Следовательно, на вопрос «Каковы мои духовные ориентиры?» каждый должен ответить себе сам. Мой опыт является только моим, поэтому духовные поиски, которые сделали меня именно таким человеком, не будут к вам применимы. Чего же ищете вы и на что ориентируетесь в своём путешествии?
Наши души жаждут трансцендентности, смысла, связи. Это суть нашей глубинной потребности, которая часто подавляется страхом, затмевается божками, что подсовывает нам для поклонения массовая культура, проецируется на других людей. Когда мы попадаем в эту западню, наши души претерпевают ужасное страдание. Но стоит только научиться смотреть в лицо своему страху, открываться Вселенной без желания тут же спрятаться, стоит только откликнуться на зов, который манит нас к истинному духовному пути, как мы ощутим под ногами опору и сможем сделать первый шаг.
Подобные поиски когда-то символизировал образ Грааля. В средневековой легенде рыцари оправлялись в полный тайн лес, чтобы найти заповедное место. К нему не вела ни одна тропа, и неспроста, потому что, когда дорог нет, нет и соблазна выбрать не свою. Хотя легенда о Граале больше не откликается большинству из нас, образ, который лежит в её основе и представляет собой нечто загадочное и желанное, что мы ищем и что манит нас, всё ещё остаётся самым убедительным из всех в нашей реальности. Перебирание зёрен, чтобы отделить их от плевел, противостояние страху и попыткам запугать нас, которые предпринимает окружающий мир, глубокое стремление следовать замыслу богов в повседневной жизни – вот что приближает наше путешествие к божественному. Юнг напоминает нам, что «это вопрос не веры, а опыта»[41]. Достаточно ли наша личность масштабна, чтобы со смирением принять реальность нашего опыта и действовать в соответствии с ним? По мнению Юнга,
никто не может знать, какова конечная суть вещей. Соответственно, мы должны воспринимать их такими, какими переживаем. И если этот опыт помогает, делает жизнь более здоровой, красивой, совершенной и удовлетворяющей и вас, и тех, кого вы любите, вы можете смело сказать: «Это была милость Божья»[42].
6. Какой вымысел является моей правдой?
Когда представление, которым является наша жизнь, и быть может, трагическое представление, заканчивается, зритель уходит своей дорогой. Для него действо на сцене было только вымыслом, плодом воображения.
Когда мы стараемся больше узнать о том, как жили люди раньше, то часто поражаемся сознательным или бессознательным, личным или культурным ценностям, которые определяли существование в другие времена. Например, в Древнем Египте после смерти фараона, который почитался за бога, ритуальному умерщвлению подвергались десятки членов его свиты, после чего их вместе с повелителем клали в гробницу. Когда мы погружаемся глубже в эту историю, то не можем не задаться вопросом, как такое вообще было возможно. Никто не противился такому положению дел и лишь безропотно принимал страшную судьбу. Неужели все эти люди не ценили свою жизнь, как ценим её мы? Если посмотреть с другой стороны, то им, возможно, даже можно позавидовать, потому что, находясь в структурированной системе образов, эти, на наш взгляд, несчастные на самом деле ощущали себя на своём месте, в своей социальной роли и были предельно сосредоточены на духовном пути, который вёл их по заданному свыше направлению, обещая, что оно продолжится и после смерти.
Когда мы узнаём о людях, спокойно принимающих свою судьбу, роль или идентичность, то часто возмущаемся, думая, что выступаем против несправедливости. Поэтому героические поступки, которыми полна литература древних времён, кажутся нам бессмысленными. Мы называем суевериями системы верований наших предков, снисходительно осуждая их за наивность, но будем честны: взглянув назад, на убеждения и практики, которые были частью нашей жизни и от которых мы отказались, мы с ужасом обнаружим, что тоже были наивны. Истина – это то, во что мы верим в данный момент, но для кого-то она является вымыслом и вызывает сомнения. Так сложилось, что мы все, вместо того чтобы стремиться вернуть себе то, чем когда-то обладали, или то, что обладало нами, наоборот – вычёркиваем из нашей жизни и делаем вид, будто этого никогда с нами не было.
Смена эпох меняла и представление об истинности. На данный момент под истиной понимается то, что мы смогли подтвердить собственным опытом, однако объективный мир, который является источником опыта, часто обманчив, и с течением времени отношение к нему пересматривается. Истиной часто считают согласованную большинством совокупность представлений о реальности, при этом мы неоднократно встречали и встречаем группы людей, одержимых истерическими вспышками или охваченных психическим «вирусом». Например, они внезапно принимаются считать своих соседей источником своих бед и с благословения священных институтов начинают их преследовать. Одержимые причудами, модой, коллективными проекциями, коллективным отрицанием, они верят, что боги благословляют их грязную работу. Пример подобного убеждения можно увидеть в книге Джозефа Конрада «Сердце тьмы».
Истинность также может определяться внешним авторитетом, в роли которого выступают правитель или учреждение, обладающее высоким уровнем власти. Их последователи с неистовством исполняют миссию, которая основывается на заблуждениях, находится под влиянием комплекса или свидетельствует о невежественности исполнителей – всё это можно увидеть с течением времени, которого у истории достаточно. Однажды мой дед в шутку сказал, что как-то в него выстрелил индеец и в месте, куда попала стрела, образовался пупок. У меня имелась такая же «рана», но сколько бы я ни силился, так и не смог вспомнить, когда же стреляли в меня. Всё это не повлияло на мою веру в правдивость слов деда, которая оставалась непоколебимой долгие годы – настолько для детей велик моральный авторитет значимых для них людей.
Американские прагматики конца XIX века – Джосайя Ройс, Чарльз С. Пирс, Джон Дьюи, Уильям Джеймс – по-своему воспринимали понятие истинности. По их мнению, истинное является практическим результатом идеи, полезность которой оценивается в зависимости от волевого усилия. Или же истина может быть условной, в таком случае её определяют собственные предположения: пусть X равно Y и прочее. Также она способна являться эмпирической, поддающейся проверке и подтверждаемой точностью наших органов чувств, хотя и они часто способны ввести нас в заблуждение. Как отмечал лауреат Нобелевской премии по физике Вернер Гейзенберг, мы не можем наблюдать объект, не изменяя его, и не можем зафиксировать его во времени и пространстве, следовательно, мы занимаемся самообманом, на который идём, когда считаем, что действительно взвешиваем и измеряем этот объект и производим с ним какие-то действия.
При рассмотрении личного мифа мы пришли к выводу, что истина определяется комплексом, который владеет нами в данный момент. Например: я верю, что влюблён, что человек, которого я люблю, именно такой, каким я его воспринимаю, и это восприятие неоспоримо и однозначно. Но если моё настроение изменится, то и облик партнёра будет ощущаться иначе, вплоть до неприятия. Какое же тогда из чувств истинное? В момент возвышенного переживания привязанности человек готов клясться в верности, которая, по его мнению, бесконечна; позже, в зависимости от ситуации, тот же человек способен воспринимать партнёра чужим и непонятным. Таким образом, под истиной понимается психический конструкт, чья энергия динамична и колеблется от одного состояния к другому.
Благодаря Канту мы вынуждены принимать во внимание нашу психическую реальность, то есть субъективное восприятие мира, тенденцию отдавать предпочтение своей субъективной реальности перед радикальной инаковостью внешнего мира, а также учитывать тот факт, что на наше восприятие зачастую действуют определённые механизмы, такие как подавление, проекция, вытеснение, расщепление и прочие. Юнг, конечно, был посткантианцем и отмечал, что, как это ни парадоксально, даже когда общепринятое представление о реальности нарушается представлением одного человека, оно образует для данного конкретного человека его собственную психическую реальность. О женщине, которая верила, что побывала на Луне, он сказал, что она действительно там была, поскольку данный опыт являлся для неё истинным и психотерапевт обязан с уважением относиться к такой реальности, не пытаясь как участвовать в ней, так и разрушать её своими доводами.
Мы можем считать переживания другого человека бредом, галлюцинацией или ошибкой. Однако это его реальность. Однажды мне довелось поработать с женщиной, которая верила, что её давно умерший любовник, который был лётчиком-истребителем, прилетал к ней в больничную палату, чтобы напомнить о своей любви. Поскольку больница находилась недалеко от аэропорта, над ней часто пролетали самолёты. Эта женщина расспрашивала других, слышали ли они или видели самолёт, и когда получала положительный ответ, то чувствовала, как её вера находит подтверждение и укрепляется. Несмотря на то что этот лётчик был убит в конце войны, можно ли с уверенностью сказать, что для любящей его женщины он тоже умер и стал частью прошлого? Можно ли сказать, что любовь не способна пережить смерть? А что, умершие не продолжают сопровождать нас по пути, которым мы идём? Смерть не прекращает жизнь, равно как и развод не оканчивает брак.
Итак, мы живём в соответствии с теми вымыслами, которые властвуют над нами. Независимо от того, что их порождает: внешний авторитет, традиция, родная семья, массовая культура, – вымыслы управляют нами и определяют нашу индивидуальную истину. В стихотворении Уоллеса Стивенса «Воскресное утро» перед нами предстаёт хоровод людей, в ритуальном танце поклоняющихся солнцу «не как далёкому богу, но как тому, кто нагой меж них плещет энергией, будто бьющий первозданный источник»