Короче говоря, нам неизвестно, что вынуждает других людей действовать и что движет нами самими. Вспомните, как часто посреди добродетели можно отыскать тень, а если добро не уравновешивается осознанием своей противоположности, то оно приобретает демонические черты. Это неизбежно.
Кто из нас свободен от воздействия болезненных установок, которые гласят, что мы должны добиваться любви другого человека, или держать его на расстоянии, чтобы он не задушил нас, или использовать его, чтобы сохранить контроль над нашим неустойчивым состоянием? Неужели кто-то из нас застрахован от порой губительных последствий адаптации к требованиям внешнего мира, который всегда больше и сильнее нас? Вестники экзистенциализма призывали к ответственности и выбору, и я хотел бы, чтобы их аргументы по-прежнему звучали для меня убедительно, но сегодня я вынужден признать, что они недооценивали соблазнительность тёмных богов, их страшную силу вклиниваться в нашу жизнь, когда мы меньше всего подозреваем об их присутствии. Как же мы можем верить тому, что выбираем, если не знаем, откуда исходит наш выбор?
Я часто размышлял о смысле истории, рассказывающей нам об Иисусе. Для меня наиболее убедительной частью является не воскресение, которое могло произойти, а могло и не произойти, и даже не смирение, проявленное Христом во время страданий, в которое я могу поверить. Сильнее всего меня всегда трогала тёмная ночь в Гефсиманском саду, когда он терзался от противоречий. Спуститься в город означало умереть ужасной и бесславной смертью. Бегство в пустыню должно было казаться более привлекательным выбором. Кто из нас не воспользовался бы возможностью бежать? Кто не страдал бы потом в пустыне, в этой ужасной свободе, уводящей нас от истинного призвания? Любой путь приносит боль и мучения, но одно – испытывать страдание, которое подтверждает подлинность ценностей; и совсем другое – терзаться от чувства, что проживаешь не свою жизнь. Последнее нам всем хорошо знакомо, ибо это наше общее состояние, в то время как первое – это наш общий призыв.
Роман Никоса Казандзакиса «Последнее искушение Христа» – мощная интерпретация этой дилеммы. Самым большим искушением плотника Иисуса была обыденная жизнь, без забот, в комфорте, в котором он бы женился и завёл детей. В современной интерпретации Иисус бы заглядывался на жизнь в пригороде, откуда бы ему пришлось каждый будний день ездить на работу. Как можно предпочесть такой идиллической картине зов, который ведёт на Голгофу? Фундаменталисты раскритиковали и роман, и одноимённую экранизацию, постаравшись высказаться по каждой мелочи, но их слова только подтверждают, насколько может пугать встреча с призванием. Борьба, которую Казандзакис изобразил через жизнь Иисуса, – это именно то, что делает Христа актуальным и значимым сегодня.
Древняя ересь, которую пропагандировали приверженцы докетизма[35], утверждавшая, что на самом деле это история о развоплощении духа и тела, причём последнее разыгрывает на земле призрачную драму, в которой льётся ненастоящая кровь, страх наигран, а страдания показные, – всё это унижает плотника и делает его страсти неактуальными для нашей повседневной жизни. Только в его выборе и страданиях мы видим модель нашего собственного путешествия. Ключевой момент наступает, когда Иисус говорит: «…не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39). Конечно, эти слова таят тревожный смысл, но готовность эго служить призыву, идущему от Самости, – вот что делает эту историю универсальной. Возвысить еврейского пророка, чтобы он превзошёл любые человеческие масштабы, значит отделить его от нашего всеобщего положения, которое полно несовершенства; увидеть его борьбу как нашу собственную значит определить парадигму нашей собственной повседневной жизни.
Как мы находим своё призвание? В конце концов, это происходит благодаря способности эго отказаться от потребности в безопасности и комфорте, чтобы служить какой-то более глубокой силе. Но сделать это нелегко. Как понять, когда призыв исходит от Самости, или Божественного, а когда от комплекса? Именно поэтому процесс выбора не должен быть стремительным, его должны сопровождать постоянный анализ и размышления на протяжении долгого времени. Только в кино великие решения приходят в одно мгновение, а вещие сны меняют картину мира для героя полностью и однозначно. Реальный выбор в жизни всегда связан с конфликтом между конкурирующими ценностями, каждая из которых имеет на нас какие-то значительные притязания, иначе не было бы никаких трудностей.
Обычно при ближайшем рассмотрении оказывается, что выбор, который мы должны сделать, требует от нас покинуть привычную жизненную позицию и отправиться в неизвестность. Обычно для этого нужно уметь справляться с тревогой, амбивалентностью и двусмысленностью того, что мы считаем для себя комфортным. Выбор требует от нас роста, который часто сопровождается болью, однако сложность, с которой мы его наконец делаем, наши страдания в действительности убеждают в том, что мы находимся на правильном пути. При этом, даже если нам удаётся в процессе отыскать в себе давно утраченный талант или стремление действовать, что вызывает всплеск поддерживающей энергии, мы редко способны избавиться от старых проблем, связанных с заниженной самооценкой, неуверенностью в себе, отсутствием моделей поведения, которые помогли бы нам справляться со страхами. Эти предательские сорняки невозможно вырвать с корнем раз и навсегда, поэтому они растут в нас ещё долгие годы, если не всю жизнь, и иногда показываются на поверхности, создавая проблемы.
В конце концов, выбрать призвание – это ещё и признать, что нечто на самом деле выбирает нас. Эта данность может не иметь никакого отношения к тому, чего желаем мы, или эго, потому что призвание всегда определяется тем, чего желают наши внутренние боги. Можем принять эту истину и служить ей? Тогда боги и наше призвание послужат нам, каким бы опасным ни было наше путешествие. Как заметил Юнг, «вы ощущаете, что находитесь на правильном пути только тогда, когда конфликты долга, кажется, разрешились сами собой. Тогда вы ощущаете, что стали жертвой решения, принятого за вашей спиной»[36].
Взаимность энергии, которая возникает, чтобы поддержать нас, когда мы поступаем правильно исходя их потребностей души, а не по велению родительского комплекса, является ясным подтверждением среди множества неопределённостей, которыми наполнена наша жизнь. Поиск этой энергии эквивалентен легендам о поиске Священного Грааля и может быть современной формой древнего вопроса, который звучит так: «Кому служит чаша Грааля?» Полагаю, что ответом на него стала бы фраза, которая так сильно пугала многих рыцарей и пилигримов: «Грааль служит тем, кто служит ему».
Таким образом, истинный вопрос, сокрытый в легенде о Граале, звучит следующим образом: «Чему я призван служить?» А ответ на него каждый должен найти сам, и для разных людей он тоже будет разным, ведь у каждого из нас своя судьба, свой vocatus. В любом случае то, к чему мы призваны, будет служить в свою очередь нам.
5. Каковы мои духовные ориентиры?
Quod licet Jovi, non licet bovi.
Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.
Этот вопрос является одним из самых сложных, потому что уходит в интимную, очень личную тему. Сегодня принято свободно говорить о сексе, о размере своего кошелька, психотерапии и лекарствах, семье, но касаться своей духовности – нет. Возможно, это нежелание можно считать признанием того, что духовность давно обрела высшую степень интимности. А возможно, ведущие активную социальную жизнь поборники той или иной религии настолько опошлили серьёзность вопроса, что мы не желаем связываться с таким мишурными подделками.
И всё же вопрос о духовных ориентирах имеет очень важное, решающее значение. В нём таится суть модернизма, то есть коллективного опыта последних четырёх столетий, который гласит, что ответственность за поиск ответа лежит в первую очередь на человеке, а не на сообществе, к которому он принадлежит. Можно бежать от этой ответственности, бездумно погружаясь в попытки подорвать массовую культуру и с головой нырнуть в то, что получилось; можно удариться в фундаментализм и позволить ему околдовать наш здравый смысл и личную целостность – вопрос от этого никуда не денется. Если он не мучает нас, когда мы бодрствуем, то всё равно исподволь влияет на наше путешествие: оставаясь без ответа, он превращает его в поверхностную и банальную прогулку.
С одной стороны, у нас есть фрейдовская критика религии, которую любой серьёзно настроенный человек должен принимать во внимание, поскольку она объясняет процесс проекции наших инфантильных потребностей, страхов и ожиданий, несущих на себе неповторимый отпечаток родительских комплексов на космический экран. К сожалению, религия часто является опиатом для народа, как предполагал Маркс, успокаивая его в условиях ужасающего социального неравенства. Но религия также может быть личным и культурным неврозом, при котором ужасы космоса опосредуются инфантилизирующими концепциями и ритуалами, призванными уберечь от зла.
Кто может сказать, что Фрейд не прав? Разве мы не делаем мир пригодным для жизни, ужас – терпимым, а хаос – осмысленным, создавая фантазии о спасении, рационализируя теологические противоречия, мантры о смысле, а затем благословляем их историческими утверждениями, доказательствами, которые никогда не подтвердятся в суде, и принудительно прививаем чувство вины тем, кто бросает вызов этому запутанному консенсусу, и подвергаем их остракизму? Как гласит одно викторианское изречение, «мы всего лишь дети, которые беспокоятся о том, что скоро придётся ложиться спать». Так мы и живём: в мире, где полно опасностей, в атмосфере неуверенности, с неясными перспективами на будущее.
Тот, кто хочет быть честным с собой, должен без предубеждения взглянуть на окружающую систему верований с её значительной долей магического мышления, отрицания и сложившейся структурой ритуалов, спасающих от зла, и спросить