В то же время легенды перуанских инков говорят о том, что король-солнце Кон-Тики правил бородатыми белокожими людьми, которых инки прозвали «большеухими», так как их искусственно удлиненные уши доставали до самых плеч. Инки подчеркивали, что гигантские заброшенные статуи в Андах были воздвигнуты именно этим «большеухим» народом Кон-Тики, впоследствии частью изгнанным, частью истребленным инками в сражении на озере Титикака.
Итак, с одной стороны, белокожие «большеухие» подданные Кон-Тики исчезают из Перу в западном направлении, увозя с собой богатый опыт изготовления гигантских каменных Истуканов, с другой стороны — белокожие «длинноухие» подданные Тики приходят на остров Пасхи с востока, привозя с собой высокое мастерство в той же самой области. Это мастерство они и не замедлили применить, притом сразу же с большим совершенством, так что на крохотном острове Пасхи не обнаружено никаких признаков, по которым можно было бы проследить зарождение и эволюцию искусства изготовления замечательных статуй.
Во многих случаях между каменными статуями в Перу и на отдельных островах Океании больше сходства, чем между фигурами разных островов. На Маркизских островах и на Таити все статуи эти носили одно общее наименование — Тики; они изображали почитаемых на данном острове предков, которые после смерти были возведены в ранг богов. Именно в этом последнем обстоятельстве и следует, бесспорно, искать объяснения загадочным красным колпакам на статуях острова Пасхи. Как уже упоминалось, на всех полинезийских островах встречали отдельных людей, и даже целые семьи, с рыжеватыми волосами и светлой кожей, причем сами островитяне утверждали, что как раз эти люди и происходят от первого, белокожего населения островов. На некоторых островах устраивались специальные религиозные празднества, участники которых окрашивали кожу в белый цвет, а волосы в красный, чтобы быть похожими на своих первоначальных предков. Во время ежегодных церемоний на острове Пасхи центральное лицо празднеств остригали наголо и красили ему кожу на голове в красный цвет. А гигантским каменным колпакам на головах статуй острова Пасхи старательно придана форма, типичная для местной мужской прически с традиционным круглым пучком на макушке.
Длинные уши фигур на острове Пасхи объясняются тем, что у самих скульпторов были удлиненные уши. Статуи увенчаны красными шапками потому, что у самих скульпторов были рыжеватые волосы. Подбородки истуканов заканчиваются острым удлиненным выступом потому, что сами ваятели были бородатыми, у фигур типичные для белой расы черты лица — тонкий прямой нос, тонкие, четко очерченные губы, — потому что сами скульпторы принадлежали к белой расе. И если статуи имеют огромные головы и крохотные ноги, то это потому, что именно так было принято делать эти фигуры еще в Перу. Единственным украшением гигантов на острове Пасхи служит неизменно высеченный вокруг живота пояс. Тот же символический пояс мы видим на всех без исключения фигурах среди развалин древнего города Кон-Тики у озера Титикака. Это радуга, единственная эмблема бога-солнца. На острове Мангарева существовал миф, согласно которому бог-солнце снял с себя свой магический пояс-радугу — и спустился по нему с неба на Мангареву, чтобы населить остров своими белокожими детьми. Солнце считали древнейшим родоначальником как на всей этой группе островов, так и в Перу.
Собравшись в кружок на плоту под звездным небом, мы оживляли своим воображением своеобразную историю острова Пасхи, хотя течение влекло нас в самое сердце Полинезии, так что загадочный остров мог предстать нашему взору только на географической карте. Но этот остров до такой степени богат признаками, указывающими на его связь с востоком, что само его название может служить звеном в разгадке.
На карте написано «остров Пасхи», потому что какие-то случайные голландцы «открыли» остров в один из дней пасхи. Сейчас уже забыто, что туземцы, населявшие остров, называли свою землю гораздо более содержательными и многозначительными именами, у любимого дитяти, гласит пословица, много имен, — так и этот остров имеет целых три полинезийских названия.
Одно из них — Те-Пито-те-Хенуа, что означает «Пуп островов». Это поэтическое название недвусмысленно выделяет остров Пасхи перед другими островами, лежащими дальше к западу; сами полинезийцы считают это имя наиболее древним. В восточной части острова, близ того места, где, по преданию, высадились на берег «длинноухие», лежит тщательно обтесанный круглый камень, именуемый «Золотистый пуп» и рассматриваемый, в свою очередь, как пуп самого острова Пасхи. Каждый, знакомый с психологией поэтичных полинезийцев, поймет, что здесь речь идет о символе, связанном с открытием, или «рождением», всего островного государства, и что наиболее выдвинутый на восток остров Пасхи — «Пуп островов» — почитался в качестве связующего звена с первоначальной родиной.
Следующее название острова Пасхи — Рапа-нуи, или «Большой Рапа»; существует еще один остров точно такой же величины, но лежащий гораздо дальше на запад, который называется Рапа-ити, или «Малый Рапа». Но ведь это общепринято у всех народов — называть свое первоначальное место жительства, скажем, «Большой Рапа», а следующее — «Новый Рапа», или «Малый Рапа», хотя бы оно нисколько не было меньшим по своим размерам. И что же, — предания туземцев «Малого Рапы» говорят о том, что первое население острова пришло с ближайшего к Америке острова «Большая Рапа» (остров Пасхи) на востоке: прямое указание на иммиграцию с востока.
Третье, последнее название этого острова, занимающего столь важное положение, — Мата-Ките-Рани, что означает «Глаз, смотрящий в небо». На первый взгляд это может показаться непонятным, так как относительно низкий остров Пасхи смотрит в небо никак не больше, чем другие гористые острова — например, Таити, Маркизские или Гавайи. Но «Рани» — небо — имело у полинезийцев и другое значение. Этим словом обозначалась также первоначальная родина предков — священная страна бога-солнца, покинутое горное царство Тики. Но если из тысячи островов именно остров Пасхи получил название «глаза, смотрящего на родину», то это дает основание сделать определенные выводы. Особенно примечателен этот факт, если учесть, что существует и другое древнее название, бесспорно связанное с вышеупомянутым — Мата-Рани, по-полинезийски «Глаз неба», и это название мы встречаем на тихоокеанском побережье Перу как раз напротив острова Пасхи, у самого подножья Анд в том месте, где в горах находятся развалины древнего города Кон-Тики.
Остров Пасхи был неисчерпаемой темой для разговоров, когда мы собирались на палубе под звездным небом. Скоро нам стало казаться, что мы плывем уже давно-давно, еще со времен Тики, плывем в поисках земли по бескрайнему океану, освещаемые то солнцем, то звездами.
Мало-помалу мы перестали относиться к океану и его обитателям с прежней почтительностью. Мы хорошо узнали их самих и их отношение к нашему плоту. Даже акула стала для нас обыденным существом, после того как мы изучили ее повадки. Мы перестали хвататься за гарпуны и не отодвигались от края плота, даже когда акула подходила вплотную. Больше того, мы не могли отказать себе в удовольствии подергать ее за спинной плавник в то время, как она совершенно невозмутимо скользила мимо бревен. В конце концов это развилось у нас в еще небывалый вид спорта — кто кого перетянет.
Началось всё это весьма скромно. Мы нередко вылавливали золотых макрелей больше, чем были в состоянии съесть. Чтобы не переводить зря пищу, мы затеяли обманную ловлю без крючка, к взаимному удовольствию нашему и макрелей. Мы привязывали неиспользованных летучих рыб на веревочку и тащили по поверхности воды. Макрель тут же подлетала к приманке, хватала ее и принималась тянуть. Мы, в свою очередь, тянули к себе, — и начиналась веселая возня. Стоило одной макрели сорваться, как на ее место тут же подскакивала другая. Мы от души веселились, а макрель получала, в конечном счете, свою рыбу.
Потом мы затеяли аналогичную игру с акулами. Привязывали к веревке либо кусок рыбы, либо мешочек с остатками обеда, и закидывали в воду. Акула не переворачивалась на спину, а задирала нос над водой и плыла так с разинутой пастью, нацеливаясь на лакомый кусок. В тот самый момент, когда она уже была готова схватить его, мы поддергивали веревку. Неописуемо глупая акулья физиономия терпеливо продолжала тянуться за приманкой, которая каждый раз в последний момент выпрыгивала у нее из самой пасти. В конце концов акула подплывала к самым бревнам и прыгала здесь, словно собачка на задних лапках, стараясь схватить мешочек, болтавшийся у нее перед самым носом. Это напоминало кормление бегемота в зоопарке.
В конце июля, когда мы провели уже три месяца на плоту, в вахтенном журнале можно было прочесть такую запись:
«Сегодня у нас были самые дружеские отношения с сопровождавшей нас акулой. За обедом мы выливали ей остатки прямо в пасть. Когда она плыла рядом с нами, то производила впечатление угрюмого пса, который может в то же время вести себя ласково и добродушно. Следует признать, что акулы вполне симпатичны, если только держаться подальше от их зубов. Во всяком случае, их общество нас даже развлекает — когда мы не купаемся».
Как-то раз, приготовив мешочек с акульей приманкой, мы привязали его к веревке, которую прикрепили к бамбуковой палке, и положили на краю плота. Набежавшая волна смыла всё это за борт. Бамбуковую палку отнесло уже на несколько сот метров, как вдруг она поднялась в воде торчком и помчалась своим ходом вдогонку за плотом, словно намереваясь аккуратненько улечься на прежнее место. По мере ее приближения мы разглядели в воде под палкой десятифутовую акулу, которая и увлекала за собой этот своеобразный перископ.[42]Акула проглотила мешочек, но веревка осталась цела. Так получилось, что бамбуковая палка быстро догнала нас, спокойно проследовала мимо и исчезла впереди!
Хотя мы уже стали смотреть на акулу совсем иначе, чем прежде, мы всё еще не утратили окончательно уважения к таящимся в ее пасти рядам острейших зубов.