Потребность в питье заметно сокращается, если часто купаться и лежать в тени. Когда вокруг нас кружили акулы, не позволяя очнуться в море у плота, можно было просто лечь на брёвна на корме, хорошенько уцепившись пальцами ног и рук за снасти, и Тихий океан обильно поливал лежащего кристально чистой водой.
Когда вас в жару одолевает жажда, вы обычно считаете, что организм испытывает потребность в жидкости, и это легко ведет к чрезмерному потреблению воды без всякой пользы. В особенно жаркий день в тропиках можно до отказу накачаться теплой водой, и всё равно будет хотеться пить. Как ни удивительно, человеку при таких обстоятельствах нужна не жидкость, а соль, потому что вместе с потом организм выделяет много солей. Поэтому в наш спецрацион входили солевые таблетки, которые мы особенно усердно поглощали в самые жаркие дни. Бывало, что ветер совершенно стихал и солнце принималось без помех поджаривать наш плот. Водный рацион мгновенно поглощался и громко булькал в желудке, но горло настойчиво требовало еще и еще. В такие дни мы разбавляли пресную воду процентов на двадцать-сорок морской водой, так как обнаружили, к собственному удивлению, что такая смесь превосходно утоляет жажду. Правда, во рту подолгу держался вкус соли, но на здоровье это никак не отражалось; зато мы сохраняли наши запасы пресной воды.
Как-то утром за завтраком шальная волна основательно разбавила нашу овсянку, и мы сделали открытие, что вкус овса почти полностью перебивает неприятный «привкус моря».
Жители Полинезии сохранили до наших дней интересные предания, говорящие о том, что, когда их древние предки приплыли из-за океана, они везли с собой листья какого-то растения, которое жевали для утоления жажды. Благодаря этим листьям можно было также на худой конец пить морскую воду без риска заболеть. На полинезийских островах таких растений не было; следовательно, их надо было искать на родине мореплавателей. Полинезийские «историки» с такой настойчивостью подчеркивали этот факт, что современные ученые решили поближе исследовать вопрос и пришли к выводу, что речь могла идти только о растении кока,[34]растущем исключительно в Перу. А в ранний период истории Перу кока, содержащее кокаин, было очень употребительным среди инков и их исчезнувших предшественников, о чем свидетельствуют археологические находки. Отправляясь в утомительные горные переходы и морские путешествия, они брали с собою целые связки таких листьев и жевали их, чтобы победить чувство жажды и усталость. К тому же, листья кока, как оказалось, действительно сообщают иммунитет против болезнетворного действия морской воды, — правда, на короткий срок.
Нам не пришлось испытывать действия кока, зато на передней части палубы стояли большие корзины с плодами других растений, которые играли большую роль в жизни Полинезии. Хижина заслоняла корзины от ветра и волн, и мало-помалу плоды стали прорастать, давая желтые и зеленые ростки. Вскоре на плоту появился небольшой тропический сад.
Когда европейцы впервые попали на острова Полинезии, они обнаружили на острове Пасхи, на Гавайских островах и на Новой Зеландии большие плантации батата. В пределах Полинезии он встречался и на других островах, но дальше на запад его совершенно не знали. Батат был одним из важнейших культурных растений на этих уединенных островах, где население в основном питалось рыбой, и с ним связано немало полинезийских преданий, согласно которым он был привезен не кем иным, как самим Тики, когда тот вместе с женой, Пани, прибыл из земли своих родителей, где сладкие клубни были важнейшим продуктом питания. В Новой Зеландии записаны предания, согласно которым «сладкий картофель» доставлен из-за моря не на порогах, а на особенных судах, представлявших собою «связанные вместе веревками брёвна».
Как известно, до эпохи великих открытий Америка была единственным местом, помимо Полинезии, где произрастал батат. Индейцы Перу с древнейших времен сажали как раз тот вид, который привез с собой на острова Тики — Hipomeae Batatas. Сушеный батат входил основной частью в походный паек как полинезийских мореплавателей, так и жителей Перу. Батат требует самого тщательного ухода на полинезийских почвах, а так как он не переносит морской воды, то совершенно безнадежно пытаться объяснять его распространение на разбросанных островах тем, что его, мол, принесло течением за восемь тысяч километров из Перу. От этого важного факта тем более трудно отмахнуться, что языковеды указывают на слово «кумара» как на общее для всех полинезийских островов название «сладкого картофеля» — то самое слово, которое было когда-то в ходу и среди перуанских индейцев. Название пересекло океан вместе с самими клубнями.
Другим очень важным для Полинезии культурным растением, которое мы везли с собой на «Кон-Тики», была бутылочная тыква Lagenaria vulgaris. Ее корка играла не менее важную роль, чем мякоть, — полинезийцы сушили ее над огнем и использовали для хранения воды. Это типично огородное растение также не в состоянии распространяться с помощью морских течений, тем не менее мы встречаем его и у древнейших полинезийцев и у исконный жителей Перу. Сосуды из тыквы найдены в древних могилах в пустынных областях прибрежной части Перу. Перуанские рыбаки пользовались ими задолго до того, как первые люди заселили Полинезию. Полинезийское название бутылочной тыквы — «кими» — встречается и в языке индейцев Центральной Америки, с которыми тесно связана культура Перу.
Помимо различных южных фруктов, которые мы съели за пару недель, пока они еще не успели сгнить, мы везли с собой еще один плод, который наряду с бататом сыграл важнейшую роль в истории тихоокеанских островов. Двести штук кокосовых орехов надолго обеспечили нам запас освежающего напитка и массаж для десен. Многие орехи очень скоро стали прорастать, и спустя примерно десять недель у нас на борту появилось с полдюжины карликовых пальм высотой около одного фута, с плотными зелеными листьями. Во времена Колумба кокосовый орех рос на Панамском полуострове и в Южной Америке. Летописец Овьедо[35]указывает, что испанцы застали на побережье Перу большие заросли кокосовых пальм. К тому времени такие же пальмы уже издавна росли на всех островах Тихого океана. Ботаники еще не могут с уверенностью сказать, каким путем шло их распространение. Одно бесспорно: далее кокосовый орех с его мощной скорлупой не в состоянии преодолеть океанские просторы без помощи человека. Та часть нашего запаса, которая лежала в корзинах на палубе, доехала в пригодном для пищи и для посадки состоянии до самой Полинезии. Зато другая половина, купавшаяся в морской воде под палубой, оказалась совершенно испорченной. Вместе с тем, каждому очевидно, что кокосовый орех никак не может плыть самостоятельно через океан быстрее, чем подгоняемый ветром плот. Глазки размокают и пропускают внутрь морскую воду. К тому же, в океане достаточно «санитарных постов», которые следят за тем, чтобы ничто съедобное не могло попасть своим ходом из одной части света в другую.
В тихие дни случалось, что мы посреди океанских просторов нагоняли одиноко плывущее на поверхности воды белое перышко. Буревестники и другие птицы, умеющие спать на поверхности воды, залетают на тысячи морских миль от суши. Поглядев на перо поближе, легко можно было обнаружить на нем двух-трех пассажиров, которые лихо плыли по ветру. Когда мимо них этаким Голиафом проходил наш «Кон-Тики», они быстро соображали, что есть шанс попасть на вместительное и быстроходное судно, и во всю прыть скользили боком по поверхности воды вдогонку за плотом, бросив перышко на произвол судьбы. Постепенно у нас набралось целое множество таких безбилетников. Это были маленькие морские крабы, величиной с ноготь, от силы с пятак, довольно приятные на вкус, когда удавалось их поймать. Эти крабики и выполняли роль санпостов на поверхности моря, не пропуская мимо ничего съедобного. Стоило коку прозевать во время утреннего обхода летучую рыбу, и на следующий день на ней сидело уже штук восемь — десять крабиков, уплетавших рыбу с помощью своих крохотных клешней. Очень пугливые, они обычно спешили удрать и спрятаться при нашем приближении; но на корме около колоды поселился в небольшой норке один совсем ручной крабик, которого мы прозвали Юханнес. Он был, наряду со всеобщим любимцем — попугаем, принят в состав нашей команды. В ясные солнечные дни, когда вахтенный правил плотом, упершись спиной в хижину, он чувствовал себя просто одиноким среди голубых океанских просторов, если не видел рядом с собой Юханнеса. Остальные крабики сновали по палубе, таясь от нас и потихоньку таская крошки, словно тараканы на настоящем судне. Не таким был Юханнес, — он важно восседал у входа в свое убежище и внимательно наблюдал за сменой вахты. Каждый новый вахтенный приносил Юханнесу кусочек печенья или рыбы, и достаточно было наклониться над его норкой, чтобы крабик вышел из двери и протянул свои кулачки. Осторожно взяв крошку клешнями, он бегом возвращался к норке, садился у входа и уплетал угощение, совсем как мальчишка, который ест зимой лакомство, не снимая рукавиц.
Стоило забродившему от сырости кокосовому, ореху лопнуть, как крабики усеивали его словно слепни. Кроме того, они охотно поедали планктон и всяких микроскопических морских тварей, которых забрасывало на палубу волной. Надо сказать, что планктон — самые крохотные обитатели моря — был неплохим блюдом даже для нас, Гулливеров в этом царстве лилипутов. Нужно было только приспособиться вылавливать достаточное количество, чтобы получился хороший глоток.
Питательность этих почти не видимых простым глазом организмов, которые огромными массами разносятся по океанам морскими течениями, очевидна, — ведь нет такого обитателя моря, который не был бы, в конечном счете, обязан своим существованием планктону. Птицы и те из рыб, которые не питаются им непосредственно, кормятся зато другими рыбами или морскими животными, которые живут планктоном; иначе говоря — тысячами видимых и невидимых мельчайших организмов, плавающих во взвешенном состоянии у самой поверхности воды. Одни из этих организм