Что такое «психика», о которой мы говорим в этой книге? Психика, которую по иронии судьбы изгнали из современной психиатрии, психологии, психопатологии и психотерапии? Кто вообще о ней помнит?
Психика гораздо больше любых наших представлений о ней, и сузить её до конкретного понятия практически невозможно. Она представляет собой совокупность всего, что в нас есть: крови, мозга, внутренностей, истории, духа и души, – любые наши попытки загнать в рамки смысл этого понятия не будут соответствовать действительности. Слово «психика» восходит к древнегреческому psyche, которое происходит от двух корней: «дыхание» – что наводит на мысль о невидимой жизненной силе, которая появляется на свет и исчезает после смерти; и «бабочка», отсылая нас к телеологически обусловленному процессу эволюции и трансформации, который в конечном итоге одновременно прекрасен и неуловим.
Конечно, в нашем расщеплённом состоянии мы способны только интуитивно понимать, что осмысление психики имеет отношение к исцелению – нашему личному и мировому, которые взаимосвязаны, тиккун олам. Хотя у нас может возникнуть искушение романтизировать психику как место обитания сладких грёз, она также является источником пожирающих энергий, саморазрушения и демонических влечений. Юнг замечает:
Психика отнюдь не является однородной единицей. Напротив, она представляет собой кипящий котёл противоречивых импульсов, запретов и аффектов, и для многих людей конфликт между ними настолько невыносим, что они готовы спасаться от него даже в проповедях теологов[101].
Последняя фраза очень поучительна. Конфликт между этими внутренними противоречиями настолько невыносим, что многие соблазняются искушениями тоталитарного мышления того или иного рода. Бегство к ангелам помогает избежать обязательств перед этим миром в это время и в этом месте.
Итак, зачем же нам вспоминать о психике? Для себя я решил так: 1) делая это, мы активизируем в памяти ощущение, что являемся существами, обладающими психикой; 2) таким образом мы стремимся вступить с психикой в диалог, который может исцелить как нас, так и тех, кто находится рядом; и 3) нечто большее тоже желает вспомнить нас.
Во-первых, как существа, которые обладают психикой, мы также являемся уникальным источником многообразных возможностей бытия в процессе становления. Юнг отмечал:
Психика – это отправная точка всего человеческого опыта; все знания, которые мы приобрели, в конечном итоге ведут именно к ней. Психика – это начало и конец всего познания. Она является не только объектом, но и предметом науки. Это обеспечивает психологии уникальное место среди всех других наук: с одной стороны, её существование постоянно окружено сомнениями в том, что она вообще может быть наукой, а с другой – психология получает право ставить теоретические проблемы, решение которых станет одной из самых сложных задач для будущей философии[102].
Психика не является однородной, как того желает эго и как утверждают многие психологи, – она представляет собой сплетение переживаний, сборку фрагментов. Но что же поддерживает её непрерывность, веру, сохраняет последовательность и побуждает к сознательным действиям? В детстве я задавался вопросом: что происходит с нами, когда мы засыпаем? Остаёмся ли мы на месте или куда-то уносимся? Некоторые наши предки считали, что мы буквально блуждаем вне себя, но сегодня я знаю, что «я», которое мне известно, – это лишь малая часть большего «я», которого мне незнакомо, «не-я», в котором содержится даже это недоумённое, раздираемое вопросами без ответов сознание, которое мне свойственно принимать за «я».
Даже память нельзя считать надёжным проводником психики. Мы не только забываем целые куски жизни, но и знаем, что существуют ложные воспоминания и переживания, которые подавляются, искажаются, сгущаются и подчиняются комплексам. Мы знаем, что существуют автономно заряженные кластеры энергии, называемые комплексами, некоторые спасают нам жизнь, а некоторые привязывают к колесу, подобно тому, как боги привязали Иксио́на, чтобы покарать за дерзость. Но мы никогда не сможем избежать того, чтобы стать психологичными в полной мере. Всё, что мы говорим, делаем или во что верим, происходит из этого первичного источника. Как каждая школа психологии является формой субъективной исповеди её основателя, так и всё, что мы производим как индивидуумы или ощущая себя частью культурного континуума, происходит из нашей психической матрицы, которую эго, убеждённое в своей независимости, всё меньше и меньше способно контролировать.
Во-вторых, вспоминая о психике, мы обращаем внимание на то, что она хочет сказать, – на тысячи исправлений, которые мы ежедневно находим в теле, в образах сновидений и паттернах, которые мы создаём благодаря своему выбору на протяжении всей личной истории. Вспоминать – значит снова возвращаться домой. Одна пациентка недавно сказала: «Каждый раз я думала, что следующий шаг принесёт мне счастье». Я спросил её, почему она считает, что счастье – это то, чего хочет для неё психика, и эта женщина смутилась. Она признала, что принимает желаемое за действительное. Но кто из нас не поступал так же?
Чаще всего психика стремится к исполнению собственного намерения, к масштабной жизни и воплощению в мире. Однако эти замыслы часто идут вразрез с желанием эго получить деньги, безопасность, счастье или что-то ещё. Бегство от более великого императива вполне понятно, но если мы пустимся в него, то никогда не почувствуем себя в полном порядке, потому что не сможем заполнить себя.
В-третьих, что-то ищет свою полноту через нас. Существует архетипическое поле, энтеле́хия, или внутренняя сила, которая движет нами даже в те моменты, когда мы не осознаём или не желаем сотрудничать. Позже мы часто признаём, что наши страдания имели какую-то цель – то, что вытащило нас из привычного в неизвестное. Психика объективна, то есть это не просто наше сознательное переживание, а нечто, что волевым усилием проникает в нас через нашу историю и опыт, который мы проживаем. Эти организующие потоки, которые развивают нас, защищают, ведут через опасности, мы называем инстинктами. Что же такое инстинкты?
Под инстинктом мы понимаем самоорганизующиеся и эсхатологические[103] аспекты бытия. Психика помнит о нас независимо от того, помним мы о ней или нет: через телесные ощущения, которые полны движения крови и мышц, а также через динамику души. Нас действительно несут великие течения, которые воплощают историю через каждого из нас. Психика помнит нас во всех направлениях: и в прошлом, и в будущем.
Вспоминая о психике, мы отмечаем четыре качества, которыми она обладает: таинственность, автономность, процесс и диалог.
Как мы уже могли наблюдать, несмотря на то, что наши философии, психологии и теологии являются не чем иным, как вымыслами, некоторые оказываются полезны. Вымысел, или фикция (от лат. facere), не является ложью – в той же степени, в какой не является ложью миф. Это созданная вещь, конструкт, который служит нам подобно тому, как опоры поддерживают мост через реку. При этом вымысел всё равно нельзя назвать истиной, поскольку, будучи созданным искусственно, он позволяет ускользнуть от нашего понимания чему-то большему, похожему на подлинное знание. Когда мы пытаемся осмыслить психику, она обрастает чертами артефакта сознания, и наша с ней связь истончается.
Психика автономна; она заявляет о себе независимо от того, хотим мы этого или нет. Также она представляет собой процесс, который эго стремится конкретизировать, удержать, зафиксировать, чтобы управлять тревогой, но безуспешно, потому что психика ниспровергает его фантазии. Пытаясь зафиксировать представление о себе и своей жизни, мы лишь погружаемся в скуку и депрессию, забывая, что на самом деле всё, что происходит внутри нас, обладает неостановимой динамикой. Психику не удержать.
А раз она постоянно находится в движении, нам нужно научиться выстраивать с ней диалог, на что нужны мужество, сила, смирение и регулярность. Только диалог может помочь нам обуздать автономность, с какой психика воздействует на нас. Иными словами, когда мы не наблюдаем присутствие психики в симптоматике повседневной жизни (а «терапия» происходит от греческого слова therapeuein, что означает «наблюдение»), она становится патологичной и у отдельного индивида проявляется как невроз, а на уровне группы – как конфликт, истерия, насилие или массовая одержимость.
Таким образом, если мы не оказываем психике исцеляющего внимания, то ужасно страдаем; а если отказываемся быть частью социума – испытываем чувство вины. Наше искупление заключается в том, чтобы привнести в группу обновление, нечто уникальное. Именно так мы можем наиболее эффективно помочь коллективу – будучи теми, кто мы есть, раскрывая свою собственную уникальность и делясь ею с другими.
Ложная самость, которую мы были вынуждены создать в ответ на требования семейного и культурного окружения, заставляет нас терзаться от непрекращающегося ощущения неправильности, тем более что через сновидения, интуицию и различные симптомы до нас постоянно пытается достучаться нечто, чего мы не понимаем, но что имеет колоссальное значение.
Как-то один молодой студент-раввин спросил своих учителей, почему в нынешние времена Бог не является так ярко и масштабно, как это было с Моисеем и Авраамом. Ему ответили, что мы не склоняемся достаточно низко, чтобы услышать голос Бога. Обычно, чтобы услышать голос психики, сначала требуется, чтобы нас сбили с ног и заставили слушать. Хорошо бы всё обстояло иначе, но так не бывает. Все наши попытки неизменно терпят поражение.
Вспомните, что вопрос первой половины жизни звучит следующим образом: «Чего хочет от меня мир и могу ли я удовлетворить его требования, невзирая на собственные страх и бессилие?» Вопрос же второй половины жизни звучит так: «Чего хочет от меня моя психика (душа)?» Полноценная жизнь требует, чтобы мы страдали и боролись за то, чтобы найти в себе ответ на оба вопроса.