Самыми верными спутниками нашего плота были золотые макрели и рыба-лоцман. С того момента, как они впервые присоединились к нам в районе Кальяо, не проходило дня до самого конца путешествия, чтобы вокруг нас не сновали крупные макрели. Мы так и не узнали, чем их привлекал плот, — то ли это было магическое ощущение плавучей крыши над собой, то ли их притягивал к себе наш огород из водорослей и ракушек, усеявших гроздьями все брёвна и кормовое весло. Сначала брёвна покрылись тонким слоем скользкой тины, но зеленые гирлянды водорослей нарастали с такой поразительной быстротой, что «Кон-Тики» скоро стал похож на бултыхающегося в волнах лохматого водяного. А зеленые заросли стали излюбленным убежищем крохотных мальков и наших безбилетных пассажиров — крабов.
Одно время нас было замучили маленькие черные муравьи. Они квартировали в бревнах, а когда мы оказались в море и дерево стало пропитываться влагой, муравьи высыпали наружу, норовя забраться
в спальные мешки. Они кишели повсюду, грызли и истязали нас так, что мы готовы были удрать с плота. Однако по мере того, как кругом становилось всё мокрее, они поняли, что оказались не в своей стихии. К тому времени, как мы пересекли океан, только несколько экземпляров еще не сдавали своих позиций.
Лучше всех чувствовали себя на плоту, не считая крабов, морские жёлуди — ракушки диаметром в три-четыре сантиметра. Они росли на бревнах сотнями, особенно много их было с подветренной стороны. На месте собираемых нами для супа взрослых особей появлялись новые личинки. Морские жёлуди были свежими и вкусными, водоросли тоже оказались вполне съедобными, хотя и не такими вкусными, — они заменяли нам салат. Нам ни разу не пришлось непосредственно наблюдать, чтобы золотые макрели паслись в нашем огороде; но во всяком случае они то и дело поворачивались брюхом кверху и исчезали под бревнами.
Золотая макрель — пестрая тропическая рыба. Обычная ее длина достигает 1 — 1,35 метра; рыба сильно сплющена с боков, голова и шея заметно выдаются кверху. Нам удалось выловить одну золотую макрель размером в 1,43 метра, при высоте головы в 37 сантиметров. Она была великолепной расцветки: в воде отливала сине-зеленым цветом, наподобие навозной мухи, а колеблющиеся плавники казались золотисто-желтыми. Вытащив макрель из воды, мы наблюдали любопытное явление: умирая, рыба медленно меняла окраску, становясь сначала серебристо-серой с черными пятнами, а под конец — сплошь серебристо-белой. По прошествии четырех-пяти минут постепенно возвращалась первоначальная окраска. Золотая макрель, как хамелеон, может и в воде изменять свой цвет. Мы часто открывали отливающий медью «новый вид», но при ближайшем рассмотрении это оказывался наш старый друг, — золотая макрель.
Высокий лоб, придающий макрели сбоку сходство с бульдогом, постоянно торчал из воды, когда этот хищник мчался, словно торпеда, за спасавшимся бегством косяком летучей рыбы.
Когда макрели были в хорошем настроении, они ложились на бок и набирали в таком положении скорость, после чего подскакивали в воздух и шлепались блином обратно, так что только брызги летели. Затем следовал новый прыжок, еще и еще — с волны на волну. Если же золотая макрель была не в духе, например в тот момент, когда мы вытаскивали ее из воды, она кусалась. Торстейн долго прихрамывал, обмотав большой палец ноги тряпочкой, после того как неосторожно засунул его в пасть макрели, поспешившей стиснуть челюсти, да еще успевшей и пожевать. Уже по возвращении домой мы услышали, что золотые макрели нападают на купающихся людей и поедают их. В этом сообщении мы не могли усмотреть ничего лестного для себя, — ведь мы ежедневно купались среди макрелей, ни разу не заинтересовав их своими особами. Однако мы не сомневались в том, что они опасные хищники, так как обнаруживали в их желудках и спрутов и заглотанных целиком летучих рыб.
Летучая рыба — любимое блюдо золотых макрелей, которые набрасываются без разбору на всё, что только плещется на поверхности воды, надеясь, что это окажется летучей рыбой. Часто ранним утром, когда мы, сонно щурясь и позевывая, выползали из хижины и окунали в море свои зубные щетки, из-под плота, как молния, вылетала этакая пятнадцати-килограммовая рыбина и разочарованно утыкалась носом в щетину, сразу прогоняя у нас последние остатки сна. А когда мы мирно усаживались завтракать на краю плота, случалось, что золотая макрель совершала свой любимый прыжок, обдавая нас холодными струйками воды, стекавшими по спине и попадавшими в пищу.
Как-то раз Торстейн совершил подвиг, могущий соперничать с самым фантастическим вымыслом хвастливого рыболова. Дело было во время обеда. Внезапно он отложил в сторону вилку и опустил руку в воду. Не успели мы оглянуться, как вода закипела и прямо к нам вылезла здоровенная макрель. Оказалось, Торстейн поймал проплывающую мимо леску, а на другом конце ее оказалась совершенно ошалевшая макрель, вырвавшаяся у Эрика, когда он рыбачил за несколько дней до этого.
Не было дня, чтобы вокруг плота и под ним не кружили шесть- семь золотых макрелей, редко случалось, что их было только две-три; зато на следующий день могло появиться сразу штук тридцать-сорок. Если мы хотели отведать свежей ухи, то достаточно было, как правило, сдать заказ коку за двадцать минут до обеда. Он привязывал леску к короткой бамбуковой палке и наживлял на крючок половину летучей рыбы. Макрель молниеносно подлетала, рассекая воду лбом, к приманке, сопровождаемая двумя-тремя приятелями, хватала добычу и ожесточенно сопротивлялась, попав на крючок, что было даже по душе рыболову. Свежее филе макрели, плотное, с очень нежным вкусом, напоминает одновременно и треску и лосося. Его можно было хранить два дня, а больше нам и не нужно было, так как рыбы в море хватало.
С рыбой-лоцманом мы познакомились иначе. Ее привела к нам акула, передав под нашу опеку после своей гибели. Первая акула навестила нас довольно скоро после начала путешествия. Затем мы видели их почти ежедневно. Иногда они являлись просто с инспекцией: делали несколько кругов вокруг плота и отправлялись дальше, на добычу. Но чаще акулы ложились нам в кильватер[37]вплотную к кормовому веслу, где и оставались, бесшумно скользя то влево, то вправо и время от времени слегка повиливая хвостиком, чтобы не отстать от размеренного движения плота. Серо-синее тело акулы всегда казалось бурым на солнечном свету под тонким слоем воды; хищница мерно покачивалась вместе с волной, и спинной плавник неизменно зловеще торчал в воздухе. При сильном волнении акулы порой поднимались на гребне волны высоко над плотом, — тогда видна была вся рыбина в профиль, как бы за стеклянной стеной; вместе с волной акула медленно наплывала на нас с роем юрких лоцманов у самой пасти. Несколько секунд казалось, что вся эта компания очутится у нас на палубе, затем плот легко взмывал на гребень волны и переваливал на другую сторону.
Поначалу мы относились к акуле с большой почтительностью — как из-за репутации ее, так и из-за устрашающего вида. Веретенообразное тело, состоявшее из сплошных железных мускулов, обладало невероятной силой; широкая плоская голова с кошачьими глазками и громадной пастью, способной без труда проглотить футбольный мяч, производила впечатление кровожадной жестокости. Как только рулевой кричал «акула слева!» или «акула справа!», мы моментально хватали ручные гарпуны и остроги и выстраивались вдоль борта. Хищница обычно скользила вокруг плота, что называется впритирку. Наша почтительность только возросла, когда мы обнаружили, что остроги гнутся об ее наждачную спину, как вареная лапша, а наконечники гарпунов обламываются в разгар сражения. Если нам всё же удавалось пробить кожу и задеть черепной хрящ акулы или мускулы, то это приводило к еще более ожесточенной борьбе, от которой вода буквально закипала и которая неизменно заканчивалась тем, что акула вырывалась и исчезала, оставив на поверхности воды небольшое маслянистое пятно.
Не желая расставаться с последним оставшимся у нас гарпунным наконечником, мы связали гроздь из наших самых крупных рыболовных крючков и наживили на них целую макрель. Леску — многожильный стальной тросик — мы привязали к нашей собственной спасательной веревке, после чего закинули приманку. Акула двинулась к ней уверенно и не спеша; она приподнялась над водой, рывком разинула громадную полукруглую пасть и шутя заглотала макрель. И тут она оказалась в плену. Началась ожесточенная борьба: акула сбивала морскую воду в пену, а мы, ухватившись как следует за веревку, подтягивали упирающуюся хищницу к корме. Здесь она на время выжидающе притихла, иногда только разевая пасть, чтобы напугать нас видом своих выстроившихся параллельными рядами пилообразных зубов. Мы уловили момент, и с помощью набежавшей волны затащили акулу волоком на скользкие кормовые брёвна, ухитрившись напоследок накинуть петлю на ее хвостовой плавник, мы поспешили в укрытие, чтобы вы-ждать, пока закончится воинственная пляска.
В черепном хряще первой выловленной нами акулы мы обнаружили наш собственный гарпунный наконечник и решили, что именно его действие обусловило слабую воинственность хищницы. Но впоследствии мы ловили этим способом всё новых и новых акул, и каждый раз всё неизменно сходило гладко. Конечно, акула дергалась и бросалась из стороны в сторону, и ее немалый вес заставлял нас основательно попотеть, но тем не менее она буквально падала духом и сдавалась на милость победителя, никогда не пуская в ход свою гигантскую силу, если только нам удавалось устоять против всех рывков, не отпуская веревку ни на дюйм. Наша добыча достигала в длину от двух до трех метров; были и голубые и бурые акулы. V последних мускулы покрыты такой прочной кожей, что мы едва могли пробить ее самым острым ножом. Кожа одинаково плотна и на спине и на брюхе; единственное уязвимое место хищницы — жаберные отверстия позади головы, по пяти с каждой стороны.
На выловленных акулах мы часто обнаруживали плотно присосавшихся скользких черных прилипал. С помощью присосков, расположенных овалом на макушке плоской головы, они так прочно прирастали к акуле, что их невозможно было оторвать за хвост. Зато сами они могли мигом отцепиться и перескочить на другое место. В тех случаях, когда их старый хозяин явно не собирался возвращаться в родную стихию, прилипалы соскакивали и исчезали сквозь щели в плоту, после чего уплывали в поисках другой акулы. Если прилипало не встретит акулы, он временно присасывается к какой-нибудь другой рыбе. Сам он достигает в длину одного фута, но бывает и с палец. Мы решили испытать старую уловку туземцев: поймав прилипало, они обвязывали его хвост бечевкой и пускали обратно в воду. Прилипало присасывался к первой попавшейся рыбе, да так прочно, что удачливый рыбак мог вытащить обоих. Однако нам не везло. Всякий раз, когда мы отпускали прилипало в воду на бечевке, он спешил скорее присосаться к ближайшему бревну нашего плота, — очевидно, в полной уверенности, что напал на особенно великолепный экземпляр гигантской акулы. После этого мы могли тянуть сколько угодно. Мало-помалу у нас набралась целая колония небольших прилипал, которые упрямо висели, болтаясь среди ракушек на нижней стороне плота, и пропутешествовали таким образом через весь Тихий океан.