После доклада началось оживленное и веселое обсуждение. Известный датский полярный исследователь Петер Фрейхен[13]поднялся во весь свой могучий рост и скептически потряс густой бородой. Он ни на гран не верил в такие новомодные штучки. Он сам как-то во время очередной экспедиции в Гренландию решил сменить эскимосский каяк и иглу[14]на резиновую лодку и палатку, и это едва не стоило ему жизни. Сначала он чуть не замерз в буран, потому что замок-молния на палатке обледенел и он никак не мог попасть внутрь. Потом, когда он рыбачил на надувной лодке, ее проткнуло крючком, и лодка пошла на дно вместе с ним. Сам Фрейхен еле успел перебраться вместе с приятелем эскимосом на подоспевший выручать их каяк. Так что уж он-то не сомневался, что сколько ни мудри все хитроумные изобретатели в своих лабораториях, всё равно не придумают ничего лучше того, чему научил эскимосов тысячелетний опыт в их родных краях.
В заключение дискуссии последовало неожиданное предложение со стороны полковника Хэскина: действительным членам клуба позволялось отобрать всё что угодно из нового снаряжения для своей очередной экспедиции, с одним только условием: по возвращении сообщить лаборатории свое мнение о ее продукции.
В этот вечер я позже всех задержался в клубе. Меня интересовали мельчайшие подробности, относящиеся к этому новехонькому снаряжению, которое буквально само шло в руки, стоило только попросить. Именно то, что мне нужно, — спасательное оборудование на тот случай, если плот, вопреки всем ожиданиям, развалится и не окажется никого поблизости, чтобы прийти к нам на помощь.
Это снаряжение занимало все мои мысли и на следующее утро, за завтраком в Доме моряка, когда к моему столу подсел со своей тарелкой хорошо одетый, атлетически сложённый молодой человек. Мы разговорились. Выяснилось, что он, как и я, не моряк. Инженер из высшей технической школы в Трондхейме, он приехал закупить части для машин и получить практику в области холодильного оборудования. Он поселился неподалеку и часто приходил в столовую Дома моряка, привлеченный хорошей норвежской кухней, рассказав о себе, мой новый знакомый спросил, чем я занимаюсь, и я вкратце посвятил его в свои планы. Одновременно я рассказал ему, что если до конца недели не получу ни от кого положительного отсвета на рукопись, то приложу все усилия к тому, чтобы организовать экспедицию на плоту. Мой собеседник ничего на это не сказал, но видно было, что он заинтересован.
Четыре дня спустя мы снова встретились в той же столовой.
— Ну, как — решился плыть или нет? — спросил он.
— Решился. Поплыву.
— Когда?
— Как можно скорее. Если я провожусь слишком долго, со стороны Южного Ледовитого океана поднимутся штормы, а в районе островов начнется сезон ураганов. Надо отплывать из Перу через два-три месяца — но сначала нужно раздобыть деньги...
— Сколько человек вас будет всего?
— Думал собрать человек шесть; это внесет большее разнообразие в жизнь на плоту, и можно будет разбить сутки на четырехчасовые вахты.
Он призадумался немного, потом решительно произнес:
— Чёрт, до чего же мне хочется отправиться с тобой! Я бы взял на себя технический надзор и наблюдения. Ведь тебе, разумеется, по-надобятся точные измерения ветра, течений, волн. Не забывай, что ты будешь плыть через громадные, почти не исследованные пространства, где нет никакого регулярного движения судов. Такого рода экспедиция может сделать там много ваяемых гидрографических и метеорологических наблюдений - да и я нашел бы хорошее применение своей термодинамике.
Что я знал о нем? Только то, что молено было прочесть на его открытом лице. Но бывает, что этого оказывается вполне достаточно.
— Идет, — ответил я. — Едем вместе.
Его звали Герман Ватцингер; он был такой же сухопутный краб, как я.
Несколько дней спустя я привел его с собой в качестве гостя в «Клуб исследователей». Здесь мы налетели прямо на полярника Петера Фрейхена. Он отличается тем благословенным качеством, что никогда не растворяется в толпе. Огромный, как платяной шкаф, весь одна сплошная борода, он выглядит настоящим посланцем тундры. При виде его так и кажется, что он должен вести за собой на веревке белого медведя.
Мы подвели его к громадной карте на стене и рассказали о своем намерении пересечь Тихий океан на плоту. Он внимательно слушал нас, теребя свою бородищу, а его мальчишески озорные голубые глаза выросли в оловянные блюдца. Потом он топнул деревянной ногой и затянул потуже ремень:
— Вот это план! Чёрт побери, я и сам бы не прочь с вами!
Старый ветеран наполнил наши пивные кружки и стал рассказывать о своем преклонении перед суденышками первобытных народов и перед умением этих людей передвигаться по суше и по морю, применяясь к природным условиям. Он сам ходил на плотах по большим рекам Сибири и тащил туземцев на плоту на буксире вдоль побережья Северного Ледовитого океана, рассказывая, он не переставал теребить свою бороду и приговаривать:
— Эх, сколько же интересного вам предстоит!
Предварительное обсуждение планов экспедиции в Клубе Путешественников в Нью-Йорке.Справа налево : исследователь Гренландии Петер Фрейхен, автор книги, Герман Ватцингер и Предводитель клана Фергюс.
Интерес Фрейхена к нашему плану заставил колёса машины завертеться с головокружительной быстротой, и скоро о нашем плане заговорили все скандинавские газеты. Уже на следующее утро в дверь моей комнаты в Доме моряка громко постучали, — меня вызывали к телефону в коридоре. В результате телефонного разговора мы с Германом в тот же вечер оказались перед подъездом особняка в одном из фешенебельных районов города. Нас принял элегантный молодой человек в лакированных туфлях и шелковом халате, наброшенном на синий костюм. Он извинился, помахивая надушенным платочком, и пояснил, что простужен. Однако мы знали, что он прославился в Америке как один из лучших летчиков военного времени. Кроме анемичного хозяина, присутствовали два энергичных молодых газетчика, кипевших задором и преисполненных всевозможных идей. Один из них был нам известен как талантливый журналист.
За бутылкой хорошего виски хозяин сообщил, что его заинтересовала наша экспедиция. Он готов финансировать ее, если мы обязуемся по возвращении написать ряд газетных статей и совершить турне с докладами. В конце концов мы пришли к соглашению и выпили за плодотворное сотрудничество между финансирующей стороной и участниками экспедиции. Отныне все наши денежные проблемы следовало считать разрешенными, — эту сторону дела целиком берут на себя наши казначеи, и она не должна нас больше заботить. Нам с Германом оставалось только немедленно заняться подбором экипажа и снаряжения, строить плот и отправляться в путь до наступления сезона штормов.
На следующий день Герман взял расчет на работе, и мы принялись за дело засучив рукава. Мне еще раньше сообщили из экспериментальной лаборатории военно-воздушных сил, что подобная экспедиция наилучшим образом подходит для испытания их снаряжения и что мне перешлют через «Клуб исследователей» всё, о чем бы я ни попросил. Таким образом, начало складывалось как нельзя лучше. Теперь первоочередной задачей было подобрать для нашего экипажа подходящую четверку добровольцев, а также обеспечить экспедицию провиантом.
Подбор людей требовал очень большого внимания, иначе мы рисковали, что уже после нескольких недель вынужденной изоляции на плоту начнутся ссоры и беспорядки. В то же время мне не хотелось составлять команду из моряков. Они вряд ли намного лучше нашего разбирались в навигации на плотах, зато никто не сможет сказать потом, что путешествие удалось только потому, что мы были лучшими моряками, чем древние перуанские плотоводцы. Вместе с тем, мы нуждались в человеке, который умел бы обращаться с секстантом и мог закартировать наш дрейф через океан, чтобы было на чем основывать все наши научные сообщения.
— У меня есть один знакомый художник, — рассказал я Герману. — Здоровенный детина, играет на гитаре и вообще весельчак. Окончил штурманское училище и совершил несколько кругосветных плаваний, прежде чем взяться за кисть и краски. Мы с ним друзья детства, не раз ходили вместе в поход в горы. Напишу — уверен, что он согласится.
— Что ж, это звучит не плохо, — заметил Герман, — но, кроме того, нам нужен еще человек, разбирающийся в радио.
— Радио?! — воскликнул я. — Какого чёрта мы будем делать с радио на доисторическом плоту?
— Ну, нет, не говори. Это просто мера безопасности, которая никак не повлияет на твою теорию, если мы не пошлем сигнал бедствия и не запросим помощи. Зато радио пригодится для посылки метеорологических и других сообщений. Нам же служба погоды всё равно ничего не сможет дать, — она не занимается этой частью океана. Да если бы мы даже и приняли предупреждение о шторме — какая от этого польза для плывущих на плоту?
Его аргументы совершенно подавили мои слабые протесты, которые, в конечном счете, были порождены отсутствием надлежащей привязанности к штепселям и контактам.
— Как ни странно, — сдался я, — но что касается радиосвязи на большие расстояния с помощью крошечных передатчиков, то у меня весьма обширные знакомства. Во время войны я сам очутился в радио-подразделении. Очевидно, по принципу правильного подбора кадров... Так я обязательно черкну пару строк Кнюту Хаугланду и Торстейну Робю.
— Ты их хорошо знаешь?
— Да. С Кнютом мы впервые встретились в Англии в тысяча девятьсот сорок четвертом году. К этому времени он уже имел награду от британского короля за участие в качестве радиотелеграфиста в диверсии на рьюканском заводе тяжелой воды.[15]Когда я познакомился с ним, он как раз возвратился из очередной операции в Норвегии. Там он укрывался с подпольной радиостанцией в дымоходе женской клиники в Осло. Гестаповцам удалось запеленговать его. Всё здание было окружено, и против каждой двери поставили по пулемету. Сам шеф гестапо Фемер стоял на дворе и ждал, когда ему вынесут Кнюта. Однако выносить пришлось его собственных людей. Кнют пробился с пистолетом в руках с чердака в подвал, а оттуда на задний двор, после чего исчез через каменную