Глава пятая. НА ПОЛПУТИ
Повседневная жизнь и эксперименты.— Питьевая вода для плотогонов. — Картофель и тыква — ключи к секрету. — Кокосовый орех и крабы. — Юханнес. — Мы плывем па ухе. — Планктон. — Съедобное пламя. — Знакомство с китами. — Муравьи и морские жёлуди. — Домашние животные под водой. — Наш спутник — золотая макрель. — Ловля акул. — «Кон-Тики» становится морским чудовищем. — Лоцманы и прилипалы в наследство от акулы. — Летающие кальмары. — Неизвестный посетитель. — Водолазная корзина. — С тунцами и бонитами в их родной стихии. — Ложный риф. — Килевая доска подсказывает разгадку. — На полпути.
Неделя проходила за неделей. Мы не видели никакого признака судов, ничего, что говорило бы о том, что кроме нас на свете существуют еще люди. Весь океан принадлежал нам, открытый во все стороны света, и казалось, что самые небеса излучают мир и приволье.
Соленый ветер и окружающая нас прозрачная синева влияли очищающе на душу и тело. Среди океанских просторов важные ранее проблемы казались незначительными, не заслуживающими серьезного внимания. В нашем мире имели значение только стихии, — а они, казалось, решили игнорировать плот. Покорный волнам и течению, он был как бы частицей самой природы, нисколько не нарушавшей гармонии моря, словно морские птицы или рыбы. Из грозного врага, который с ревом набрасывался на нас, стихии стали надежным другом, без устали подталкивавшим плот вперед. С помощью ветра, волн и течений мы неизменно подвигались всё ближе и ближе к своей цели.
Если бы нас встретило в океане судно, пассажиры увидели бы наш плот спокойно покачивающимся на длинных курчавых гребнях и увлекаемым оранжевым парусом вперед, по направлению к Полинезии.
На корме можно было увидеть полуголого, загорелого и бородатого человека, — он либо отчаянно боролся с длинным кормовым веслом, либо — в спокойную погоду — мирно дремал на солнышке, оседлав ящик и едва придерживая весло пальцами одной ноги.
Если это не был Бенгт, то его можно было найти лежащим у входа в хижину с одним из семидесяти трех томов его социологической библиотеки. А вообще он был у нас стюардом и отвечал за выдачу дневного рациона на команду. Герман мог оказаться где угодно; он либо торчал с метеорологическими приборами на мачте, либо плавал, надев подводные очки, под плотом, либо тащился на буксире в надувной лодке, колдуя над воздушными шарами и загадочными аппаратами. Он был начальником технической части и ответственным за метеорологические и гидрологические наблюдения.
Кнют и Торстейн постоянно возились с полусухими батареями, проводами, схемами. Опыт военных лет оказался как нельзя более кстати для того, чтобы обеспечить работу нашей маленькой радиостанции в условиях непрекращающегося морского душа и сильной росы, на высоте одного фута над уровнем моря. Каждую ночь они посменно слали в эфир сообщения и метеосводки, которые принимались случайными радиолюбителями и передавались затем дальше в метеорологический институт в Вашингтоне или по другим адресам.
Эрик обычно чинил парус или сплетал концы, если только не вырезывал фигурки из дерева или не рисовал силуэты бородатых людей и удивительных рыб. Точно в полдень он вооружался секстантом и взбирался на ящик, чтобы измерить высоту солнца и подсчитать, на сколько мы продвинулись за сутки. Сам я был занят заполнением судового журнала, составлением отчетов, изучением планктона и рыб и киносъемкой. Каждый член экипажа отвечал за свою определенную область, никто не вмешивался в дела других. Все менее приятные работы, вроде вахты у руля и дежурства на кухне, распределялись поровну. На каждого приходилось по два часа дневной и ночной вахты; кок сменялся по дням недели. Правил и распорядков было немного: на ночной вахте обязательно обвязываться предохранительным тросом, спасательная веревка должна лежать всегда на своем месте, приготовление и поглощение пищи происходит только вне хижины, уборная расположена на самой корме. Когда нужно было принять какое-нибудь важное решение, мы созывали индейский пау-вау и решали вопрос коллегиально.
День на борту «Кон-Тики» начинался с того, что последний ночной вахтенный будил дежурного кока, который, сонно озираясь, выползал на озаренную первыми лучами солнца мокрую от росы палубу и начинал собирать летучих рыб. Вместо того чтобы пожирать их в сыром виде, в соответствии с полинезийскими обычаями, мы предпочитали жарить рыбу на маленьком примусе на дне ящика, который был прочно принайтован к палубе около входа в хижину. Этот ящик и составлял всю нашу кухню. Хижина заслоняла его от юго-восточного пассата, и только когда ветер и волны слишком уж небрежно жонглировали нами, случалось, что ящик загорался; а однажды кок задремал, и вся кухня запылала ярким пламенем, которое начало было перебираться на хижину. Проникший внутрь дым заставил нас быстро вскочить и заняться тушением, — благо за водой на «Кон-Тики» было не далеко идти.
Запах жареной рыбы мало беспокоил спящую в хижине компанию, и коку приходилось колоть нас вилкой и петь «бери ложку, бери бак» таким гнусавым голосом, что мы в конце концов не выдерживали и поднимались. Если только вдоль бревен не мелькали акульи плавники, мы начинали день с кратковременной водной процедуры, после чего следовал завтрак под открытым небом на краю плота.
Меню у нас было безукоризненное. Оно распадалось, собственно, на два варианта: один был посвящен квартирмейстеру двадцатого века, другой — Кон-Тики и пятому веку, роль подопытных кроликов играли Торстейн и Бенгт —они ограничили свой стол содержимым хитроумных портативных спецупаковок, которые были втиснуты между бревнами основы и палубой. Правда, рыба и другие продукты моря никогда не относились к разряду их любимых блюд. Каждую неделю мы распутывали узлы, скреплявшие палубу с бревнами, и доставали очередную партию провианта, складывая ее в передней части плота. Слой асфальта, которым мы залили картонные коробки, отлично выполнял свою защитную роль, зато лежавшие рядом без упаковки консервные банки быстро разъела и попортила морская вода.
Впрочем, Кон-Тики, хотя он не знал во время своего плавания через океан ни асфальта, ни консервов, мог без особого труда решить проблему питания. В те времена, как и сейчас, мореплаватели питались за счет запасов, прихваченных с суши, а также тем, что добывали в пути. Можно предположить, что Кон-Тики, отплыв от побережья Перу после разгрома на озере Титикака, преследовал одну из двух целей: поскольку он был священным посланцем солнца, которому поклонялся весь его народ, то не исключено, что он и отправился прямиком в море следом за солнцем в надежде найти новую, более спокойную обитель; вторая возможность, для него заключалась в том, чтобы проплыть на плотах вдоль побережья Южной Америки, высадиться на берег где-нибудь севернее и основать новое государство за пределами досягаемости врага. Выйдя из опасной прибрежной полосы с ее острыми скалами и враждебными племенами, он, как и мы, легко мог оказаться добычей юго-восточного пассата и течения Гумбольдта, после чего стихии увлекли его по той же широкой дуге прямо на запад.
Какие бы планы у них ни были, очевидно, что, оставляя родную землю, изгнанники безусловно позаботились о пропитании. Важнейшей составной частью их несложного меню были вяленое мясо и сушеная рыба, а также сладкие клубни батата.[33]Отправляясь в плавание вдоль бедных пресной водой берегов Перу, тогдашние путешественники непременно запасались водой. За неимением глиняных сосудов, они обычно использовали большие высушенные тыквы, не боящиеся ни толчков, ни ударов. Возможно, для плота еще лучше подходили толстые стволы гигантского бамбука, — каждое звено просверливалось, и внутрь наливали воду, а маленькую дырочку на конце либо затыкали палочкой, либо замазывали смолой. Под палубу к основе можно было привязать штук тридцать-сорок таких сосудов. Там они были защищены от солнца и омывались проточной морской водой, температура которой в экваториальном течении держалась на уровне 26—27°С. Такой запас вдвое превосходил количество воды, которое мы фактически израсходовали за время нашего плавания, а при желании можно ведь захватить и больше, укрепив бамбуковые сосуды под днищем плота, где они не занимают места и ничего не весят.
Mы убедились, что на исходе второго месяца хранения пресная вода начинает портиться и приобретает неприятный вкус. Но к этому времени плот уже благополучно прошел половину пути, вышел из бедной дождями зоны и оказался в таких местах, где легко можно было пополнить запасы за счет сильных проливных дождей. На каждого члена экипажа «Кон-Тики» выдавалось в день 1,25 литра воды, и нередко этого оказывалось далее больше чем достаточно.
Если даже наши предшественники вышли в море с недостаточными запасами провианта, они могли отлично обойтись тем, что давало богатое рыбой морское течение. Не было такого дня за всё время нашего пути, чтобы плот не сопровождала рыба. А летучие рыбы чуть ли не ежедневно сами заскакивали к нам на палубу. Порой вместе с волнами на корму шлепались большие вкусные бониты; вода сбегала в щели, как сквозь сито, а рыба отчаянно билась на бревнах. Короче говоря, умереть с голоду было просто невозможно.
Древние обитатели Южной Америки хорошо знали секрет, который заново открыли жертвы кораблекрушений во время второй мировой войны: можно утолять жажду, жуя сырую рыбу. Можно, далее, выжать сок, завернув кусок рыбы в тряпочку, а то и просто вырезать в боку ямку, которая быстро заполняется лимфой. Вкус этого «напитка», конечно, оставляет желать лучшего, но процент соли в нем настолько низок, что жажду можно утолить вполне.