От развалин Мемфиса мы начали возвращаться к северу через многие селения и пальмовые рощи, насаженные правильными рядами по воле Мегемета Али, который обложил жителей за каждую пальму двумя левами подати. Сии искуственные рощи приносят большую пользу Египту, защищая его от убийственного ветра, хамсина, веющего до наводнения в течение мая и июня, от которого почти задыхаются жители. Но с тех пор как размножились пальмы, воздух Египта освежился и облегчилось несколько душное веяние ветра пустынь нубийских. С лишком за три часа вверх от Мемфиса и близ оставленного монастыря коптов мы спустились к Нилу и, снова переплыв его на барках, вступили на противоположном берегу в стан Мегемета Али.
После мертвой тишины левого берега Нила, наполненного только великими воспоминаниями развалин, странен внезапный переход в шумный стан сей, где дикими толпами теснятся вокруг рассеянных вдоль реки шатров войска паши, ни в какое время года не изменяя кочующей жизни своей. Здесь с первого шага пропадает очарование древнего Египта и его новые обладатели являются в своем истинном виде. Черные, смуглые и белые лица солдат пестреют вместе с их разнообразными одеждами. Совершенный беспорядок царствует в обширном полчище, которое только в строю заслуживает название регулярного. Франки, посвятившие себя его образованию, должны влачить горькую жизнь в невежественном кругу, не пользуясь уважением подчиненных, ни самого паши, который пренебрегает ими как наемниками, назначив большую плату, не всегда исправно выдаваемую; в течение знойного лета один только намет защищает их от горящего неба Египта. По ловкой осанке легко можно отличить их от прочей толпы, но их немного мелькает на пространстве всего лагеря, который тянется до старого Каира.
Около ста тысяч войска поддерживают могущественное имя Мегемета Али; в числе оных до 50000 одной пехоты, 10000 артиллерии и матросов, столько же конницы. В бытность мою паша набирал еще несколько конных полков из негров и нубийцев, особенно способных к сему роду службы, но мне не удалось видеть лошадей их, потому что в весеннее время года они все выпускаются на зелень, столь редкую в Египте. До 30000 бедуинов готовы поднять оружие на рубеже степи при первом зове паши, ибо их шейхи находятся в столице. Вообще войска египетские, обучаемые ныне на европейский лад, к которому легче привыкают ловкие и живые арабы, нежели тяжелые турки, могут смело состязаться с полчищами Африки и Азии.
Вавилон
Старый Каир, называемый некогда Вавилоном по племени строивших его пленников Сезостриса или от поселившихся в нем воинов Камбиза, еще заключает в себе остатки греческих и римских твердынь (Каср-эль-Хама), которые пали после долгой осады пред арабским завоевателем Амру-ибн-эль-Аасом, полководцем халифа Омара, и своими развалинами положили первое основание власти мусульман в Египте. Триста лет до начала нового Каира старый служил столицей правителям сей области; имя Вавилона, знаменитого в летописях древнейших, осталось в повестях рыцарских и новому Каиру. Вавилонские султаны были целью удальства западных витязей, и их несметные сокровища предметом жадных рассказов поклонников. Ныне осталось мало следов прежнего величия: но счастливое положение на берегу Нила и канала, проведенного из реки Саладином в новую столицу, делает и доселе старый Каир богатым предместьем и лучшей пристанью нового, и вместе приютом христиан, которые большей частью его населяют.
Обширный монастырь греческий Св. Георгия, недалеко от разоренного храма Богоматери, едва ли не одного из древнейших в Египте, стоит на месте прежнего вышгорода, и с его высоких террас открываются живописнейшие виды, а смежный с ним монастырь коптов заключает в себе святыню драгоценную для христианства. Внутри главной церкви (которой алтарь отличается от наших резьбой деревянной стены своей, заменяющею образа иконостаса) есть в полу отверстие; несколько ступеней сводят в подземное святилище, где грот, обращенный в церковь, украшен малыми столбами. Там святое семейство четыре года спасалось от вражды Ирода, и там протекли первые младенческие лета Спасителя. Хотя правдоподобно, что святые изгнанники поселились не в шумном Мемфисе или Александрии, но в темном Вавилоне, населенном подобно им иноземцами, трудно, однако же, сказать утвердительно, что здесь было жилище Иосифа и Марии: но к нему уже столько лет обращено благоговение христиан, и, кроме древности предания, подземное положение, сходное с другими святилищами Палестины, так соответствует кроткому духу младенца, пришедшего не угасить курящегося льна и не стереть сокрушенной трости, что сердце невольно расположено верить сему таинственному убежищу Богочеловека.
Величественнее всех памятников славы арабской в Вавилоне самый первый, которым они ознаменовали свое владычество над землей египетской, – мечеть Омара, основанная завоевателем Амру-ибн-эль-Аасом. Сооружение ее дало новое имя Вавилону – Фостат, или шатер, ибо мечеть была воздвигнута на месте шатра Амру. Идя отселе на разрушение Александрии, он не хотел снять своего намета, в котором голубица свила себе гнездо, и дал время нежной птице вывести птенцов своих в то самое время, как столько матерей александрийских рыдали над трупами умерщвленных им сынов. Такова чудная игра природы в сердце человеческом!
Голая квадратная стена, образующая наружность обширной мечети, скрывает внутреннюю красоту ее и великолепие, невольно поражающее европейца, не привыкшего к сему совершенно отличному образу строения, истинно арабскому; так сооружены были лучшие и древнейшие мечети Каира во времена его славы. Мы ожидаем притворов, куполов – одним словом, самого здания, и вместо того является одна четверосторонняя ограда, которой портики обращены внутрь. Два только ряда внутренних столбов украшают передовую стену здания, и посреди оной открываются двое высоких ворот. Столбы в три ряда тянутся вдоль боковых стен, и пять других рядов образуют главный внутренний притвор, противолежащий входу: под легким навесом бесчисленных арк хранится Коран и воздвигнута кафедра для хатиба: посреди же сей колоннады простирается обширный двор для молитвы народа. Ничто не может сравниться с красотой и легкостью малых арк над колоннами, в прямом и косвенном направлении завлекающих взоры во глубину удаляющихся портиков; около трехсот столбов считается в сем очаровательном здании, которое хотя и пришло в упадок от перенесения столицы в новый Каир, однако же не потеряло глубокого уважения народа, всегда совершающего в нем молитвы в последнюю пятницу рамазана. Какая роскошь всех мраморов в сих колоннах! древние опоры иероглифических фронтонов Египта с своими лотосами, разнообразные и разноцветные столбы, блиставшие в капищах греческих и римских и в первых церквах христианства, стеклись в великолепную мечеть сию, как густой лес трофеев арабских, в одном Египте сокрушивших славу стольких племен. Если бы сии гордые завоеватели хотели воздвигнуть памятник всемирным своим победам, они бы не могли придумать ничего красноречивее и выразительнее мечети Омара, ибо в ней дико изображены все века, царства и народы, странным смещением созданных ими столбов, как бы во славу веры, грозившей на время поглотить вселенную.
Было уже поздно, когда я возвратился в Каир.
Мечети Каира
Халиф эль-Моэзз-ле-дин-Аллах, третий из племени Фатимитов, которые выводили род свой от дочери Магомета, Фатимы, и основали новое государство в Африке, отделил Египет от престола абасидов и, желая сравниться с ними столицей, создал Каир. Визирь его, Каид Гухар, покоритель Египта, основал в 370 году эгиры сию новую столицу недалеко от Вавилона и слободы ибн-Тулуна. Древнее имя всего Египта – Маср – с присоединением прилагательного эль-Кагира (победоносный) перешло к ней вместе с престолом; но она только под названием эль-Масра, известна народам Азии и Африки.
Если пышный Багдад мог иметь соперника, то один только Каир был в силах бороться с ним великолепием и даже затмить его; ибо ныне Багдад опустел, а Каир еще в полном цвете. Со времени основания своего не переставал он расширяться, так что стены, которыми был обнесен через два века спустя по воле знаменитого Саладина, находятся ныне во многих местах внутри города, равно как и некоторые из семидесяти его ворот. Каир отчасти образует четвероугольник, хотя неправильный, наполненный тысячью извилистых улиц и закоулков, иногда столь тесных, что два человека могут только идти в них рядом. Город сей, вполне достойный своей знаменитости, разделен на множество кварталов, заимствующих имена свои от больших мечетей или известнейших базаров, которых считается до шестидесяти, даже самые лучшие улицы идут промеж лавок. Одних фонтанов и колодцев, блестящих мраморными столбами и раззолоченными решетками, находится в нем слишком шестьдесят, не считая менее украшенных: более ста бань, внутри великолепно убранных мрамором; и в сей толпе общественных заведений существует одна только больница, эль-Мористан, ныне пришедшая в упадок.
Но из сонма бесчисленных зданий столицы, меж коими не отличаются красотой дома богатых шейхов и шерифов, или старшин, мечети все затмевают своим величием и по роскоши зодчества кажутся чуждым созданием гениев в сей массе человеческих творений. Они одни остались истинными памятниками славы арабов, которые подобно древним грекам, будучи беспечны к собственным своим жилищам, истощили для храмов все свое искусство и богатство. Из четырехсот мечетей столицы четыре особенно огромны и великолепны: Тулуна, Гакима, Гассана и эль-Асхар. Сей последней мне не удалось видеть, равно как и других менее знаменитых: эль-Гасанейн, эль-Мористан, султана Баркука, эль-Мойед, Шейкуна, эль-Гури, эль-Эхрофиэ, Сунхера, султана Калауна в вышгороде и Дагера вне города. Говоря о мечетях, нельзя не заметить, что в арабах гораздо более терпимости, нежели в турках: я не мог ни одной посетить в Царьграде, а был напротив того днем во всех главных святилищах Каира, даже во франкском платье, несмотря на приглашение Мегемета Али надеть турецкое. Его страж и деньги повсюду открывали мне вход, и народ был покоен, чего нельзя было бы ожидать от турок, всегда непокорных и буйных.