Однако глупый и уродливый прилипало не мог стать таким симпатичным домашним животным, как его веселый спутник рыба-лоцман. Лоцман — небольшая сигарообразная рыбка, полосатая, как зебра; эти рыбки целыми стаями постоянно вертятся перед самым носом акулы. Название лоцманов они получили потому, что одно время считали, будто они служат проводниками в море для своей полуслепой приятельницы. В действительности же лоцман сам только следует за акулой и изображает проводника лишь в тех случаях, когда в поле его зрения появляется пища. Лоцман до последней секунды остается верным своему господину и повелителю. Но поскольку он не может уцепиться, подобно прилипале, за шкуру хозяина, то остается в полной растерянности, когда тот вдруг исчезает в воздухе и не возвращается. В таких случаях лоцманы буквально выходили из себя, — они всё искали и искали, постоянно возвращаясь к корме нашего плота, где акула вознеслась к небесам. Но время шло, а акула не возвращалась, и приходилось искать нового покровителя. А тут как раз под рукой был наш «Кон-Тики».
Иногда мы спускались с плота головой вниз под воду, в то время как кто-нибудь удерживал ныряльщика за ноги. В такой позе можно было увидеть днище плота, напоминающее брюхо морского чудовища с хвостом (кормовое весло) и тупыми плавниками (килевые доски). А между ними плавали бок 6 бок усыновленные нами лоцманы; бурлящая в воде голова человека их беспокоила очень мало, — они только подскакивали прямо к носу и тут же спокойно возвращались на свое место в дружно плывущих рядах.
Наши лоцманы патрулировали двумя отрядами: большинство держалось около килевых досок, остальные шли веерообразным строем впереди плота. Иногда они устремлялись вперед, чтобы подхватить какую-нибудь съедобную мелочь, а когда мы после еды споласкивали посуду, можно было подумать, что кто-то вывалил целый ящик живых полосатых сигар туда, где плавали остатки нашего обеда. Каждая крошка подвергалась тщательному исследованию и тут же исчезала в желудке лоцмана, если только это не были остатки растительной пищи. Эти своеобразные рыбешки с такой детской доверчивостью искали убежища у нас, что мы, как и акула, испытывали к ним своего рода отеческое чувство. Они стали подводными домашними животными «Кон-Тики» и охранялись посредством табу от каких бы то ни было посягательств со стороны членов экипажа.
Среди наших лоцманов были совсем юные экземпляры, менее дюйма длиной, но большинство достигало полуфута. Когда от нас молнией метнулась прочь китовая акула, унося в черепе гарпун Эрика, некоторые из ее лоцманов переметнулись к победителю; они были около двух футов в длину. После целого ряда побед над акулами у «Кон-Тики» образовалась свита из сорока-пятидесяти лоцманов, и многим из них наше размеренное движение, а также наши кухонные отбросы настолько пришлись но вкусу, что они сопровождали нас на протяжении тысячи километров.
Но встречались среди них и вероломные особы. Однажды, стоя у руля, я увидел, как море на юг от нас буквально закипело: громадный косяк макрелей несся по волнам, словно серебристые торпеды. Это было уже не то добродушное плескание, которое мы привыкли наблюдать, а бешеная гонка — больше по воздуху, чем по воде. Голубые валы покрылись сплошной бурлящей пеной, в которой мчались ищущие спасения золотые макрели. А за ними, словно глиссер, рассекала зигзагами воду чья-то черная спина. Совершенно обезумевшие макрели устремились прямо на наш плот; здесь они нырнули разом, если не считать группы числом около ста штук, которая собралась в плотный косяк и повернула на восток, отчего вся поверхность воды за кормой заискрилась яркими красками. Преследовавшая золотых макрелей лоснящаяся спина приподнялась над водой и элегантно нырнула под плот, затем бросилась стрелой следом за отколовшимся косяком. Это была здоровенная шестиметровая голубая акула. Она исчезла вдали, а вместе с ней и многие из наших лоцманов. Новый герой морей пришелся им, видно, больше по вкусу.
Специалисты рекомендовали нам изо всех морских тварей особенно остерегаться гигантского кальмара, потому что он может забраться на плот. В Географическом обществе в Вашингтоне нам показали полные драматизма сообщения и волнующие фотографии, снятые при магнии в одном из участков течения Гумбольдта, где ночью на поверхности воды охотно и в больших количествах собирались чудовищные кальмары. Они настолько кровожадны, что если один из них, охотясь за куском мяса, попадет на крючок, второй немедленно принимается поедать своего пленного приятеля. Своими громадными щупальцами такой кальмар может одолеть даже самую большую акулу; они оставляют порой страшные следы на коже кита; в дополнение у кальмара имеется страшный орлиный клюв, скрытый между щупальцами. Нас предупредили, что кальмары по ночам лежат без движения на поверхности, высматривая добычу своими фосфоресцирующими глазами; длина щупальцев позволит им при желании обшаривать самые отдаленные уголки на плоту, если только они не вздумают просто забраться на борт. Нам отнюдь не улыбалась перспектива быть разбуженными среди ночи длинной холодной рукой, поэтому мы все запаслись острыми саблеподобными ножами на случай, если проснемся в объятиях кальмара. Эта угроза казалась нам самой страшной из всего, когда мы собирались в путь, в особенности после того как морские эксперты Перу тоже заговорили на эту тему и даже показали на карте самый опасный участок — как раз в центральной части течения Гумбольдта.
Долгое время мы не замечали никаких признаков присутствия кальмаров, ни на плоту, ни в море. Но однажды утром мы столкнулись с первым свидетельством их приближения. С восходом солнца мы обнаружили на плоту детеныша гигантского кальмара, причем это дитя было величиной с кошку. Он забрался за ночь на плот собственными усилиями и лежал теперь мертвый перед входом в хижину, обхватив щупальцами бамбуковые палки. Палуба была забрызгана черной густой жидкостью, собравшейся в небольшую лужицу возле самого детеныша. Заполнив несколько страниц в судовом журнале этими чернилами, напоминающими черную тушь, мы выбросили гостя за борт, к большой радости золотых макрелей.
Это скромное происшествие мы истолковали как предвестие возможного появления и более крупных ночных посетителей. Если детеныш смог забраться на плот, то это бесспорно под силу его кровожадным родителям. Наши предки, викинги, очевидно испытывали примерно то лее самое чувство, когда сидели в своих утлых суденышках и ждали встречи с морским змеем.
Однако новое происшествие привело нас в полную растерянность. Как-то утром мы нашли еще меньшего кальмаренка на крыше нашей хижины. Было над чем поломать голову. Влезть наверх он не мог, так как чернильные пятна были видны только на крыше, вокруг самого «малыша». Его не уронила туда морская птица, так как на нем не оказалось никаких повреждений от клюва или когтей. Пришлось заключить, что его забросило волной, хотя никто из стоявших ночную вахту не мог припомнить ничего такого, что бы подтверждало это предположение. Шли дни, и мы находили по утрам на палубе всё большее количество детенышей кальмара, — самые маленькие были величиной с палец.
Скоро мы уже привыкли подбирать утром вместе с летучей рыбой несколько маленьких кальмаров, даже когда море всю ночь оставалось совершенно спокойным. Это были довольно чудовищные младенцы — восемь длинных щупальцев, усеянных присосками, плюс еще два щупальца подлиннее, с шиповидными крючками на концах. Однако до сих пор к нам не забирался ни один крупный кальмар. По ночам случалось наблюдать на поверхности воды светящиеся глаза; при дневном свете мы как-то раз увидели, как забурлила и вспенилась вода и в воз-духе быстро завертелось нечто вроде большого колеса, в то время как некоторые из наших макрелей поспешили улизнуть, делая отчаянные прыжки над водой. Но почему родители никогда не появлялись на плоту, хотя их дети были нашими постоянными гостями, — на эту загадку мы получили ответ только спустя два богатых событиями месяца после того как уже вышли из пресловутого района, облюбованного кальмарами.
Детеныши по-прежнему являлись к нам на плот. И вот однажды утром мы заметили, как что-то выскочило из воды и, сверкнув на солнце многочисленными блестками, зашумело в воздухе, словно крупные капли дождя; одновременно море вспенили охотящиеся макрели. Сначала мы подумали, что это стая летучих рыб, так как успели уже познакомиться с тремя различными видами. Но вот блестки приблизились — некоторые парили на высоте полутора метров над плотом, — и одна из них ударила Бенгта прямо в грудь, после чего шлепнулась на палубу. Это оказался маленький кальмар. Легко представить себе наше удивление! Мы опустили его в брезентовое ведро с морской водой, — он разогнался и подпрыгнул, однако набрать в ведре достаточной скорости не мог и поэтому лишь наполовину высунулся из воды. Известно, что кальмар перемещается по тому же принципу, что реактивный самолет. С огромной силой он проталкивает воду через особый канал внутри тела и может таким образом двигаться толчками задом наперед с большой скоростью; собранные в гроздь вокруг головы щупальца придают ему обтекаемую форму. С обеих сторон тела находится по круглой толстой кожной складке; эти складки служат, как правило, для перемены направления и для спокойного передвижения в воде. И вот оказалось, что беззащитные детеныши кальмара, излюбленное блюдо многих крупных рыб, могут спастись от преследования, взлетая в воздух, совсем как летучие рыбы. Они осуществили принцип реактивного самолета задолго до того, как человеческая мысль открыла эту возможность. Кальмаренок прокачивает сквозь себя воду, пока не разовьет большую скорость, после чего вылетает под углом из воды, расправляя кожные складки наподобие крыльев. Затем он планирует над волнами подобно летучей рыбе, пока не исчерпает запас инерции.
Раз открыв это явление, мы потом часто видели, как маленькие кальмары парили и сорок и пятьдесят метров, когда в одиночку, когда по двое, по трое. Способность кальмара планировать в воздухе оказалась новостью для всех зоологов, которых нам приходилось встречать впоследствии.