[43].
Эти строки мог написать только современник, уже оказавшийся за пределами пространства, в котором божественное постигалось непосредственно, но всё ещё прекрасно понимающий необходимость метафоры в приближении к недоступному. Слово «будто» свидетельствует об осознании образа, то есть о сознательном вымысле, необходимом для того, чтобы постичь переживание и передать опыт о нём.
Такое сознательное использование образа – суть здравомыслия, в противовес ему, как форма безумия, выступает буквализм. Находясь у него в плену, человек может погрязнуть в собственных конструктах. Это самый древний из религиозных грехов – грех идолопоклонничества, и ему навеки подвержены все мы, потому что внутри каждого из нас живёт свой собственный буквалист. Только осознание вымысла может избавить нас от падения в этот грех, который вынуждает нас, подобно больным психозом, видеть вместо солнца огромное чудовище, разинувшее пасть. Когда мы смотрим вглубь образа, то понимаем, что на самом деле солнце является мощным символом чего-то, что может поглотить, то есть уничтожить, нечто в жизни человека в данный момент.
Буквализм завораживает фундаменталистов всех мастей, которые стремятся найти убежище в пределах образов, вместо того чтобы вспомнить, что сакральный образ указывает за пределы себя – на невидимое. Точно так же, как мы не стали бы использовать компьютерную томографию для поиска анимы или тени, нам не следует цепляться за родовой опыт, приобретённый в другое время и в другом месте.
Слово «фикция» (которым мы здесь заменяем слово «вымысел») происходит от латинского facere, то есть «делать или изготавливать» (factory в английском языке, или «фабрика», в немецком звучит как Fabrik). Аналогично слово «поэзия» происходит от греческого poiein, что также означает «делать». Таким образом, уже на уровне самого слова в вымысел заложена способность к созданию, творчеству, которая является нашей величайшей силой. Она делает возможным смысл и передачу этого смысла.
Исходя из всего, что было сказано выше, вопрос «Какой вымысел является моей правдой?» становится большим вызовом современному сознанию. Родовые мифологии и священные институты утратили свою нуминозность для большинства из нас. Поэтому ответственность за создание мифов ложится на плечи человека. Либо мы создадим свои мифы, свои вымыслы, как говорил Блейк, либо окажемся в рабстве у мифов, придуманных другими.
Сёрен Кьеркегор описывает вымысел, с помощью которого Сократ проживал путешествие своей души:
Сократ не мог доказать бессмертие души, он просто сказал: «Этот вопрос занимал меня настолько, что я решил строить свою жизнь так, словно бессмертие является неоспоримым фактом, – если это не так, то хорошо. Я до сих пор не жалею о своём выборе, ибо это единственное, что меня волнует»[44].
По словам Кьеркегора, Сократ избежал ловушки и не позволил чарам, какими обладают вымыслы, соблазнить его и заключить в оковы конструктов сознания. Его мудрость была отмечена дельфийским оракулом и заключалась в том, что он знал, что ничего не знает. Жизнь Сократа стала поиском таких конструктов, которые бы придавали смысл и цель его существованию. Он служил достойному вымыслу, который на самом деле совсем не о том, существует ли бессмертие, а о идее бессмертия, которая сто́ит того, чтобы посвятить ей всю жизнь.
А как насчёт нас? Нашли ли мы нечто достойное, чтобы оно придало ценность нашему собственному путешествию? Какой вымысел может наполнить нашу жизнь? После долгих размышлений я пришёл к выводу, что проживаю своё путешествие, служа Гермесу, – каким бы абсурдным это вам ни показалось. Гермес является богом-посланником, всегда находящимся «между», то есть где-то посередине, и его теневое присутствие способно проскальзывать через границы. Так и я, будучи учителем, писателем, аналитиком, провожу свою жизнь «между»: знаниями и учеником, тезисом и читателем, бессознательным и клиентом. Я не выбирал эту жизнь; она выбрала меня. И продолжает выбирать раз за разом, с самого первого дня.
Сказать, что я служу богу, значит вспомнить и принять позицию Уоллеса Стивенса, который сознательно использовал вымысел. Сказать, что служу Гермесу, – это признаться в том, что воплощённая в образе бога энергия, которая движет космосом, управляет историей, властвует и надо мной. Но я могу назвать этого бога и выбрать, как хочу его чтить, а это означает быть осознанным, а не порабощённым его силой. Открывая в себе способность использовать подобные вымыслы с полным пониманием, мы учимся сопротивляться убаюкивающим чарам буквализма и наивности и двигаться по нашему пути, оставаясь в сознании.
Достойный вымысел ведёт человека к достойной жизни. Какой же вымысел является вашей истиной, путеводной звездой, которая направляет вас в настоящий момент? Соответствует ли эта истина высоким требованиям вашего путешествия? Возможно ли, что ваша выдумка уже изжила себя? Что является её источником: мать, отец, культура, психотравма? Нравится ли вам то, что вы приобретаете в процессе вашего пути? Вы выбираете или вас выбирают? С помощью какого вымысла ваша жизнь соответствует истине, предаёт её или избегает?
Чтобы обрести собственную истину, мы должны путешествовать осознанно, продвигаясь по дороге своих вымыслов.
7. Каков мой долг перед миром?
Летняя молния скажет:
«Неважно,
знает ли случайность,
прочертившая линию между двумя телами,
об одиночестве или любви».
В основе всех отношений лежит парадокс. Мы не можем познать себя без диалектической встречи с другими людьми, которая обязывает нас сначала определить, кем мы являемся, а затем психически развиваться, вбирая в себя опыт, который рождается в процессе восприятия и взаимодействия с этими другими. Однако личностно мы растём над собой с гораздо большей тщательностью и широтой, чем над отношениями, при этом влияя на их развитие. Парадоксальность этой истины в том, что мы должны сдерживать напряжение этих противоположностей, которое является ключевым аспектом в разрешении вопроса, вынесенного в название этой главы. Уровень подобных отношений и ответственности перед собой и миром представляет собой линию, за положением которой мы должны неустанно присматривать, чтобы она не ушла вверх или вниз.
Слишком часто люди воспринимают идею Юнга об индивидуации как призыв к самолюбованию или даже к нарциссизму. Нет ничего более далёкого от истины. Юнг писал:
Человеку, который не связан отношениями с другими людьми, не хватает цельности, поскольку её можно достичь только через душу, а душа не способна существовать без своей второй стороны, которая всегда находится в каком-либо «ты». Целостность – это сочетание «я» и «ты», которые проявляют себя как части трансцендентного единства, чью природу можно постичь лишь в символическом плане[45].
Это наблюдение требует некоторых аналитических усилий, поскольку не настолько прозрачно, как может показаться на первый взгляд. На самом деле Юнг таким образом подчеркнул диалектику, необходимое напряжение противоположностей, которое по определению требует наличия «я» и «не-я», поскольку без другого человек остаётся замкнутым в нарциссическом круге, где его ощущение реальности непоколебимо и остаётся недостижимым для притязаний окружающего мира с его многообразием возможностей. Чаще всего мы предпочитаем оставаться зацикленными на себе, потому что прочные стены защищают нас и дарят чувство безопасности, но они же и вынуждают нашу психику подпитываться только тем, что она сама производит в таких условиях – невежеством, ксенофобией, фанатизмом и застоем.
Взаимодействие с «не-я» может вызывать тревогу, но оно же является катализатором личностного роста и осознанности. Можно сказать, что сознание зарождается в тот момент, когда младенец впервые осознаёт, что он больше не является частью своей матери. Травма сепарации порождает в каждой личности стремление вернуться к безопасности первоначальной связи, хотя этот регрессивный импульс является враждебным жизни[46]. Появление противоположности – того самого «ты» – становится необходимым условием для личностного роста, потому что приводит к расширению, которое необходимо, чтобы вместить «не-я» и таким образом сделать путешествие души более масштабным. Всё это соответствует словам Юнга о целостности как сочетании противоположностей.
Наблюдение Юнга легко подпитывает романтические фантазии о единении, слиянии с другим как с созданной именно для нас половинкой. Лежание в объятиях другого, или le petite morte, то есть «маленькая смерть» – высшая точка сексуальной близости, которая, в сущности, очень похожа на смерть. А привлекательность последней подпитывается не чем иным, как борьбой противоположностей. Фантазия о другом, в которого мы можем погрузиться и вернуться к той самой желанной первоначальной связи, является главным топливом для регрессивного поведения, будь то зацикленность на романтических фантазиях, наркомания или потеря индивидуальности ради слияния с группой или идеологией. Одно только не даёт нам покоя в приведённой выше цитате Юнга: как найти другого ещё и в самом себе – об этом он рассказывает в другом своём труде.
Поиск другого в себе предполагает диалог, который может препятствовать достижению единения с партнёром или, наоборот, усиливать его. Наша романтическая идеология ищет другого для обретения конечной целостности, но в то же время сеет семена, которые прорастут и могут уничтожить её саму. Не найти другого в себе, не прочувствовать, как внутри раскрывается во всей полноте таинство, не познать свои причуды, тень, комплексы, неврозы и стремления – значит не создать самые интересные отношения из всех, которые возможны. Самая большая загадка для нас кроется в нас самих, и мы способны только приблизиться к тому, чтобы открыть её смысл, но никогда не изведать полностью, поэтому нам есть чем заняться на протяжении жизни, есть куда двигаться и развиваться. Человек, который испытывает скуку, ещё не пробудился для грандиозной драмы, которая разыгрывается у него внутри.