Различать эти мифологемы возможно при пристальной, постоянной концентрации на них. Когда мы размышляем над паттернами, определяющими нашу жизнь, то помогаем скрытым мифологемам появиться на поверхности. Напомню, что под «мифологемами» понимаются аффективно заряженные идеи или мотивы, или группы мотивов, а также то, как они совместно реализуются и какую систему ценностей порождают. Подобные размышления нам легче даются в первой половине жизни, но гораздо более необходимы они во второй её половине.
Для целенаправленного размышления необходимо достаточно сильное эго, которое сможет заглянуть в личную историю и возьмёт на себя ответственность за то, что там обнаружит. Очевидно, необходимо прожить достаточно долго, чтобы образовать поведенческие паттерны. В них как раз и можно найти действующие мифологемы, заряженные идеи, которые могут звучать так: «Мне нужно найти раненую личность, за которую я смогу взять ответственность, ведь я вырос с этой ролью в своей семье» или «Я не могу сблизиться с этим человеком даже в браке, потому что знаю, что в конце концов он/она меня бросит, как это всегда делали значимые для меня люди».
Такие заряженные мифологемы являются «идеями», которые мы в значительной степени не осознаём, что делает их ещё более мощными. Кроме того, они часто представляют собой ошибочные выводы, которые сформировались в реальных ситуациях, когда мы находились на таком уровне развития, что ещё были не способны на альтернативные интерпретации. Зачастую можно выделить модель поведения, например связанную с тем, как мы ведём себя в конфликтах, или обходимся с проблемами, которые часто возникают в отношениях, или касающуюся саморазрушающего поведения, и определить, какая идея лежит в основе этой модели. Вероятнее всего, она не будет иметь смысла в настоящее время, но в момент возникновения являлась единственной интерпретацией событий.
Если в детстве человек узнал, что выражение чувств беспокоит его тревожного родителя, то впоследствии ему, скорее всего, будет трудно или даже невозможно раскрывать свои чувства. В результате человек может испытывать гнев или депрессию, не осознавая связи, которая уходит корнями в детство. Если ребёнка часто стыдили и позорили в родной семье, то, скорее всего, он перенесёт уязвлённое чувство собственного достоинства во взрослую жизнь. Когда он вырастет, то тоже может находиться в депрессии, постоянно подавляя личные желания и не замечая, что текущие жизненные стратегии служат старой мифологеме.
Распознать такого рода заряженные идеи редко бывает легко. Иногда их может разглядеть психотерапевт, поскольку находится вне субъективного цикла, по которому, как по кругу, движутся эти мифические паттерны. Но если человек хочет справиться самостоятельно, то задача становится вдвойне сложной, потому что: а) он уже сформировал целый ряд рационализаций в отношении поведенческого паттерна и может с лёгкостью использовать их для оправдания его перед собой или другими; б) оспаривание этих установок обычно вызывает определённую тревогу, так как человек приближается к тому месту, где скрывается старая рана.
Поскольку психика никогда ничего не теряет, все заряженные переживания нашей личной истории в большей или меньшей степени активны и потенциально способны захватывать сознание, чтобы повторять изначальную парадигму. Неудивительно, что нас называют результатом наших привычек. Иногда меня обвиняют в том, что я пессимистично отношусь к возможностям личностного роста и переменам. Хочу сказать, что это не пессимизм, а реализм, который утверждает, что чем больше скрытых идей и энергий, связанных с ними, мы обнаружим, тем сильнее преисполнимся масштабной задачей сделать их осознанными и оставаться осознанными в любой момент, чтобы иметь возможность нового выбора.
Метафорически сложность этого переплетения причин и следствий равна сложности организации нашей нервной системы. В конце концов, психика логична, поскольку она снова и снова воспроизводит разумную реакцию на ранний опыт. Эта идея может быть ложной интерпретацией или менее удачным выбором из тех, что позже станут доступны взрослому человеку, но это всегда идея, глубоко заложенная в психику в результате превратностей личной истории. Незнание глубоко заложенных идей обязывает к их повторению, что, в свою очередь, мешает и сдерживает мотивы развития Самости.
Ещё один способ выявить скрытые мифологические системы, в рамках которых мы действуем, – внимательно относиться к своим сновидениям. Мы не знаем, откуда они приходят, но знаем, что если прислушиваться к ним со всей возможной чёткостью, то они смогут открыть нам мудрость, которая будет для эго трудновыносимой, но обязательно расширит его возможности. Хотя сновидения говорят на весьма запутанном и странном языке, наша способность распознать в их метафорах мифологию, которая противоречит той, что разыгрывается в нашей повседневной жизни, может помочь изменить ход личного мифа. Что-то в нас знает гораздо больше, чем эго, и со временем учит его расширять свои рамки, чтобы использовать эту новую мудрость. Так человек извлекает пользу из компенсаторной силы бессознательного, стремящегося расширить наше зашоренное сознание.
Также можно обратиться к близкому человеку, который всегда готов сказать, что с нами не так, где мы облажались, где нужно изменить курс, чтобы мы взяли от путешествия всё, что оно предлагает. И иногда наши близкие оказываются правы.
Можем ли мы сознательно, намеренно изменить свой миф? И да, и нет. Некоторые взялись за такой проект вполне осознанно. Например, Уильям Блейк выразил мнение, что если он не создаст собственный миф, то окажется в рабстве того, что был создан другим человеком. А Уильям Батлер Йейтс смог отчасти благодаря активному воображению своей жены, отчасти благодаря собственным знаниям по теософии создать чрезвычайно проработанную историю/психологию становления индивидуальной и мировой культуры. Но мифологические системы и Блейка, и Йейтса построены на настолько своеобразном и личном материале, что большинству из нас нужна помощь, чтобы понять их и расшифровать роль, которую те играют в их творчестве.
Недавно в Музее современного искусства Хьюстона была представлена выставка работ тех, кто стремился создать личные мифологические системы. Среди них можно выделить женщину, которая записывала всё, что могла вспомнить о пьесах Шекспира. У неё была хорошая память, но все созданные ею списки составляли не более одной десятой процента от того, что написал Шекспир. Другой человек создал линию времени из маленьких кубиков, которые представляли собой каждый день его жизни или жизни современной культуры, начиная со дня убийства Кеннеди и заканчивая последним днём прошлого тысячелетия. Третий творец представил свой, возможно, параноидальный взгляд на международные корпоративные заговоры, изобразив их в виде линий, проведённых между крупными компаниями и общественными группами, в которых они заинтересованы. То, что получилось в итоге, напоминало мандалу или розу ветров.
И снова каждая из этих личных мифологических систем была выстроена осознанно, но представляла собой нечто настолько трудно поддающееся пониманию, что оказалась малопригодна для других людей. Более того, каждый фрагмент являлся отражением лишь малой части осознанной психической жизни их авторов. Я не критикую: ни по эстетической части, ни по психологической. Скорее, я восхищаюсь попыткой этих людей обратиться к невидимому миру и хоть в какой-то мере сделать его осознанным, даже если созданные ими продукты остаются фрагментарными, а глубинные боги – неуловимыми.
Гораздо более трогательную личную мифологию создал человек, который вернулся в родную деревню на востоке Польши. Вся его семья была убита, как и еврейская община этой деревни, – остался только он один. Когда он вернулся и обнаружил, что еврейское кладбище разрушено, а каменные фрагменты разбросаны повсюду, то взялся за дело, которое стало целью всей его жизни, – восстановление. Он принялся собирать разрушенное из маленьких деталей, словно пазл, посвятив себя всего душераздирающему проекту, который воздал должное его общине и подарил ему самому осознанную мифологию[32].
Обычно наши мифы менее драматичны, менее осознанны. Когда человек искренне исследует свои паттерны, ищет движущие силы, которые их создают, обращается к сновидениям, наблюдает за повторением комплексов и слушает, что говорят его психотерапевты и друзья, он действительно поднимает и выводит из бессознательного мира ценностную ткань, которая лежит в основе нашей повседневной жизни. Считаем ли мы правильными эти мифологемы, соглашаемся ли с ними, хотим ли их развить? Можем ли мы согласиться с тем, что они представляют лучшее, что есть в нас, или то, из-за чего мы страдаем? Являются ли они тем вызовом, который сознание должно принять, чтобы вести более скромную и этически выдержанную, более зрелую жизнь, путешествовать по дорогам судьбы в направлении индивидуации?
Каким бы трудным ни был этот проект, он является главной работой второй половины жизни. Подумайте над словами Юнга, которые достаточно убедительны, чтобы не сомневаться в них:
Причина существования сознания и стремления расширить и углубить его очень проста: без сознания всё идёт не так хорошо[33].
Конечно, насколько бы осознанными мы ни стали, это не убережёт нас от страданий и борьбы, которые являются частью жизни, но благодаря самоанализу мы можем время от времени идти по своему собственному пути, а не пути своих родителей, своей культурной системы или психотравмы.
Мы неизбежно являемся мифологическими существами. Вопрос только в том, какой миф и чей при этом воплощаем: собственный или чужой.
4. Каково моё призвание?
Когда мы размышляем о том, что пережили в юности сами или те, кого мы знаем, то не можем не задаваться вопросом о том, что же закладывает в нас основу социального-культурного мифа, даёт чувство принадлежности к определённому месту на ткани истории, связывает нас с трансцендентными энергиями, формирует родовую идентичность, посвящает в таинство нашего личного путешествия. Кажется, звучит запутанно.