Чье надменное чело не коснется скалы под сенью сего престола? Чьи суетные уста не прильнут к сей вечно памятной бронзе? И чьи слезы сладко и горько не потекут в отверстие камня, к самому корню Креста, чтобы освежить и возвратить в собственном сердце его напечатленный образ? Покаянные мысли о грехе, мольбы о спасении, вздохи и порывы к испустившему последний вздох свой на кресте, весь ужас дрогнувшей Голгофы и померкшего солнца, и вся радость разбойника, первого наследника рая, – такова буря духовная, потрясающая на Голгофе бренное естество человека!
И что все сии чувства в сравнении тех, которые некогда обуревали сердца на сем алтаре вселенной, в час приношения предопределенной жертвы? Два девственных лица, одни могущие по чистоте своей изображать все племя смертных близ искупительного Креста, стоят по сторонам его, и где, если не здесь, в сие мгновение трогательнее Мать сия, даже до креста верная божественному Сыну, рождение коего воспели ей ангельские хоры и которого смерть она в ужасе видит посреди поруганий, не понимая еще в пронзенной душе своей всей глубины таинства, для коего избрана была орудием! Но и с вершины страдальческого дерева угасающие взоры Сына отрадно покоятся на двух предметах дольней своей любви. Они облегчают ему тяжкую жертву сладостным чувством, что в их лице весь мир ее достоин, и им во взаимное утешение отдает он последние, нежные чувства человеческой своей природы, соединяя их узами духовного родства. Скорбящий духом о грехе вселенной, взывающий в смертной борьбе к оставившему его Отцу, Он находит еще довольно силы и любви в сокрушенном сердце, чтобы взглядом и речью подкрепить отчаянных у подножия своего Креста, и сострадание есть его последнее чувство перед торжественным глаголом: «Совершишася!», разбившим столько гробовых оков.
Летопись Храма
Утес Гроба по ненависти евреев, видевших в нем сокрушительный упрек своему завету и собственное отвержение от Иеговы, был засыпан землей. Но недовольные тем язычники, чтобы отвлечь первых христиан от поклонения Святых мест, воздвигли идол Венеры на Голгофе, Юпитера над скалою Гроба, Адониса в Вифлееме и в буйстве ума сохранили призраками своих богов память истинного Бога, ибо не могли погибнуть от лица мира соблазн и спасение его Креста.
Наконец в 326 году, когда так благолепно расцвела вера Христова обращением Константина и когда уже первый собор Никейский, разрушая Ариеву ересь вечным символом утвердил неколебимые основы православия, священная ревность воспылала в груди восьмидесятилетней императрицы Елены – плыть в Палестину, чтобы обрести животворящее древо Креста и чрез 180 лет сокрушить идолов, со времен Адриана верно хранивших поприще страдания.
Самые престарелые из евреев были призваны в Иерусалим для показания места, где утаили предки их Крест, и один из них, подвигнутый угрозами, сознался, что слышал младенцем от деда своего, куда был брошен с Голгофы Крест. Опасаясь, однако же, сокрушить собственную веру явлением Креста, долго был он непреклонен к мольбам Елены, доколе наконец шестидневный голод на дне безводного колодца не исторгнул из уст его признания. Тогда привел он царицу к северо-восточной стороне скалы и там обещал желанное обретение. С теплыми молитвами приступила Елена к благочестивому подвигу и достигла вожделенной цели. Но из трех найденных ею крестов, который был животворящий? Недолго сомнение тревожило царицу; по совету епископа иерусалимского Макария она принесла все три к смертному одру именитой жены Святого Града, и прикосновением одного из них исцелилась больная. Пораженный сим чудом еврей обратился сам к христианству и был впоследствии святителем Иерусалима под именем Кириака.
Тогда, обрушив идолов, Елена велела отрыть заваленный землею утес Гроба, и внутри его обрела, по преданиям, терновый венец и гвозди, которые принесла в дар сыну вместе с частью честного древа, оставив другую Иерусалиму в серебряном крестообразном окладе. Сей драгоценный остаток хранился в сокровищнице Храма и только в Великий пяток выносим был на Голгофу для поклонения. Я предполагаю, что от того произошел в Страстную пятницу обряд выноса креста у латин и плащаницы у греков; ибо большая часть торжественных ходов нашей и латинской церкви перешли из иерусалимского Храма, где дала им начало священная местность, невольно возбуждавшая хотя слабое подражение самых событий.
Благочестивая Елена, чрез три столетия возвратив поклонению христиан священное поприще искупления, основала над ним великолепный Храм, который доныне сохранился, хотя несколько раз опустошаем был огнем и мечом. Предполагают, что храм Воскресения на горе Масличной и Рождества в Вифлееме были также заложены царицею в краткое время ее пребывания в Иерусалиме, и богатые доходы Сирии и Египта все обратилась на сооружение сих святилищ. Вскоре по ее примеру, быть может, и по ее велению воздвиглись до тридцати храмов на местах, ознаменованных чудесами Спасителя, но предание приписывает все их нынешние развалины строению одной лишь Елены; имя великое дополняет немое величие обломков. Иерусалим и его окрестности, Самария и Галилея наполнились священными памятниками. Так обращены были частью в церкви, частью в обители дом Тайной вечери на Сионе и могильная пещера Богоматери в Гефсимании, купель Силоамская и воскресный гроб Лазаря, дворы Анны и Каиафы, дома Иоакима и Анны и Симона фарисея в Иерусалиме. Долина, где пели ангелы с пастырями в Вифлееме, Кана Галилейская, жилище Св. Девы в Назарете и Захарии в Горней, темница Предтечи в Самарии, Фавор и берега озера Тивериады, где совершилось насыщение пяти тысяч и явление Воскресшего ученикам, Яффа, где Петр воскресил Тавифу, гора Искушения и место, где крестился Спаситель на Иордане, – все внезапно оживилось гимнами христиан. Самые воспоминания ветхозаветные не остались чуждыми их ревности. Могильная пещера Авраама в Хевроне, дубрава Мамврийская и место, где изречено было благословение от Мельхиседека, и поприще огненного восшествия пророка Илии, и столько других знаменитых мест земли обетованной облеклись достойною славою.
Но недолго царствовало христианство в Палестине. Царь персов Хозрой первый нарушил его свободу губительным нашествием в 615 году и, расхитив сокровища Храма вместе с древом Креста, увел в плен патриарха Захарию. Модест, игумен обители Феодосиевой, заведывал 14 лет опустевшею святынею, которую вновь украсил император Ираклий, заключив мир с сыном Хозроя, и торжественно возвратил на Голгофу животворящее древо в 628 году. Но скоро новая враждебная вера из глубины Аравии положила тяжкое иго на Иерусалим, и в 636 году кончилось развитие христианства на Востоке.
Самый Храм Воскресения спасся мудростью знаменитого патриарха Софрония от хищности арабов, желавших обратить его в мечеть. Около года защищался он в стенах Святого Града против многочисленных полчищ Омара и, уже не чувствуя себя более в силах бороться с роковым завоевателем, смиренно вышел к нему навстречу с духовенством и народом. Когда же Омар, посетивши Храм, был поражен его величием, благоразумный Софроний умел красноречиво убедить его не похищать святилища у христиан и, польстив ему великою памятью Соломона, указал место древнего Храма для новой мечети. Тронутый его речами халиф разостлал ковер вне ограды Святого Гроба, дабы не обратить оного своею молитвою в мечеть, и поныне высокий минарет знаменует место сие пред Святыми вратами.
Тогда, однако же, были разрушены многие из монастырей или обращены в мечети; большая же часть их опустела по беспрестанным гонениям, и одни только главнейшие святилища сохранились благочестию христиан. Впоследствии ключи от Храма Воскресения вместе с его хоругвью были посланы Карлу Великому с дозволения халифа Аарона-эль-Рашида от имени патриарха Фомы, который возобновил кедровый купол Храма после четырехлетнего его опустения во время междоусобия детей халифа, ибо с самого завоевания Омарова Иерусалим не переставал быть залогом и поприщем распрей Востока. В течение 220 лет кровопролитная вражда между двумя поколениями Абассидов и Оммиадов возмущала Сирию, и Ахмет Тулун, правитель Египта, воспользовался ею, чтобы отторгнуть от них Святой Град в 868 году. Примеру Тулуна, который, однако же, скоро уступил оный власти халифов Багдадских, подражал в 936 году Магомет-Икшид, князь племени турецкого, и тогда снова пострадал Храм при патриархе Христофиле.
Один из преемников его Иоанн был свидетелем подобного же разорения в 969 году, когда новая династия Фатимитов Египта овладела Палестиною. С тех пор и до крестоносцев Орток племени турецкого и мужественный род его, то союзный, то враждебный селджукским князьям Алепа, дважды исторгали Иерусалим из рук халифов Египетских, и дважды он подпадал обратно их власти. Но самое ужасное разорение претерпел Храм Воскресения в 1009 году по дикому фанатизму эль-Гакима, халифа Фатимитов, который, возмечтав себя богом, хотел сокрушить святилище Воплощенного и едва не истребил оное до основания. Одно только сильное ходатайство христианской матери халифа Марии и денежные пособия императора греческого Аргирофила могли восстановить святыню в том виде, в каком перешла она в руки крестоносцев в 1099 году.
Готфрид и пять Балдуинов, Фулк, Алмерик, Лузиньян, короли Иерусалимские, могли только в течение 88 лет удержать за собою Иерусалим, и тщетными остались столько крестовых походов и поздние покушения Рихарда, Фридриха I и Св. Людовика. Сирияне, как природные жители Палестины, искупили у Саладина ценою злата наследие рыцарей, сей дивный Гроб, за который пролито было столько крови, и в их руках он оставался до римского императора Фридриха II, который вследствие мирного договора с султаном Египта принял титул короля Иерусалимского, и последний венчал себя терновым венцом над Святым Гробом; одиннадцать только лет находился оный в руках его. Скоро, одно за другим, пали на берегах Сирии графство Триполийское и княжество Антиохийское, и в то же время крестоносцы, теснимые в своих последних оплотах, в Тире и Птолемаиде, победоносным оружием султанов египетских: Бибарса, Калауна и Халила – должны были еще услышать горькую весть о двукратном расхищении Храма – около 1242 года, диким племенем хоразмиев, нынешних хивинцев, бежавших из великой Татарии к югу от губительного оружия монголов.