известно. Быть может, здесь хоронились старшины иудейские во время и после пленения вавилонского, близ развалин столицы и в виду отдаленной горы Силом, где так долго хранился в древности кивот завета.
Ближе к Иерусалиму и по правую сторону дороги Дамасской открывается посреди каменистого поля обширный провал. Три его стороны представляют взорам отвесные скалы, четвертая образована рукой человеческой, которая отделила стеною сию часть ущелья от продолжения лощины, чтобы довершить дикое создание природы. Низкая арка служит входом на пространную площадь провала. На южной его стороне правильно иссечено обширное углубление, и висящие над ним камни составляют фронтон, на коем изваяны искусным резцом гроздия, пальмы и венки, и несколько пониже густые ветви; переплетаясь меж собой, они тянутся вдоль всего фронтона, кое-где разбитые временем, обезобразившим сие величественное преддверие смерти.
В левом углу оного есть малая дверь, и тесный, покатый переход, подобно как в пирамидах, примыкает к погребальному покою, который соединяется с другими пещерами; главное подземелье несколькими ступенями ниже. Каменные цельные двери замыкали некогда сии отдельные приюты; ныне они отбиты и лежат посреди покоев. В стенах иссечены гробницы, более других правильные и обширные. Прочная отделка подземного чертога обличает царственный дух и власть зодчего, желавшего вечности костям своим, наравне с творцами пирамид, и Царским слывет в преданиях сие кладбище.
Но какие цари населили его своим прахом? Законные ли владыки Иудеи, от Ровоама и до пленения вавилонского, легли в родословном порядке на каменные одры сии, как мертвая летопись своего царства? Маккавеи ли, сии мученики и князи своего народа, или беззаконное племя Ирода? Кто разрешит загадку столетий? Кто поймет язык времени, когда оно пишет свои тайные речи плющом на развалинах и белыми костями на кладбищах народных? Смертный, прежде нежели разгадает грозный алфавит сей, поступит сам в число его букв{74}.
И так везде образ и память смерти вокруг Иерусалима: кладбище целого народа в Иосафатовой долине; гробы пророков к востоку на Элеоне; гробы странных к югу в Геенне; гробы Судей и Царей к северу. Так от четырех стран ветров, с которых раздадутся вселенские трубы страшного суда, веет тление на Иерусалим, избранный быть до конца скопищем смерти, чтобы в день общего восстания еще однажды сокрушилось в нем ее жало.
На половине расстояния от Царских пещер до ворот Ефраима открывается широкое устье дикого вертепа, прямо против Иерусалима. Свод его поддержан утесом, как твердым столбом, на котором лежит сия каменная громада. Природа смелой аркой образовала мрачное преддверие пещеры, как бы широкие врата в преисподняя бездны, как бы исполинскую пасть ада, готовую поглотить роковой Град.
Во глубину сего ущелья укрылся от горького зрелища развалин отчаянный Иеремия, обреченный быть сам свидетелем события своих пророчеств. Тщетно из любви к Сиону отступил он от возвышенного духа Исаии и прервал спасительную цепь его сказаний о Мессии временными своими угрозами отчизне. Тщетно в чертогах и во рву тюремном гремел он в слух царя и левитов, чтобы рассеять их покаянием грозу, идущую от Вавилона. Щитом пророчеств не отразил он горьких судеб Иерусалима, и предвиденное им грядущее, нахлынув на обреченный Град, предало его опустению. Тогда заключил он в недра земные кивот завета и внутри его скрижали, манну и жезл Аарона со святым огнем и скрыл от буйства времен сии таинственные залоги пустыни Синайской, которые уже не должны были являться миру, до их олицетворения в образе Мессии.
Сам он, одинокий совершитель столь дивного погребения, чувствуя исполнение собственной доли, погрузился в мертвое уединение вертепа, чтобы, совлекшись пророческого сана, не спасшего отчизны, горько плакать над нею как человек. Там, источая из очей своих два живые ключа и не слыша ни малейшего звука над пеплом некогда столь шумной столицы, красноречивым плачем разбитого сердца прервал он мучительное безмолвие развалин:
«Как одиноко сидит град, кипевший людьми? сильный в языках ныне стал вдовою, владевший странами сам под данию». (Плач 1, 1)
«Плачем плачет он ночью, и слезы его на ланитах его; нет утешителей из числа любивших, все дружившиеся с ним его отверглись и стали ему врагами». (Плач 1, 2)
«Пути Сионские рыдают, ибо нет по ним ходящих в праздник; врата его разорены, жрецы вздыхают, уведены девицы, и сам он о себе крушится». (Плач 1, 4)
«Вы, все текущие моим путем, ах! обратитесь и скажите: есть ли болезнь ужаснее моей болезни?»… (Плач 1, 12)
«Как омрачил Господь во гневе своем дочь Сиона, и свергнул с небес на землю славу Израилеву, и не помянул подножия ног своих в день мести?… покрылся облаком, да не дойдет к нему молитва!». (Плач 2, 1)
«Как ратник, он напряг враждебный лук, утвердил десницу свою, как супостат, и все красное для глаз моих избил в селениях дочери Сиона». (Плач 2, 4)
«Господь забыл праздники и субботы, сотворенные им в Сионе, отринул жертвенник, потряс святыню, обратился рассыпать стены дочери Сиона, протянул меру, не отвратил руки от сокрушения… изнемогла ограда, врата ее врастают в землю, царь и князья в иноплеменных, нет более закона, и пророки не видят от Господа видений». (Плач 2, 6)
«Сели на землю, умолкли старейшины дочери Сионской, посыпали прахом главу свою, препоясались вретищем». (Плач 2, 10)
«Очи мои оскудели от слез, смутилось сердце, пала на землю слава моя, когда погибли младенцы и сосущие на стогнах града, когда мечом изливались их души на лоно матерей». (Плач 2, 11)
«Что о тебе засвидетельствую и что уподоблю тебе, дочь Иерусалимская? кто спасет тебя и кто утешит?». (Плач 2, 12)
«Восплескали о тебе руками все мимоидущие, посвистали и покивали главами о дочери Иерусалимской; они спросили: сей ли град венец славы, веселье всей земли?». (Плач 2, 15)
«Да возопиет сердце твоих ко Господу; стены Сионския, как источники водные, да изливают слезы день и ночь. Не предавайся покою и да не умолкнет от слез зеница очей твоих!»{75}… (Плач 2, 18)
Монастыри Иерусалимские
Еще несколько христианских воспоминаний рассеяны на пространстве Святого Града, хотя не все они привлекают внимание поклонников. Так, против крепости Давида дом арабский заменил прежнюю церковь, на том месте, где по воскресении явился Христос трем Мариям. Так, в северной части города, в жилище Марии Клеоповой, родственницы Богоматери, арабы еще показывают с уважением отпечаток младенческой стопы Св. Девы. Так, далее, по направлению ворот Ирода, находятся обширные развалины церкви, основанной на остатках дома Симона фарисея. Хотя убогий мусульманин поселился в опустевшем святилище, но и поныне вечно горит лампада над иссеченной в камне стопой Спасителя.
Много других священных мест потрясали душу мою невольным страхом, здесь же утешительная память милосердия наполнила только тихой отрадой сердце – память грешницы Магдалины, обретшей спасение у ног Христовых, когда омыла их потоками слез, и здесь из уст его истекли незабвенные речи: «Прощаются ей грехи ея многие за то, что возлюбила много; кому мало прощается, тот меньше любит». В какой вере, в каком законе раскинуты подобные сети милосердия, чтобы уловить грешников? На чьих весах правосудия одна слеза тяжелее всех преступлений? И кто сей, хотящий милости, а не жертвы, смертный разрешитель смертных грехов, если не сам грозный Судия второго пришествия, готовый принять в последний день все преступное житие наше на другую чашу весов своих, как некогда на земле принимал Он в первую чашу все наши слезы и вздохи!
Иерусалим заключает в стенах своих несколько монастырей разных исповеданий, которые служат пристанищем для единоверных им поклонников. Сирияне, всех слабейшие и даже не имеющие монахов в Храме Воскресения, владеют церковью во имя апостола Марка, заменившею дом его, где скорбела о Петре малая семья верных во дни его заключения Иродом и в радостном восторге приняла освобожденного ангелом. В трапезе даже показывают серебряную купель, которая, по преданиям, служила для окрещения Богоматери, но ни одно из писаний не гласит о сем событии. Жилище апостола Фомы было также обращено в обитель, которая ныне в руках абиссинцев, известных под именем хабешов. Им вместе с коптами, их единоверцами, принадлежит частью греческий монастырь Авраама, пристроенный к южной стороне Голгофы, где греки предполагают место жертвоприношения Исаака.
Латины, сильные некогда в Иерусалиме, заключились ныне в стенах единственного монастыря своего Св. Спаса. Ничего нет примечательного в их обители, кроме роскошной ризницы, обогащенной дарами западных государей; но дары сии только в неделю Пасхи украшают залу обители и никогда не показываются в храме по страху арабов. Рим, Италия, Испания и Португалия содержат под покровительством Франции орден францисканских братий в Палестине и все святилища Иерусалима. Они учредили особенный порядок в выборе сановников своей церкви для предупреждения всякого рода злоупотреблений и для соглашения народов римского исповедания. Правление вверено трем духовным лицам, назначаемым на Западе: старший из них в достоинстве, но не в сане епископа единственно для того, чтобы не давать по произволу своему священства монахам палестинским, носит звание Блюстителя Святой Земли и папского наместника по ордену рыцарей Святого Гроба, в число коих может принимать именитых франков. Он должен быть родом из Италии и даже подданным папы, подобно как его викарий избирается всегда из испанцев, а прокуратор из неаполитан; часто дела церковные отзывают его в Царьград. Вся братия латинская каждые три года сменяется в Палестине новыми пришельцами Запада, и внутри Храма Воскресения всякие три месяца новая смена поступает на место заключенных для служения монахов, тогда как иноки греческие Святого Гроба остаются вечными затворниками в святилище, редко отворяемом в летнее время по недостатку поклонников. Духовенство латинское, меньшее числом, подчинено строжайшему порядку в образе жизни, даже в выходах из стен монастыря, которые всегда совершает вместе в сопровождении стражей и только однажды в неделю. Огражденное покровительством Франции и собственным устройством, оно менее подвержено наглости мусульман и обязано принимать франков всех исповеданий, посещающих Иерусалим. Двенадцать монастырей греческих, кроме Храма Воскресения и патриархии, в убожестве своем свидетельствуют ныне о прежнем благосостоянии православия в Палестине. Они почти все служат подворьями для поклонников, коих число со времени последней войны весьма уменьшилось, тогда как прежде их ежегодно стекалось до 10000. Почти нет братии в монастырях, исключая двух или трех обителей; иноки стеснились в патриархии, около главной святыни, как бы в последнем своем оплоте, но и оттоле изгоняет их голод. Одни только игумены, как уединенные стражи, остались в пустых стенах, окруженных по большей части плодовитыми садами. Привести на память имена сих обителей – вот все, что можно о них сказать, хотя многие основаны в первые века христианства. Монастыри Авраама и Архангелов, как самые большие, избираются всегда жилищем поклонников. Два посвящены св. Георгию, из коих один служит больницей. Три совершенно смежны друг другу: в. Евфимия, св. Е