Несколько времени спустя был открыт доступ на территорию мастерских для осмотра плота иностранными военно-морскими экспертами и дипломатами. Они тоже отнеслись к увиденному без особого оптимизма. Через два дня меня пригласили зайти к посланнику одной из великих держав.
— Ваши родители живы? — спросил он и, получив утвердительный ответ, взглянул на меня в упор и произнес глухим и зловещим голосом: — Ваш отец и ваша мать очень тяжело воспримут весть о вашей гибели.
Он посоветовал мне, как частное лицо, отказаться от путешествия, пока не поздно. Один адмирал, смотревший плот, сообщил ему, что экипаж обречен. Во-первых, плот имеет неправильные размеры: он настолько мал, что будет перевернут первой же большой волной, и в то же время достаточно велик, чтобы оказаться поднятым сразу на двух соседних гребнях — а это приведет к тому, что хрупкие брёвна не выдержат тяжести груза и переломятся. Но, что еще хуже, — крупнейший перуанский экспортер бальзового дерева заверил посланника, что пористые брёвна проплывут только четверть намеченного пути, после чего настолько пропитаются водой, что затонут вместе с нами.
Всё это звучало мало ободряюще, но мы продолжали стоять на своем... и получили в подарок на дорогу экземпляр библии. Вообще, все эксперты, посещавшие плот, давали самые неутешительные отзывы. Нам сулили, что первый же шторм или ураган смоет нас за борт и разобьет вдребезги наше открытое низенькое суденышко, беспомощно дрейфующее в океане. При малейшем волнении нас промочит насквозь, морская вода разъест кожу ног и испортит всё, что лежит на палубе. Подводя итоги всему тому, что каждый эксперт в отдельности считал роковым недостатком конструкции нашего плота, мы приходили к выводу, что не было того конца или узла, той пропорции или того кусочка дерева, которые не угрожали бы стать причиной нашей гибели в открытом море. Заключались высокие пари по поводу того, сколько дней протянет наш плот, а один легкомысленный военно-морской атташе обязался полностью обеспечить всех членов экипажа виски до конца жизни, если только они доберутся живыми до какого-нибудь из островов Океании.
Но хуже всего было, когда в гавань пришло норвежское судно и мы привели на плот шкипера вместе с несколькими опытными морскими волками. Мы с волнением ожидали отзыва практиков. Велико же было наше разочарование, когда мы услышали единодушное заключение, что на таком неуклюжем суденышке парус никогда не сможет дать надлежащий эффект; шкипер заявил, что если мы даже и будем держаться на воде, то всё равно на то, чтобы пересечь океан с течением Гумбольдта, уйдет год, а то и два. Боцман только покачал головой, изучив наши узлы. По его мнению, можно было не опасаться затяжного путешествия: плот не выдержит и двух недель. К тому времени непрестанно качающиеся и трущиеся друг о друга брёвна перетрут все канаты до одного. Если мы не перейдем на стальной трос и цепи, то можем заранее заказывать себе панихиду.
Нелегко нам было переваривать все эти прогнозы. Достаточна было оправдаться хотя бы одному из них, и мы были бы обречены. Боюсь, что в те дни я не раз спрашивал сам себя — отдаем ли мы себе полный отчет в том, что собираемся сделать. Не будучи моряком, я не был в состоянии возразить что-либо против каждого довода, отдельно взятого. Но в моем распоряжении имелся козырь, на котором и основывалась вся наша затея. Ничто не могло меня заставить усомниться в том, что древняя культура Перу распространилась на острова Тихого океана в такое время, когда единственным судном на этом побережье был плот. А отсюда я заключал, что если у Кон-Тики в VI веке нашей эры бальзовое дерево не тонуло и узлы держали, то и мы можем рассчитывать на это, если только слепо скопируем древний образец. Бенгт и Герман досконально изучили мою теорию, и вся наша компания беззаботно веселилась в Лиме, предоставив экспертам переживать за нас. Только один раз Торстейн нерешительно спросил — уверен ли я, что течения работают бесперебойно. Это было после того, как мы побывали в кино и увидели Дороти Лэмур пляшущей в соломенной юбке среди пальм и туземных девушек на прекрасном тропическом острове.
— Вот куда бы попасть! — воскликнул Торстейн. — Берегись, если течение пойдет не так, как ты говоришь!
Но вот приблизился день отъезда, и мы отправились в отдел виз, чтобы получить разрешение на выезд. Первым подошел наш переводчик Бенгт.
— Ваше имя? — спросил невзрачный и робкий чиновник, подозрительно поглядывая поверх очков на мощную бороду Бенгта.
— Бенгт Эммерик Даниельссон, — последовал почтительный ответ.
Служащий вставил в машинку длинную анкету:
— С каким судном вы прибыли в Перу?
— Видите ли, — стал объяснять Бенгт, наклонясь над испуганным человечком, — я прибыл не с судном, я приехал в Перу на пироге.
Онемев от изумления, служащий воззрился на Бенгта и написал в анкете: «пирога».
— С каким судном вы покидаете Перу?
— Тут вот в чем дело, — продолжал Бенгт вежливо, — я уезжаю не на пароходе... я поплыву на плоту.
— Ну, знаете! — выкрикнул чиновник сердито, выдергивая бланк из машинки. — Я попрошу отвечать на мои вопросы серьезно!..
За несколько дней до старта мы погрузили на плот провиант, воду и всё снаряжение. Мы запаслись провиантом из расчета четырех месяцев путешествия, — это были небольшие картонные коробки с армейскими рационами. Герман решил облить каждую коробку тонким слоем расплавленного асфальта. Чтобы они не склеились между собою, мы обсыпали их сверху песком, после чего уложили вплотную друг к другу между поперечинами, так что они заполнили пространство между палубой и основой плота.
Пятьдесят шесть баков общей вместимостью 1100 литров были заполнены кристально чистой водой из высокогорного источника и также закреплены между поперечными бревнами, где их постоянно омывала морская вода. На самой палубе мы разместили остальную часть снаряжения, а также большие плетеные корзины, доверху наполненные фруктами и кокосовыми орехами.
Внутри бамбуковой хижины один угол был отведен Кнюту и Торстейну для радиостанции. Затем прямо на основу мы поставили восемь деревянных ящиков. Два из них были заняты научными инструментами и киносъемочной аппаратурой, а остальные распределены между членами экипажа, с указанием, что размеры ящиков определяют количество личного имущества, которое может взять с собой каждый участник экспедиции, уложив несколько кип рисовальной бумаги и гитару, Эрик оказался вынужденным сунуть свои носки Торстейну. Но вот появились четверо матросов, волоча ящик Бенгта. Всё его походное имущество составляли книги, но зато он ухитрился упаковать целых семьдесят три штуки — сплошь одни социологические и этнологические исследования. Сверху на ящики мы настелили плетеные маты и по соломенному матрацу на каждого члена экипажа. Теперь можно было отправляться в путь.
Сначала плот был отбуксирован с территории базы на предмет проверки правильности распределения груза. Затем нас доставили к пристани яхт-клуба Кальяо, где специально приглашенные и прочие гости могли принять участие в торжественной церемонии крещения плота, назначенной на день кануна отплытия.
Кнут Хаугланд, Бенгт Даниельссон, автор, Эрик Хессельберг, Торстейн Робю, Герман Ватцингер.
27 апреля на плоту был поднят норвежский флаг; вдоль специальных рей на верхушке мачты висели флаги всех наций, которые оказали нам практическую помощь в организации экспедиции. Набережная кишела людьми, пожелавшими присутствовать при крещении столь необычного судна. Судя по чертам и цвету лица, большинство собравшихся происходило от тех, кто в давние времена ходил вдоль побережья на бальзовых плотах. Были здесь и потомки древних испанцев, во главе с представителями военно-морского ведомства и правительства, а также послы Соединенных Штатов, Великобритании, франции, Китая, Аргентины, Кубы, экс-губернатор британских владений в Тихом океане, посланники Швеции и Бельгии и наши друзья из норвежского представительства во главе с генеральным консулом Баром. Повсюду сновали журналисты и кинооператоры,—не хватало только духового оркестра. Одно было для нас ясно: если плот рассыплется сразу по выходе из бухты Кальяо, мы скорее погребем каждый на своем бревне в Полинезию, нежели решимся вернуться обратно сюда.
Герд Волд, секретарю экспедиции и ее уполномоченной на суше, предстояло крестить плот молоком кокосового ореха, — отчасти ради того, чтобы последовательно соблюсти колорит каменного века, отчасти же потому, что шампанское, по странному недоразумению, очутилось на дне личного сундучка Торстейна. Мы сообщили нашим друзьям по-английски и по-испански, что плот будет назван в честь могущественного предшественника инков — короля-солнца, который полтора тысячелетия тому назад исчез из Перу через океан на запад, чтобы появиться затем в Полинезии. Герд Волд нарекла плот именем «Кон-Тики» и с такой силой стукнула заранее надрезанным кокосовым орехом по переднему бревну, что содержимое обрызгало всех, кто с благоговейным видом окружал наше суденышко.
И вот мы подняли бамбуковую рею и расправили парус, в центре которого рукой нашего живописца Эрика была намалевана красной краской физиономия Кон-Тики — точная копия головы короля-солнца, какой она была вытесана в красном камне, стоящем среди развалин города Тиауанаку.
— А! Сеньор Даниельссон! — воскликнул с восхищением руководитель строительной бригады, увидев на парусе бородатую физиономию.
В течение двух месяцев он называл Бенгта сеньором Кон-Тики, после того как мы показали ему нарисованную на бумаге голову древнего бородатого вождя. Но теперь до него, наконец, дошло, что Бенгта зовут Даниельссон.
Перед отъездом весь экипаж получил прощальную аудиенцию у президента. Затем мы совершили хорошую прогулку в горы, чтобы досыта наглядеться на скалы и утесы, прежде чем отправиться в океан. Во время работ мы всё время жили в пансионате в пальмовой роще за городом и ездили в порт Кальяо и обратно на машине военно-воздушного ведомства. Герд ухитрилась даже раздобыть для нас персонального шофёра. И вот мы попросили его везти нас прямиком в горы и отправились по иссушенной солнцем дороге мимо древних оросительных сооружений инков, пока не оказались на высоте четырех тысяч метров над верхушкой мачты «Кон-Тики». Здесь мы буквально пожирали глазами камень и зелень лугов, пытаясь пресытиться величественным горным пейзажем раскинувшихся перед нами Анд. Мы постарались внушить себе, что суша и камень нам просто осточертели и теперь мы хотим только одного — поскорее отплыть и познакомиться поближе с океаном!