аправлению к выходу из бухты, чтобы затем понестись по открытому морю.
Мне было жалко расставаться с Гузманом. Замечательный он, все-таки, человек.
У Джимми Переса и в самом деле имелась свободная комната, и по скромной цене: приятное и чистое помещение, и в паре метров от моря, так что из окна можно было ловить рыбу, а вокруг, повсюду, росли красные цветы, и еще там разгуливала пара белоснежных цапель, что ели прямо из рук. Во время следующих моих путешествий на острова я всегда останавливался в доме Джимми, а однажды, когда был на Санта-Круз всего лишь проездом, во время моего плавания на «Линнаа», зашел проведать.
Странный он человек. Не знаю, родился ли он в Эквадоре или был кубинцем. Было ему, и думаю, что до сих пор так и осталось… лет семьдесят, волосы седые, сложение крепкое и чувствовалась определенная культура поведения. Из его рассказов я смог заключить, что он долгое время жил в Соединенных Штатах, и жизнь у него там была не оседлая, а очень даже подвижная и полная всяких авантюр, он производил впечатление человека попутешествовавшего достаточно. Иногда ему приходилось переезжать с одного места на другое в спешке, когда требовалось уехать быстрее, чем того хотелось, и, в конце концов, он «бросил якорь» на Галапагосах, решив для себя, что место не плохое. Организовал небольшую торговлю, где продавал всякий товар, начиная с риса и кончая напитками и сигаретами; построил красивый дом у моря, пристроил к нему пару комнат, которые сдает всяким бродягам, появляющимся на островах время от времени, и окончательно обосновался в самом центре Академи-Бэй.
Мечтал он организовать здесь крупные предприятия, важные для всего архипелага: привлечь туристов, построить дома и большой отель, проложить шоссе через остров, до канала, отделяющего Санта-Круз от острова Балтра.
Когда я сказал ему, что после этого Галапагосы потеряют свое очарование, то он согласился, хотя и не сразу.
— Это точно, — ответил он, — но я всегда любил размах, большие проекты и не могу забыть этого. Однажды, в Нью-Йорке…
Мы разговорились, болтали несколько часов напролет, а тем временем, кто-нибудь из местных подходил, чтобы купить полкило риса, шоколадку или банку консервированных бобов.
Единственно, что было плохо, так это то, что «у Джимми Переса» не готовили еду, и пришлось обойти весь поселок, пока не удалось найти место, где бы можно было сносно поесть. Удалось пристроиться в доме у одной негритянки по имени Кандида, там было много детей и еще больше грязи, она предлагала странного вида и вкуса бобы, и подавала их на столы без скатерти на мятых, потерявших всякий вид, оловянных тарелках.
Обедали там, по большей части, рабочие, крестьяне и иногда забредал какой-нибудь моряк, с проходящего мимо судна. Обычное меню включало в себя белый рис и картофель, немного подозрительного мяса и жареное яйцо. Рыбу не готовили, несмотря на то, что до моря было метров сорок, и поймать ее не составляло труда.
Еда в доме Кандиды стоила около восьми песет, и ее было достаточно, чтобы человек не умер с голоду. Если хотелось что-то посытнее, тогда нужно было самому поймать рыбу или раздобыть лангуста и отнести к ней. Она, конечно же, приготовит, но денег возьмет столько же, потому что «рыба эта… ее же чистить надо…», но то была несравненно более питательная пища.
На следующее утро я направился к Дарвиновскому Фонду, возвышавшемуся в стороне от поселка, на расстоянии километра.
Шел я по единственной дороге, вдоль моря, а места вокруг были неописуемой красоты, это юго-восточная оконечность острова. Дорога петляла среди зарослей деревьев и кустарника, над которым возвышались впечатляющие, метров под десять, кактусы.
Помещения Фонда включают четыре или пяти павильонов, не считая дома директора. Внутри, в великолепных лабораториях, самым серьезным образом изучаются чудеса животного и растительного мира «Зачарованных Островов».
Директором был немец, хотя работали там ученые самых разных национальностей со всего света. Помню, что как-то столкнулся с одним молодым орнитологом американцем, недавно приехавшим, для которого эта поездка стала воплощением в жизнь его самой сокровенной мечты.
В основном Фонд занимается изучением больших черепах, галапагосов, которые и дали название этим островам. Вначале они водились в огромных количествах на островах, но сейчас, если бы не усилия Фонда и эквадорского правительства, то исчезли бы полностью, как это произошло с ними в других частях света.
Ископаемые останки похожих черепах найдены во многих уголках планеты, начиная от Индии и заканчивая Соединенными Штатами или Европой, но в действительности продолжают существовать лишь на Маскаренских островах и здесь, на Галапагосах. На архипелаге различают пятнадцать разновидностей черепах, каждая из разновидностей характерна для одного острова. К несчастью, некоторые из них исчезли полностью. Не осталось ни одного экземпляра ни на Флореане, ни на островах Рабида или Санта-Фе. На других островах, как, например, на острове Худ, их количество угрожающе мало, в изобилии они водятся лишь на Исабеле, на Сан-Сальвадор и Санта-Круз. Самые крупные экземпляры могут достигать веса в две с половиной и даже три сотни килограмм, и их мясо считается деликатесом, лучше, чем у цыпленка или фазана. Из них добывали масло высочайшего качества, и именно из-за него они были почти истреблены. Когда пираты и китобои выяснили, что черепашье мясо не только вкусное, но и черепахи могут оставаться в живых совсем без еды в течение многих месяцев, они взяли за правило заходить на острова, ловить и загружать черепах трюмы, в качестве провизии для длительных путешествий.
Потом, оценив качество масла, американцы стали посылать на острова суда специально за черепахами, и, по некоторым данным, в прошлом веке совершили до пятисот таких экспедиций, в которых было убито около двадцати пяти тысяч черепах. Но это еще не все, человек завез на острова коз, свиней, собак, коров и крыс, что также поспособствовали истреблению этих животных. Козы и коровы поедают молодую траву и свежие ростки злаковых культур, которыми традиционно питаются черепахи, и обрекают их, таким образом, на голодную смерть. Это одновременно служит яркой демонстрацией того, что происходило миллионы лет назад, когда млекопитающие заселили Землю и победили в битве за выживание предков этих черепах.
Точно не известно как черепахи попали на острова. Возможно, вплавь, но затем утратили эту способность, поскольку теперь не в состоянии даже перебраться с одного острова на другой и эволюционировали в те пятнадцать разновидностей. Очевидно лишь то, что здесь они обрели убежище на многие, многие столетия, и продолжали бы спокойно жить и размножать, не приди сюда человек.
Собаки, свиньи и крысы научились разыскивать черепашьи яйца и пожирать их, и теперь лишь один новорожденный на десять тысяч отложенных яиц превращается во взрослую особь.
Обычно самка откладывает от семи до одиннадцати яиц, и предпочитает делать это в песок, в яму, присыпая яйца тонким слоем, чтобы солнечные лучи прогревали яйца. Если почва жесткая, она откладывает яйца в какой-нибудь щели между камнями — легкая добыча для собак и свиней, которые считают эти яйца настоящим лакомством. Однако, можно сказать, что выжившей и повзрослевшей черепахе, длиной более тридцати сантиметров, уготована долгая жизнь. Рассказывают, что попадались экземпляры возрастом в триста и даже четыреста лет, другими словами, современники Эрнана Кортеса и Филиппа Второго.
Кроме этой фантастической способности к долгожитию, они обладают еще другими весьма любопытными свойствами, как то, что от их тел можно отрезать каждый день по куску, и при этом они не чувствуют ни боли и не умирают. Если обезглавить какую-нибудь черепаху, то сердце ее продолжает биться еще пятнадцать дней.
Жители Санта-Круз уверяли меня, что когда у одной такой черепахи удалили мозг, что оказался размером с фасолину, то животное ходило по острову еще почти полгода, и если ей отрезать голову, то час спустя голова могла укусить.
В высокогорных областях острова, их предпочтительное место обитания, за исключением периода размножения, существует колония в тысячу галапагосов, расселившаяся по территории с влажным климатом, определяемым туманами «гаруа» и высокогорными ветрами. Несмотря на свой вес и размеры, они, тем не менее, не ведут оседлый образ жизни, а даже наоборот, находятся в постоянном движении и могут проходить до семи километров в день. Большие самцы, подобно гигантским живым танкам, медленно движутся среди камней и кактусов, обходя все препятствия на своем пути. Поднимаются по таким склонам, которые с первого взгляда выглядят непреодолимыми для них, спускаются на дно оврагов, удивительным образом удерживая равновесие, и демонстрируют бесконечное терпение, передвигая свои широкие, массивные лапы. Никогда не поднимают одну из лап, не убедившись в том, что три другие уверенно стоят на земле. Подобное благоразумие очень важно, поскольку известно, что раз поскользнувшись и упав на спину, уже никогда не смогут вернуться в обычное положение, и будут умирать от голода и жажды в агонии, что может продолжаться не один год. И так они буду лежать на спине месяц за месяцем, беспомощно болтая лапами в воздухе, под обжигающим солнцем, без малейшей надежды на спасение — ужасная смерть для такого животного, как галапагос, нечувствительного к боли.
Фонд Дарвина на Санта-Круз проводит большую работу по защите этих животных, но, не смотря на все усилия, здесь полагают, что их будущее на островах не очень многообещающее. Хотя человек больше не преследует черепах, из-за серьезного наказания за убийство и причинение им беспокойства, но никто не может контролировать собак, свиней и коз, что, скорее всего, покончат с ними, как покончили в других местах, где черепахи жили когда-то.
Дни, проведенные на Санта-Круз, проходили в приятных длительных прогулках, целью которых было проведать галапагосов в глубине острова, в беседах со служащими Фонда, в купании в море и рыбной ловле, и спорах с Джимми Перес о туристических перспективах острова.