чности этой опасной гряды, и одно время казалось, что нам это удастся. Но вот среди ночи в хижину ворвался вахтенный и скомандовал: «Все наверх!»
Ветер переменился. Теперь плот несло прямо на рифы Такуме. Шел дождь, и видимость была равна нулю. А до рифов оставалось уже совсем немного.
Тут же состоялось совещание. Теперь дело шло уже о жизни и смерти. Пытаться обойти риф с севера было безнадежно, оставалось попробовать пробиться с южной стороны. Мы повернули парус и руль и продолжали опасное плавание, подгоняемые неустойчивым северным ветром. Стоило только подуть ветру с востока до того, как мы пройдем все эти восемьдесят километров вдоль «фасада» рифов, — и мы окажемся беспомощной добычей прибоя.
Был разработан план поведения экипажа на случай аварии. Любой ценой стараться удержаться на плоту. Забираться на мачту нельзя, — оттуда нас стряхнет, как перезревшие плоды; остается только изо всей силы цепляться за снасти, когда на нас будут обрушиваться валы, резиновую лодку положили, не привязывая, на плоту, нагрузив ее портативной непромокаемой радиостанцией, запасом провианта, бутылками с пресной водой и аптечкой. Волны вынесут лодку на берег независимо от нас; этот запас пригодится в случае, если мы выберемся на берег в полной сохранности, но с пустыми руками. На корме «Кон-Тики» мы укрепили длинный трос с плавучим буем[48]ка конце. Таким образом, если плот застрянет на рифах, буй тоже вынесет на берег, и мы сможем попытаться вытянуть «Кон-Тики» с помощью троса. Закончив обсуждение, мы снова улеглись спать, оставив одного вахтенного на посту под дождем.
Северный ветер медленно, но верно увлекал плот на юг параллельно рифу, который подстерегал нас где-то за горизонтом. Но вот как-то вечером северный ветер стих; на смену ему подул восточный. По расчетам Эрика, мы уже сместились на юг настолько, что могли надеяться обойти южную оконечность рифа Рароиа. Нужно было попытаться обогнуть его и оказаться с подветренной стороны раньше, чем нас отнесет к следующим рифам.
Наступившая ночь завершала сотые сутки нашего пребывания на плоту.
Среди ночи я проснулся от какого-то тревожного предчувствия. Что-то было не так с волнами. «Кон-Тики» шел не так, как обычно при подобных условиях. Мы научились чутко следить за ритмом колебания бревен. Неужели сказывается противотечение со стороны какой-нибудь близкой суши? Я то и дело выскакивал на палубу и влезал на мачту, на видел только море и море. Тут уж было не до сна...
Под утро, часов около шести, прибежал сидевший на мачте Торстейн. Он разглядел вдали целую цепочку поросших пальмами островков. Мы прежде всего повернули руль так, чтобы идти возможно-южнее. Было очевидно, что Торстейн увидел те самые коралловые острова, которые тянутся позади рифов Рароиа словно нанизанные на шнур бусинки. Это означало, что плот опять подхватило течением, идущим на север.
К половине восьмого вдоль всего горизонта на западе открылась непрерывная гирлянда островов. Наиболее южные из них лежали прямо по курсу, откуда они протянулись право по борту, исчезая маленькими точечками далеко на севере. Ближайшие островки находились в четырех-пяти морских милях от нас.
Достаточно было одного взгляда с макушки мачты, чтобы убедиться: хотя нос плота и направлен в сторону самого южного острова в цепочке, боковой снос настолько силен, что мы продвигаемся не прямо, а наискосок, по направлению к рифам. Будь наши килевые доски в порядке, мы могли бы еще надеяться обойти препятствие; но акулы шли за нами по пятам, и не было никакой возможности нырнуть под плот, чтобы закрепить доски новыми канатами.
Было ясно, что нам оставалось провести на «Кон-Тики» считанные часы. За это время предстояло проделать необходимые приготовления к неизбежному столкновению с рифом. Каждый член экипажа получил исчерпывающий инструктаж, — как распределить обязанности, чтобы не носиться без толку и не мешать друг другу, когда всё дела будут решать секунды. «Кон-Тики» мерно покачивался на волнах, подгоняемый ветром всё ближе к рифам. Волнение моря вокруг нас было бесспорно связано с обратным откатом волн, которые в бессильной ярости бились о кольцевую гряду.
Мы всё еще не спускали паруса, надеясь с его помощью обойти коралловый барьер. По мере того как нас подносило всё ближе к островам, мы различали с мачты, что вся их цепочка соединена отчасти подводным, отчасти надводным рифом, — он тянулся своего рода длинным . молом, и волны крошились об него, наполняя воздух клочьями белой пены.
Кольцевой риф Рароиа имеет форму овала с поперечником в сорок километров и обращен дугой на восток, откуда несло по волнам наш плот. Этот коралловый барьер, упирающийся своими концами в линию горизонта, имеет всего несколько сот метров в ширину; за ним тянутся кольцом живописные островки, окаймляя тихую лагуну.
Без особого восторга наблюдали мы, как острые зубья рифов разрывали голубые валы Тихого океана на мелкие клочья. Я хорошо представлял себе, что ожидает нас самих: достаточно было вспомнить предыдущее посещение архипелага Туамоту, когда я стоял в безопасности на восточном берегу острова и наблюдал грозное зрелище обрушивающегося на риф мощного океанского прибоя. В южной стороне моря показывались всё новые острова и рифы. Мы находились, по всем признакам, перед самым фасадом коралловой стены.
На борту «Кон-Тики» шли спешные приготовления. Всё, что представляло для нас ценность, было убрано в хижину и прочно принайтовано. Документы и записи мы уложили в непромокаемые мешочки, вместе с фотолентой и другими предметами, боящимися воды. Хижину накрыли парусиной, концы которой привязали к плоту с особенной тщательностью. Когда стало ясно, что уже больше не на что надеяться, мы раскрыли палубу и перерезали все крепления, удерживавшие килевые доски. Вытянуть эти доски оказалось не так-то легко, настолько густо они обросли ракушками. Зато без них осадка плота сразу стала меньше, и он мог легче перескочить подводную преграду. Лишенный килевых досок, со спущенным парусом, плот развернулся боком, полностью предоставленный на волю ветра и волн. Мы привязали наш самодельный якорь к самому длинному из имевшихся канатов, который был другим концом обвязан вокруг мачты, опиравшейся на левый борт. Таким образом, при брошенном якоре «Кон-Тики» должен был войти в прибой кормой вперед. Якорь был сделан из наполненных старыми батареями и другими тяжелыми предметами бидонов, между которыми во все стороны торчали толстые жерди из мангрового дерева.
Последовал приказ номер первый (и последний): «Держаться за плот!». Что бы ни случилось, мы должны были стараться удержаться на плоту, предоставляя бревнам принимать на себя удары рифа, С нас самих достаточно было предстоявшей борьбы с напором волн. Прыгнуть за борт значило стать беспомощной жертвой водоворота, который понес бы нас прямо на острые камни. Тут и резиновая лодка не могла помочь, — груженная шестью пассажирами, она перевернулась бы на крутых волнах и была бы разорвана о рифы. Что же касается бревен, то рано или поздно им предстояло быть вынесенными на берег; следовательно, нам оставалось только цепляться за них.
Впервые за сто суток последовало распоряжение обуться, затем каждый вооружился спасательным поясом. Последнее мероприятие вряд ли имело особое значение: оказавшись за бортом, мы подвергались, скорее, опасности быть разбитыми о скалы, нежели пойти на дно. У нас еще было время разобрать свои паспорта и поделить небольшой оставшийся запас долларов; да и вообще мы не могли пока жаловаться на недостаток времени.
Потянулись волнующие часы, в течение которых нас несло боком всё ближе и ближе к рифам. На палубе царило подчеркнутое спокойствие; каждый был молчаливо занят своим делом. Серьезные лица свидетельствовали о том, что никто не строил себе иллюзий по поводу того, что нам предстояло; отсутствие суматохи говорило о том, что экипаж успел проникнуться непоколебимым доверием к своему судну, раз уж оно преодолело океан, значит доставит нас живыми и на берег.
Внутри хижины поверх увязанного груза валялись упаковки с провиантом. Торстейн с трудом поворачивался в «радиоуглу», колдуя над передатчиком. Мы находились в восьми тысячах километров от военно-морского училища в нашей старой базе Кальяо, которое постоянно поддерживало связь с плотом; еще большее расстояние отделяло нас от североамериканских коротковолновиков. Случилось, однако, так, что как раз накануне нам удалось связаться с одним опытным радиолюбителем, который находился со своей станцией на острове Раротонга (архипелаг Кука). Вразрез с нашим обычным распорядком очередной сеанс был на этот раз назначен на утро. И вот, в то время как нас несло всё ближе и ближе к рифу, Торстейн взялся за ключ и начал вызывать Раротонгу.
В 8.15 мы записали в вахтенном журнале:
«Медленно приближаемся к суше. С правого борта можно простым глазом различить отдельные деревья на берегу».
8.45:
«Направление ветра стало еще более неблагоприятным для нас. Теперь нет никаких надежд обойти гряду. Идут интенсивные приготовления, но никаких признаков суматохи. Впереди на рифах виднеется что-то, напоминающее остов разбитого судна, —- или это просто снесенные волнами деревья?»
«Ветер влечет плот по направлению к предпоследнему острову в цепочке. Ясно видим окаймляющий все острова риф — бело-розовый коралловый барьер, который едва выдается над водой. Вдоль всего рифа протянулась белоснежная полоса бушующего прибоя. Бенгт подает сытный горячий завтрак — последний перед предстоящим нам большим испытанием! Теперь видно отчетливо, что на рифах лежат остатки разбитого судна. Мы подошли уже настолько близко, что различаем контуры островов по ту сторону сверкающей на солнце лагуны».
Мы снова услышали глухой гул прибоя, — казалось, барабанная дробь предвещает волнующий финиш «Кон-Тики».
9.50:
«Подошли почти вплотную, плывем параллельно рифу. Нас отделяет от него всего несколько сот метров. Торстейн связался с радистом на Раротонге. У нас всё готово. Настало время убирать вахтенный журнал. Настроение у всех бодрое. Нам придется нелегко, но всё будет в порядке!»