
– Ты не играешь со своими друзьями? – спросил я, и она повернулась ко мне, ничуть не испугавшись незнакомца, обратившегося к ней.
– Нет, – сказала она.
– Разве тебе не хочется побегать вместе с ними?
Она помотала головой, а потом кивком указала на костыли, что свисали с деревянной стены хижины, – очень похожие на костыли Эрнана.
– Я не могу бегать, – пояснила она, глядя на стену. – Мои ноги не работают, как у других людей. Шагать я могу, но только с их помощью.
Подавшись вперед, я снял один костыль, очень красивый, сделанный из древесины здешних деревьев. Эрнан всегда сам трудился над своими костылями. Подрастая, он каждые несколько месяцев делал новые, потому что прежние ему уже не годились. Я и сам был неплохим резчиком, и меня всегда восхищала одна деталь, которой он помечал свои изделия, он будто ставил подпись на каждом костыле – заглавную букву своего имени, вырезанную в виде змей. Насколько я знал, ни один из его костылей не остался без этого украшения, и, по привычке вертя в руках костыль девочки, я едва не вскрикнул, увидев тот самый знак. Волнение, оторопь и ужас разом обрушились на меня.
– Где ты их взяла? – спросил я, обернувшись к девочке, и она вроде бы немного испугалась – наверное, потому, что я повысил голос.
– Мои костыли? – спросила она.
– Да, ты ведь не сама их сделала. Кто тебе их выстругал?
– Один человек, – ответила она.
– Что за человек?
– Не знаю, как его зовут. Он был здесь не так давно. Приплыл на судне. Ему понадобились новые костыли, и он смастерил их. Я сидела, смотрела, как он работает, и думала, какие же они красивые. И спросила, не мог бы он и мне такие же сделать, и он сказал «да». Прежде мои костыли были просто толстыми ветками, спиленными с деревьев, и царапали мне ладони, но своими ножами он их исправил, и они стали гладкими, а потом он научил меня, как сделать новые, когда я подрасту.
– Вот эти он изготовил для тебя?
– Да. Он очень добрый.
Я боялся поверить тому, что услышал. Столько времени прошло, и наконец я приблизился к Эрнану.
– Он все еще здесь? – спросил я, оглядываясь и надеясь, рассудку вопреки, что вот сейчас увижу его, ковыляющего где-нибудь неподалеку. – Он остался в деревне?
– Нет, – сказала она. – Уехал несколько недель назад.
– В какую сторону он поехал?
– Вот туда. – Девочка показала на запад, где в небе уже начинал алеть закат.
Я встал и отдал ей костыль. В том же направлении, на запад, двигался и капитан Торнтон.
– Он был один? – спросил я. – Мужчина с искривленными ногами путешествовал в одиночку?
Она задумалась на секунду, прежде чем тряхнуть головой.
– Нет, – ответила она. – С ним была женщина. И девочка.
Новая Зеландия1642 г. от Р. Х.
На следующее утро первым увидел сушу ирландский моряк О'Брайен, и мы немедленно взяли курс на берег. Ступив на взморье, мы вертели головами, пораженные красотой этой новой территории, и среди нас не было никого, кто не подумал бы, что мы нашли рай на земле.
– Совершенно нетронутая, – обронил один из моряков.
– Пока, – вставил я.
– Что там у вас, сэр? – пророкотал капитан Тасман[131], умудрявшийся расслышать каждое сказанное нами слово, неважно, произнесли его громко или себе под нос, а порой и вовсе словно бы угадывал саму мысль, даже не высказанную вслух.
– Я сказал, что земля тут пока совершенно нетронутая, капитан, – ответил я, уже не совсем понимая, зачем я это говорю.
– И полагаю, вы думаете, что я здесь для того, чтобы изгадить эти земли, – сказал он с нехорошей улыбкой. – Ведь я такой негодяй, забираю земли, что мне не принадлежат. У вас обо всем имеется свое особое мнение, не правда ли, сэр? Можно подумать, что вам не платят за корабельную службу.
– Я лишь хотел сказать…
– Знаю, что вы хотели сказать, и отвергаю обвинение, отвергаю целиком и полностью. Так что избавьте меня от ваших проповедей, не переношу лицемеров.
Трудно оспорить такую позицию. И в конце концов, вряд ли я был вправе порицать его действия, радуясь доходам, что эти действия приносили.
– Как по-вашему, капитан, где мы? – спросил О'Брайен, и Тасман глубоко вздохнул, глядя вокруг на горы, леса и золотистый песок.
– Вы, конечно, знаете, кто такой Колумб? – спросил он.
– Самую малость.
– Испанский моряк. Отплыл из Мадрида в 1490 году, чтобы проложить новый курс к Индиям в надежде найти более короткий путь на восток. Только попал он в Америки и потребовал отдать их в собственность своего короля. Никому еще не перепадало более удачного промаха.
– Он был итальянцем. – Слова посыпались из моего рта прежде, чем я успел пораскинуть мозгами, стоит ли и дальше раздражать капитана. – И отплыл он не из Мадрида. А из Уэльвы. В 1492 году.
Тасман свирепо глянул на меня – он терпеть не мог, когда ему возражали, – и я бы куда серьезнее озаботился тем, что меня ждет, если бы вдруг не призадумался, откуда я знаю эти факты. Ведь я ничего не читал и мало что слыхал о Христофоре Колумбе, и, однако, оказалось, что о его путешествии мне известно все до мельчайших подробностей, словно я сам стоял в доке и махал ему рукой на прощанье.
– Просто проверка, сэр, просто проверка, – ухмыльнулся капитан, обнажив желтые зубы, а затем положил мясистую ладонь меж своих ног и принялся неторопливо, с явным наслаждением тереть промежность. – Главное, что я хочу сказать – сеньор Колумб, путешествуя, обнаружил нечто неожиданное, и, вероятно, с нами случилось то же самое. Мы объявим эту землю нашей собственностью. Что скажете, парни? А название придумаем потом.
– «Провинция золотого песка» подойдет, капитан? – спросил один из матросов.
– Где вы тут видите золото, мистер Харкин? – рявкнул Тасман. – А если видите, значит, зрение у вас получше моего, потому что я вижу только песок и горы.
– Оно может быть где-то подальше, – сказал другой матрос по имени Мейер. – Спрятано посередине острова, чтобы отсюда не видно было.
– Угу, такое возможно, – подумав, согласился капитан. – Очень даже возможно.
Мы притихли в робкой надежде, что сможем стать богатыми людьми. Когда Голландская Ост-Индская компания заказала Абелю Тасману исследовать эту часть мира, одной из их целей был поиск достославной провинции, описанной в книге Марко Поло, где золото, по его словам, встречалось в таком изобилии, что на него не обращали внимания, и лишь те, кто умел пристально вглядеться, понимали, что это настоящее золото.
– Кто-нибудь задумывался, – спросил О'Брайен, – как мы повезем это все домой на нашем корабле? Под такой тяжестью он потонет, разве нет?
Все головы повернулись к нему, ибо вопрос был нешуточный, но капитан сказал, что мы спустим на воду все наши тендеры[132], нагрузим их доверху и потащим обратно в Европу, и солнце будет сверкать на их гладких поверхностях. Услышав это, моряки вроде бы успокоились.
Однако всего через несколько минут настроение у нас резко изменилось, когда из-за песчаных дюн вышла толпа мужчин и женщин общим числом около сотни, они были почти голыми, но кожа у них была сплошь покрыта затейливыми татуировками, и каждый держал в руке остро заточенное копье.
– Спокойно, ребята, – тихо произнес капитан Тасман.
Я посмотрел на него: не сходя с места, он плавно размахивал рукой в воздухе, будто зазывал этих людей подойти поближе и подружиться с нами. Толпа двинулась вперед тем же строем, каким стая птиц летит по небу, – один впереди, а остальные распределяются за ним. Это построение походило на острие копья, готового сразить нас наповал.
Когда они подошли поближе, Тасман медленно кивнул и представился, протягивая руку, но вождь этого племени под названием маори, как мы позже выяснили, просто глядел на него неотрывно, гадая, чего от него хотят. Капитан продолжал говорить, объясняя причины нашего появления, что было полной глупостью с его стороны, поскольку никто из них не говорил на нашем языке, и выглядели они столь же обескураженными его словами, как мы их ответами. Тасман спустился к тендеру, вынес горсть дешевых безделушек и украшений и велел мне раздать их местным уроженцам. Я действовал очень осторожно, поскольку не хотел, чтобы во мне увидели угрозу и пронзили копьем, но они, казалось, пришли в восторг от этих побрякушек, надевали их на шеи и широко улыбались. Наконец у меня осталась только одна штуковинка – разноцветное ожерелье, и я протянул его вождю, которого, судя по тому, что он говорил, тыча пальцем себе в грудь, звали Калаваи-А. Он выхватил ожерелье у меня из рук, осмотрел его со всех сторон и надел на шею, и хотя улыбка не сходила с его лица, казалось, что он пока не был уверен, соглашаться ему на нашу высадку здесь или нет.