, я продолжаю этот путь, подстерегая ежедневные и экстраординарные эпизоды жизни туземцев под видом полнейшего индифферентизма, иногда даже хитростью добываю по частям материал для их этнологии, поставив себе за правило верить единственно своим глазам и не поддаваться воображению.
Я тем более старался накоплять постоянно мои наблюдения в этом направлении именно потому, что эта сторона жизни скорее всего изменяется и исчезает, как только белый человек появляется между первобытными племенами.
Я вошел не без намерения в некоторые подробности относительно способов, которыми я пользовался при собирании материалов по этнологии потому, чтобы показать, через какой фильтр критики с моей стороны проходили собираемые сведения, и чтобы дать понятие о количестве времени и внимания, которыми я должен был жертвовать для их получения.
Я старался как можно менее вмешиваться в дела туземцев, старался не изменять их обыкновений и обычаев; только в одном случае я изменял роль беспристрастного наблюдателя, и уже не раз с успехом употребил мое влияние для предупреждения войн между деревнями. Об этом несколько слов ниже.
В 3-х. Я мог более удобно заниматься здесь сравнительно-анатомическими работами, чем на Гарагаси[74], где был очень затруднен теснотою помещения и образом моей тогдашней жизни, поглощаемой старанием сблизиться с туземцами, заботою о продовольствии охотою, терпел от недостатка в прислуге и т. п.
В этой сфере работы мое внимание сосредоточено, главным образом, на продолжении моих исследований по сравнительной анатомии мозга позвоночных и некоторых дополнениях по анатомии сумчатых. Не время и не обстановка мешали этим занятиям, а сравнительная редкость материала.
В 4-х. На метеорологические наблюдения было обращено должное внимание, и их результаты составят дополнение и проверку 15-месячных наблюдений 1871–1872 гг. Разумеется, пробелами остаются дни, посвященные на экскурсии. Термометры и оба анероида были проверены в метеорологической обсерватории в Батавии перед отъездом.
После этого обзора предметов моих занятий скажу несколько слов о более интересных экскурсиях, которые мне удалось совершить. Если, как сказал вначале, я не имел средств предпринять большое странствие вовнутрь страны, то от небольших экскурсий по окрестностям я не отказывался. Я начал их посещением многих деревень, которые по случаю войн между туземцами или по своей отдаленности мне были недоступны в 1871–1872 годах.
Это были деревни в горах южного и юго-западного берега залива Астролябии, причем преимущественно мною посещались деревни, за которыми (или выше которых) горы уже не населены. На юго-западе, где высокий береговой хребет понижается и распадается на несколько кряжей, находится большое число деревень и очень значительное население; но мне не пришлось далеко проникнуть в этом направлении, так как почти каждая деревня находится на военном положении относительно другой[75], и я не смог уговорить ни моих соседей, ни жителей ближайших гор сопровождать меня, но зато я обошел почти все горные деревни вокруг залива.
При этих экскурсиях я имел обыкновенно значительное число спутников из ближайшей деревни – Бонгу. Когда я доходил к вечеру или на другой день до одной из горных деревень, вся моя свита сменялась жителями последней. Люди Бонгу оставались ждать моего возвращения или уходили домой, если я их отпускал, что я обыкновенно и делал, когда не знал наверно, сколько дней продолжится экскурсия. Береговые жители, не имея сношений, не зная диалекта последующих деревень и отчасти не убежденные в своей безопасности между горцами, редко решались идти выше ближайшей цепи гор.
Переменяя раза по два или по три носильщиков моих вещей, причем для каждой палки и бутылки требовалось по человеку, я обходил деревни; если при первой встрече без страха со стороны туземцев не обходилось, то тем дружелюбнее были проводы (удовольствие отделаться от незваного гостя имело, в чем не сомневаюсь, немало влияния на это добродушие); часто приходилось отказываться от тяжеловесных изъявлений дружбы – обычных подарков съестных припасов на дорогу.
На возвратном пути провожатых набиралось обыкновенно очень много, так как в каждой деревне находились охотники взглянуть на «таль Маклай» (дом Маклая).
Если при этом способе путешествия я нередко должен был, соображаясь с туземными обычаями и характером, подчиняться многим их желаниям, что иногда было скучновато, то, с другой стороны, он представлял и серьезные выгоды. Посещая новые и отдаленные деревни, где имя мое едва было известно понаслышке, имея туземцев моими спутниками, я не только знакомился со взаимными отношениями туземцев, но мог получать и разъяснения многих вопросов, возникающих при новых встречах. Я не встречал боязливой замкнутости со стороны населения и мог свободно знакомиться со страною и людьми; немалое удобство было также иметь почти что всюду переводчиков.
Более отдаленные, но не менее интересные экскурсии мне удалось сделать по морю близ берега, причем я снова воспользовался туземными средствами. Моя шлюпка, в которой я разъезжал по заливу, выходя даже за крайние мысы его, слишком мала (не достигает 4 метров у ватерлинии) для многодневного плавания; не имея тента, днем она представляла серьезное неудобство, не предоставляя возможности укрыться от солнца, и, забрав необходимую поклажу и провизию на несколько дней, с большим трудом могла помещать лишь 3 человек (2 гребца были необходимы в случае штиля).
В больших же пирогах острова Били-Били я не только мог разместить удобно все мои вещи, быть укрытым от солнца и дождя, но, главное, я был освобожден от всех работ и забот: быть капитаном, лоцманом и матросом моей шлюпки. Я посетил таким образом острова архипелага Довольных людей[76] и деревни у мыса Дюпере.
Я нарочно отправился в последнюю местность, узнав положительно, что люди Еремпи, населяющие с лишком 20 деревень, – людоеды. Я провел в одной из этих деревень, лежащей около небольшого озера, два дня. Они не разнились от моих соседей и хороших знакомых ни в антропологическом, ни в этнологическом отношении и отличались единственно обыкновением съедать после войн всех убитых, не разбирая при этом ни пола, ни возраста.
Так как людской мозг и мягкие части головы считаются ими очень вкусным блюдом и так как люди, как и вообще все животные, здесь съедаются без остатков, обглоданные же и раздробленные кости бросаются, как мне сказали, в море, то при этом посещении, вопреки моим расчетам, моя краниологическая и остеологическая коллекция не обогатилась. Мне кажется также, что им не часто приходится лакомиться этим родом пищи. Я посетил о-в Сегу, один из островов архипелага Довольных людей, где строят большие пироги и жители которого посещают иногда (однако же не каждый год) остров Кар-Кар (о. Дампьер).
Целью моего визита на остров Сегу было уговорить жителей его снарядить в скором времени экспедицию в Кар-Кар, в которой я сам думал участвовать.[77] Жители островков Били-Били и Ямбомбы, занимаясь горшечным производством, имея большие пироги и посещая значительное протяжение берега материка Новой Гвинеи, находятся, благодаря своим торговым сношениям[78], в мире с большинством береговых деревень и могут безопасно посещать их.
Разузнав мало-помалу все подробности этих экспедиций, мне удалось после долгих прений, множества отговорок и задержек разного рода нанять две пироги, в которых я в сопровождении двух слуг (оставив третьего в Бугарломе) и четырех туземцев для управления пирогами отправился вдоль берега по направлению к мысу King William с целью посетить деревни, имена которых я часто слышал от жителей Били-Били. По случаю преобладающего юго-восточного ветра, который дул большую часть дня[79], мы продвигались единственно ночью, пользуясь береговым ветром, который дул ровно, но с достаточною силою.
Таким образом, почти каждую ночь мы делали переходы, причем темнота не мешала нам, потому что фарватер на 1,5 или 2 мили от берега не представляет никаких опасностей (за исключением банки около деревни Бай, в полумиле от берега). К утру мы останавливались около селений, где проводили день или несколько дней, смотря по интересу, который представляло для меня селение и его жители.
Посещенный берег, как и вокруг залива Астролябии, был довольно густо заселен, и, так же, как и там, селения находились преимущественно в тех местах, где берег был песчаный, где же скалы (поднятые коралловые рифы) окаймляли берег на значительное расстояние, деревень не было, хотя в горах селений было немало.
Я старался отыскать отличительные черты в сравнении с моими соседями; но ни физический habitus, ни образ жизни не представляли большой разницы, только некоторые производства были специальны для некоторых деревень, и произведения служили для мены, которая составляла монополию жителей острова Били-Били и архипелага Довольных людей.
Почти в каждой деревне мне приходилось записывать отдельный диалект. На пути я везде разузнавал, между прочим, умеют ли туземцы добывать огонь, но везде слышал один ответ, что никакой способ получать его им не известен.[80] Как и следовало ожидать, «очень, очень дальние» расстояния, по словам моих друзей с острова Били-Били, оказались весьма недальними, так что, проведя четыре ночи в море и сделав миль 50 или немного более, считая от мыса Тевалиб (мыса Риньи), мы были у предела, за который морское странствие жителей Били-Били в настоящее время не простирается, и никакие обещания не смогли убедить моих спутников отправиться со мною далее.
Море, жители по берегу – все было им одинаково страшно. Мне пришлось удовлетвориться, видя, что я не в состоянии победить в них страха.